Часть 9 (1/1)

Это был бы не Баринов, если бы у него все совершенно неожиданно не начало катиться в тартарары.Казалось бы, вот тебе любимая работа с ненавистным начальством, вот тебе и любящая жена, вот тебе и… Проще говоря, все началось с того, что однажды, после работы, стоя на балконе с кружкой вина, он понял, что он все-таки счастлив, пусть и в глазах была некая печаль. Счастлив. Был, когда-то.Было же время, когда он, еще будучи дома, у Левы, ложился спать после тяжёлого дня и понимал, что пить?— это тебе не на турнике подтягиваться. Это надо здоровье иметь. И засыпал сном алкоголика. Чутким и кратким сном. Вот это было время. Где был Нагиев. Дорогое шампанское лилось рекой, пятьдесят килограмм черной икры, которая фарширована красной, фуа-гра еще в утке, уссурийский тигр на вертеле, сам дьявол под шубой. Ох. Как вспомнит, так вздрогнет.А потом ему пришлось бросить пить. И жить стало еще хуже. Ну как бросить… Просто стараться пить меньше. Потому что началось страшное. За стенкой открылся еще один ресторан. Конкуренты, чтоб его. Да еще и какие… С характером. А шеф-повар еще и женщина. Этого терпеть вообще не хотелось. Хотелось утереть нос, хотелось поставить на место, хотелось показать, где раки зимуют, черт бы их побрал. Вот. Но его надолго не хватало. То товарищ коньяк не дает нормально работать, то друг азарт тоже не дает спокойно спать по ночам. Но на место поставить хотелось. Очень сильно. Причем срочно. Но все пошло как-то не по плану, по кривой, ровно в тот момент, когда стало интересно, где она, что она и когда он ее увидит. В общем, все пошло не по плану.Но… Плюсы тоже были. Он на нее плохо влиял, чего греха таить. То с легкостью пушинки она спихивает всю свою работу на су-шефа. То не против вот так, посреди недели, посидеть до трех утра в компании конкурента и парочки бутылок вина. С кем повелась, от того и набралась, чего уж там. Она и не отрицала, господи. То она совсем не переживает, что за одно утро уже два раза умудрилась опоздать на работу, а все потому, что вечером они попали в пробку и домой доехали только ближе к часу. Ее не волновало опоздание на работу в квадрате, потому что ей и в машине возле конкурента посреди пробки было неплохо. В общем, очень веселая ситуация получилась.А еще кино было. И поцелуй был. И не один.Лицо расслаблено, но с некой печалью. Шеф после тяжелого дня смотрит вперед на уже ночной вид из окна. Пальцами проводит по бороде и слабо, с ноткой грусти, улыбается своим же воспоминаниям.Это был четверг. Он хорошо запомнил, что это был четверг, потому что по четвергам у Левы был когда-то выходной, и ему было не на кого оставить кухню, но он все равно ушел с работы пораньше, несмотря на то, что кухня была без присмотра. Какая разница, у него свидание.Он не помнил, что это был за фильм. В принципе, он ни разу не запомнил сюжеты и даже названия фильмов, на которые они ходили еще тогда, в самом начале. В одно ухо влетало, а в другое вылетало, честное слово. Она еще что-то там пыталась смотреть, понимать, следить за сюжетом, слушать. Но чаще всего его надолго не хватало.Так вот. Это был четверг. Уже на тот момент она смотрела на него так, как на конкурентов не смотрят, а он любил загадочно молчать и с улыбкой наблюдать, как она смеется.Было ощущение, что фильм длится целую вечность, давным-давно стало совершенно неинтересно наблюдать за тем, что там происходит на экране. Руки аккуратно упираются на подлокотник ее кресла, а лицо тянется к ее уху.Что-то шепчет. Какую-то глупость. Он уже не помнит, что она любила тогда слушать тихо на ухо и что он ей тогда шептал. Главное же… результат.Она прикрывает глаза и начинает улыбаться. Хочется закурить от таких мыслей, честное слово, но он лишь слабо улыбается и устало трет лицо. Вот же ошибка природы… Не успел уехать, а уже соскучился. И так каждый чертов раз.