1 часть (1/1)

Ты устал, ты вселенски устал.Как-то все навалилосьскопом.Давай выберем отпуск и отправимся по святымдля тебя местам. Автостопом. (с) К. Крайс.***Море - всегда непременно романтический образ, и романтический настолько, что даже в том, что ты никогда его не видел, звучат отголоски этого романтизма. Мол, кто-то уже достигал призрачный идеал прежде, но одновременно терял его первый, чуть влажный от слез, поцелуй навсегда, а ты пока все еще странник, ищущий Шамбалу. И все впереди. И Тихон до дрожи в ногах хотел бы отвезти Ваню к морскому побережью, в дикие-дикие дебри, где будут только они вдвоем. Где волны и ветер, сливаясь в союзе, сдвигают скалы, где небо по вечерам опускает в лиловые воды оранжевую рыбацкую блесну, чтобы поймать новый день, где чайки прядут между крыльев облачное кружево. Смотреть бы каждый раз вслед ему, уходящему на пирс, вспоминая вечное искрящееся солнышко, живущее чуть пониже его ключицы, от которого и сам Тихон согревался в трудные времена. Когда-то. Сейчас оно если и не потухло, то спряталось где-нибудь глубоко-глубоко, придавленное бессилием. Оно больше не льёт живительный свет сквозь золотую патину таких родных глаз, сквозь нежную улыбку.Среди огромных серых исполинов многоэтажек видеть его становилось невыносимо. Изо дня в день рано утром их сминала одна и та же подземка, как высохшие листья, а Ване еще слишком рано сгорать на работе. Он же не феникс, черт возьми. А всего лишь человек, его любимый и ласковый, который стал теперь межгалактически недосягаемым, как монах-отшельник. Слишком уставшим. По ночам Тихон осторожно сцеловывал эту яркую синеву с дрожащих, постепенно тяжелеющих век, а Ваня, согретый теплом чужого тела лениво переворачивался на другой бок, укрывался с головой. Он был не с ним и не здесь. У Жизневского свой хронометр отсутствий, и сейчас он запредельно шкалит. Ване бы проспать до следующего обеда, просыпаться медленно: от поцелуев лучей в волосы и Тихона в скулы и губы. Но здесь другая реальность в ней с утра все по новой: съёмки, роли, сценарии, километры текстов, бессонные ночи, кофе и нервы, замечания от гримера - "Янковский, ты в конец оборзел, и как я тебе эти следы на шее убирать сейчас должна?" Поэтому Тихон все сделал втайне от Вани. И просто поставил его перед фактом, полтора часа на сборы, билеты в левом кармане рубашки - прямо под сердцем. Тот смотрит неверящими глазами, бросается на шею, целует в каком-то болезненном исступлении. Не говорит ни слова, убегает собирать чемоданы, по-детски шлепая босыми ногами по полу.Вот уже несколько дней с замиранием сердца Тихон наблюдает, как ванины волосы залетает соленый ветер, как он в огромной белой футболке (совсем прозрачный хлопок) с выгоревшей наклейкой и чёрных легких шортах разрезает грудью волну, как счастливо смеётся и безмерно красиво танцует в апельсиновом свете солнца. Сквозь шум песка, который стучится к ним в маленькое окно приморского коттеджа, Тихон слышит, как его босая нога падает на пол через край ванны, как сам он выходит, нарочно заплетая ноги, ломая руки. Тихон, как и всегда, восхищенно любуется, и его так и тянет спросить, не у ржи ли, случайно, Ваня взял свои волосы и так далее. Если и рожь, то она - в росе.Капелька воды срывается с кончика носа, разбивается об пол, нарушает беззвучие."Тут либо картину написать, либо застрелиться... " - думает Тихон.О, своего любовника он выписал бы маслом по льну даже с закрытыми глазами. Он знал его наизусть, и тем не менее каждый раз открывал будто бы заново. Его тело всегда было особенно тонким и гибким, как обращенное в воск, за его движениями можно наблюдать часами, и даже прядь волос со лба Ваня сейчас откидывает с какой-то особенной кошачьей пластикой. - Тиш, - зовёт едва различимо, так шелестит желтая книжная страница, - пойдёшь со мной к морю? И... у нас есть что-нибудь выпить? Тихон встает с кровати и в ответ порывисто обнимает его за чуть влажные плечи, утыкается в прохладную макушку, обещает найти все что угодно, потому что так рад, что Ваня наконец-то приходит в себя. Ведь не зря же верил, что ледники растают. Ведь в первые дни их совместной жизни на побережье он был похож на свою бледную тень, не произносил ни слова, спал дни напролёт, а по ночам тихонько курил в распахнутое окно, лежал на песке, что-то читал, набирался сил. Тихон не торопил его никогда и ни в чем, он понимал его, чувствовал тонко. Ведь они же актёры, им по должности положено чувствовать на порядок больше и на порядок выше всех вокруг. По-цветаевски.Чувствовать человека, природу, музыку, лирику. Чувствовать неспешно, тихо, как входишь в холодную воду или вышиваешь по шелку. Чувствовать остро, со страстью, как бы оказался внутри опаляющего испанского танца, прикоснулся к турецкому клинку.Поэтому они понимают друг-друга без слов. Вдвоем курят на маленьком деревянном балконе, встречая рассвет, роняя столбики пепла в ветер, лениво передвигают шахматные фигуры. Ваня неожиданно и все так же молча берет Тихона за руку, увлекая за собой вглубь комнаты. Заглядывает слишком пронзительно по ту сторону зрачков, и в его почти чёрных в сумраке глазах пляшут искорки-духи, как в северном небе. ***Легко подхватить Ваню на руки, опустить на кровать, встретиться взглядом, чувствовать его рядом бесконечно. Как будто не было, нет, ни границ, ни рамок, и все ощущения обострились до нечеловеческой остроты. Не люди - оголенные провода, искрящиеся от прикосновений. И Ваню ничто больше не потревожит сейчас, ни тексты, ни график, ни бесконечные замечания о следах этой любви, которые еще долго не сойдут с его шеи и ключиц.