История первая (1/1)
В полумраке скромно обставленной комнаты, на стареньком диване, под плюшевым одеялом, лежал в бреду мой отец. Жар, не спадающий уже два дня, полностью захватил его. Он стонал. Чтобы хоть как-то облегчить его боль, я приложила холодную салфетку со льдом. Это немного помогло: папа перестал стонать и, повернувшись к стене, кажется, задремал. Взяв чашку с водой, я ушла в кухню. Папе было плохо уже с неделю. И столько же я безуспешно ждала от кого-то помощи. Приехавшая на мой вызов тётка небрежно осмотрела отца, прописала валидол и, вколов в вену баралгин, была такова. А на прощанье посоветовала платную клинику и даже ?оставила телефончик?. Сразу после её отъезда, я достала старую алюминиевую коробочку из-под конфет, где хранила деньги на чёрный день, и хотела уже позвонить по данному номеру. Но отец, кашляя и хрипя, запретил мне трогать эти деньги. Потом, качаясь, добрёл до дивана в их с мамой комнате, слёг. Уже на неделю. На кухне было много дел, но, решив отложить их до утра, я подогрела куриный бульон. Налив густую, приятно пахнущую, жидкость, понесла ужин папе. Но мне не захотелось его будить, и я поставила чашку на столик рядом и ушла на кухню. Там я почистила картошки на завтра, вымыла полы, нажарила блинов. Просто так. Ведь папа их так любит. — Сонька, Соня! – тихо, из-за охрипшего голоса, позвал он меня. Я прошла к нему.
— Поешь, папа? – спросила я, садясь рядом. — Да, пожалуй... — он приподнялся на руках и сел. Я взяла чашку с бульоном, ложку и ломоть хлеба. — Нет, не хочу. Принеси блинов. Вечность их не ел... Я принесла целую тарелку с горкой. А ещё маленькие вазочки с вишнёвым вареньем, мёдом и сметаной. Увы, папиного аппетита хватило всего лишь на несколько штук. Потом он снова лёг. Прибрав всё, я села рядом на пол. Это его всегда успокаивало. Папа тяжело дышал и хрипел даже во сне. Я оглядела комнату. В ней ничего не изменилось с тех пор, как умерла мама.
Я хорошо помню тот день, когда лёжа на этом самом диване, она также стонала и судорожно хватала губами воздух. Отец в отчаянье капал ей каких-то капель, зная, что это уже не поможет. Весь последние месяц маминой жизни он обивал пороги больниц и клиник. Но в одних не было мест, а для других не хватало денег. Однажды ночью отец оделся и хотел тихонько уйти из квартиры. Его остановила мама. Что-то шепнула, и он опустилась рядом на пол, как я сейчас, и заплакал. Потом мамы не стало. Отец закашлял. Потом медленно повернулся ко мне. — Сонька, а Сонь! Спой мне что-нибудь! Что угодно, только не молчи! Не надо тишины! Давненько у нас в квартире никто не пел! Тихо как... — он на секунду замолчал. ?Как в могиле...? — Пап, что спеть? — Да хоть ту колыбельную, которую тебе в детстве пела Марина. Помнишь?.. ?Помню. Как будто она до сих пор поёт мне её каждую ночь...? Я запела. Голос у меня неважный, хрипловатый и басистый, одно слово – мальчишеский. Но я, кажется, старалась... Это была старая песня. Её ещё моя бабушка пела маме. И вовсе не колыбельная. Скорее баллада или что-то в этом роде... — Вздрогну во сне на холодном полу, Но открывши глаза, из тьмы не уйду. Болью оковы горят на руках. Тесно в темнице. Темнота на глазах. Что-то холодное упало мне на нижнюю губу. И солёное. Кап! Ещё одна слеза скатилась по щеке.
— Жалкий слепец, снова вижу во сне Птиц силуэт в голубой вышине, Маленький домик на склоне холма, Сад наш цветущий, детей и тебя. Снова мы вместе, как годы назад. Тихо над нами звёзды горят. Как прежде когда-то тебя обниму, Алым губам поцелуй подарю... Я плакала. Впервые с тех пор, как мы с отцом остались одни. Тогда мне казалось, что все слёзы я уже выплакала. Нет, человеческим слёзам и бедам нет конца. Глотнув воздуха, я не останавливалась. — Вечность уж скоро за мною придет, Дыханьем оковы мои разобьёт. Снимет ошейник слепого раба, Выведет к свету…уже навсегда. Снова увижу, но не во сне Птиц силуэт в голубой вышине, Маленький домик на склоне холма, Сад наш цветущий, детей и тебя... Закрыв глаза, я запрокинула голову к потолку. Слёзы текли по лицу, но стона или приглушённого визга я себе не позволяла: отец наконец-то заснул. Я наклонилась к его лицу. Дыхание ровное, спокойное. Впервые за последнюю неделю он заснул крепким и, кажется, здоровым сном. Поправив плюшевое одеяло, я оставила его одного.
Я сидела на кухне, поджав под себя ноги на табурете. Меня колотил мелкий озноб, от которого не спасал ни горячий чай, ни плед на коленях. Слёзы всё текли и текли. Потом я задремала.*** Через неделю отец выздоровел.