—?Вы забываетесь. —?Улыбается, но ей нравится. Он знает, что ей нравится, когда он легко касается носом ее щеки, а зубами слабо оттягивает мочку уха и при этом еще и сам улыбается. И все это в темноте.—?Ну и что? —?А ему весело. Даже не так. Ему хорошо. Ему очень хорошо, а Елена начинает слабо сжимать подлокотник кресла, когда он медленно опускается на ее шею губами вместе с усами. Слабая улыбка словно застывает на ее лице.—?Молчу. —?Она улыбается еще сильнее, глаза закрываются, а рука, расслабившись, медленно поднимается к его груди. А через несколько секунд начинает едва заметно морщиться, чтобы не застонать в голос.Женская ладонь начинает не спеша подниматься вверх по груди, а останавливается только на шее, где кончается свитер и где только кожа. Нежная и теплая. Незаменимое ощущение конкретно для него. С ума сойти можно, когда она так делает. Что тогда, что после, что сейчас. Интересно, когда именно она поняла, что это его слабое место? Мужчина проводит рукой по лицу, слабо поглаживает бороду, пытаясь разровнять, касается усов, понимает, что уже достаточно стемнело, что надо включить в своей берлоге свет, найти себе что-то на ужин, запустить стиральную машину, потому что уже скоро закончатся все чистые рубашки. Но вместо своих грандиозных планов он лишь вытягивается на кровати, закладывает руки за голову, закрывает глаза и мысленно снова, как и в тот же вечер, начинает касаться рукой ее тела.В тот момент у него настолько горячие руки, впрочем, они для нее всегда были горячие, и это так безумно нравится, что кажется, что легкие ткани ее платья тают под его ладонью и что он уже касается ее нагой кожи живота своей горячей ладонью.Не успевает она толком привыкнуть к новому ощущению, как его губы уже начинают слабо касаться ее губ. Не целовать, а только касаться. Можно богу душу отдать, когда он ее целует, настолько это приятно. Это выше, чем до неба достать. До луны и обратно.Одним словом, слегка начинает кружиться голова, дыхание замирает, так что она его даже не слышит, а глаза закрываются сами по себе. И это все на одном из последних рядов кинотеатра. Все-таки он отвратительно на нее влияет, потому что она уже приоткрывает губы заметно шире, а он берет все под свой контроль.Рука конкурента поднимается к ее шее и с долей небрежности, одними пальцами, придерживает ее лицо, хотя, в принципе, она и не собирается куда-то от него это самое лицо прятать. Наоборот. Она очень старательно отвечает его губам, лишь бы он не вздумал их отпустить. На лбу случайным образом появляется складка напряженности, губы старательно двигаются, а пальцы слабо держатся за его шею.Как только хватка его губ слабнет, а поцелуй становится более медленным, она тут же это замечает и начинает немедленно все брать под свой контроль.Ему от этого смешно, и он начинает улыбаться, что она, собственно, и чувствует и тоже начинает улыбаться. На фоне тем временем как раз происходит кульминация картины, играет тревожная музыка, главная героиня с большим декольте и выразительным взглядом узнает, что кольцо, которое она нашла в кармане пиджака своего сожителя, на самом деле не для нее, а для той страшной домохозяйки, которую он всего лишь один раз подвозил на машине, потому что перед этим окатил ее из лужи. Но откуда там взялся пистолет и почему эту красавицу уже к середине фильма начинают подозревать в трех убийствах, она уже не понимает и вряд ли поймет, и вообще, в принципе, ей уже не очень-то и интересно. Вот так вот. Вообще, она даже думать забыла об этом фильме, поэтому можно сделать вывод, что современный кинематограф катится неизвестно куда.—?Ну… —?Ей не нравится, что он начинает дразнить ее губы, совсем не нравится, поэтому улыбка пропадает, а на лбу снова появляется серьезная складка, а губы сами его отпускают. Недовольный взгляд прямо в глаза, но руку она от него все равно не забирает и даже не отталкивает его от себя.—?Не нравится? —?Очень тихий и очень серьезный шепот. Голова наклонена немного в сторону, но рука все так же с долей небрежности придерживает ее лицо, чтобы не терять ее из виду.—?Нет. —?Более того?— ее это раздражает, поэтому взгляд такой же серьезный, как и его шепот, а лицо даже немного обижено.—?А так? —?Рука плотно ложится на ее шею, большой палец касается щеки, а губы начинают целовать ее более уверенно и настойчиво, так, что ей нужно отвечать ему ровно с такой же силой, с такой же уверенностью и быть с ним на равных правах. Как же сложно. Но ей нравится. Самое оно.—?Угу… —?Это звучит очень тихо, почти нечетко, потому что ее язык в этот момент немного занят, и вообще, в принципе, сейчас уже не хочется говорить, потому что он ей угодил, теперь ей нравится, и она довольна.Он любит дразнить ее время от времени. То оттягивать, то отпускать, то зажимать ее губы своими, а ей это не всегда нравится. Нравиться это начнет потом, чуть позже, у нее на кухне, когда он начнет оставаться у нее на ночь, они станут пить чай до двух часов ночи, а пока что нет, пока что хочется немного по-другому.Его рука остается неподвижной на ее шее, так же, как и большой палец на щеке, зато ее рука уверенно обхватывает его шею с явным намеком, что отпускать его никто не собирается.—?А так? —?Он снова непослушно, но постепенно отпускает ее губы и опускается к шее. Раз, второй, третий, она уже теряет контроль над собой, хватка руки на его шее слабеет, голова становится тяжелой, глаза закрываются сами по себе, и снова она сама не слышит своего дыхания. Слишком медленно у Елены сами по себе закрываются глаза, рука ложится на его волосы, слабо проводит вниз, и вот она начинает улыбаться, но слабо, будто сонно.—?Не надо. —?Улыбка остается, глаза все еще закрыты, но лицо поворачивается к нему вплотную.—?А мне нравится. —?Голос слишком расслабленный, будто весь мир испарился, будто вокруг ничего нет, будто остались только они, и все. Больше ничего, и лучше уже и придумать нельзя.—?Неужели? —?Женщина широко улыбается, глаза наконец открываются?— только благодаря тому, что Виктор Петрович смог оторваться от ее шеи и поднять голову.Ее ладонь медленно смещается на его грудь, но лицо все так же под контролем его ладони.—?Ну да. —?Мужчина проговаривает это с некой беззаботностью, но глаза его смеются.Ей смешно. Улыбка медленно становится все шире и шире.Он снова делает движение в ее сторону, как можно ближе наклоняется вперед, но происходит это все уверенно.Последний раз. Она это чувствует и понимает, поэтому отвечает как можно лучше, чтобы хватило надолго.Еще один.И еще.Не получается отпустить до конца. Вот тебе и ошибка природы.Наконец он сам начинает понимать, что еще немного?— и он уже не будет таким уверенным в себе, не сможет сам все контролировать, и тогда этим придется заняться ей. А сейчас этого допускать никак нельзя.Поэтому все прекращается тогда, когда она совсем не ожидает, хотя, в принципе, он все делает плавно и не спеша. Но все равно она не ожидала. Мужская рука перестает держать ее лицо, сам он отклоняется немного в сторону и, кажется, собирается досматривать фильм.—?Руки что-то мерзнут. —?Елена на секунду наклоняется к его уху, а затем снова облокачивается о спинку своего кресла.—?Кондиционеры шпарят, как будто май месяц,?— спокойно говорит шеф и берет ее ладонь в свою, как ни странно, все такую же горячую руку.Сначала он медленно проводит пальцами по ее ладони, скользит пучками по ее кольцам, путает свои горячие пальцы с ее холодными. Она смотрит на его лицо, стараясь быть незамеченной, и видит, что, кажется, он даже уловил суть того, что происходит на экране. Как будто ничего и не было.Елена Павловна пытается сделать так же. Почти получается, но снова его губы вместе с этими любимыми и ненавистными усами одновременно мешают. Он целует ее руку. Медленно, не спеша, еле касаясь кожи. Зато теперь ей точно не холодно. Половина двенадцатого… вечера. Виктор Петрович понимает, что стоит подняться и все-таки сделать все то, что было запланировано: нормально поужинать, запустить стирку. Но вместо этого он лишь с грустью смотрит на уже давно опустевшую чашку, где было вино, когда еще солнце не село, понимает, что хочется поспать и что, в принципе, самое уютное?— это спать именно в этой одежде, в которой он сегодня целый день пробыл на работе. Между прочим, это его последняя чистая рубашка. Еще поспать для полного счастья в ней не хватало.Он понял одну интересную вещь: работать всю жизнь?— самое отвратительное, что он мог себе придумать.Серьезно. Лучше бы не ехал. А то в Болгарии он никогда не был. Дурак.Сначала было интересно, было познавательно. Чем-то напоминает процесс рождения детей. Детей он, конечно, не заводил, но зато приблизительно такая вот картина выработалась у него с ресторанами, которые он поднял буквально с нуля. Рождается первый ребенок?— для тебя все впервые, все интересно, растешь буквально вместе с ним. Рождается второй ребенок?— казалось бы, у тебя уже есть один ребенок, ты все знаешь о том, как растут дети, что едят, и что это нормально, что они не рождаются сразу говорящими и самостоятельными. Но все равно есть моменты, когда ты становишься таким же беспомощным, как и тогда, в тот, первый раз. А вот рождение третьего ребенка, как вот в его случае,?— это что-то среднее. Тебе вроде как интересно, но потом уже как будет, так и будет, уже хочется поскорее наблюдать за тем, как это существо вырастет и начнет все само делать, а ты будешь только так… на подхвате, если что.Вот ресторан в Болгарии для него и был тем самым третьим ребенком. Хотелось снова окунуться в это болото по самые уши, снова, в третий раз, оставить жену, дом, сорваться в другую страну?— пожалуйста. Работай. Поднимай еще один ресторан. Не проходит и двух недель, как уже все. Бобик сдох, заберите его обратно. Но он же никому об этом не скажет, потому что начнется, что ?ты сам так все решил, поздно?. А теперь уже вот конец января, грубо говоря, прошло уже полгода, уехать хочется до сих пор, Малуда раздражает, но, опять-таки, бросить уже жалко, осталось все-таки совсем немного, а там придет новый шеф. Но все равно — и не туда, и не сюда. Очень весело, одним словом.Кстати говоря, с Малудой Виктору Петровичу страшно не повезло. Очень тяжелый человек, который думает наоборот. Шеф ему одно, а он ему десятое. Специально всегда делает по-своему, а Баринов потом расхлебывает. Нет, человека можно понять, как говорила ему Лена, он вкладывает в этот ресторан немалые деньги, конечно, он будет переживать и стараться делать все как можно лучше. Но, опять же, вечно эта его доброта и старания выходят боком, а разгребает все это Баринов. А Баринов же, как известно, человек не железный и не из терпеливых. На поваров уже, конечно, не орет, потому что толку орать на чайник за то, что он не кастрюля, а вот сдерживать себя по поводу всего того абсурда, который творит Малуда, очень даже тяжело, но греет мысль лишь о том, что осталось совсем немного и что если у него будет хорошее поведение, то выходные у него будут чаще и подольше, чтоб можно было успеть не только выспаться, а еще и долететь до Москвы и обратно.Короче говоря, очень весело. Только то и дело, что вино заканчивается. Ну, в принципе, понятное дело, он же его чашками пьет.