пропущенная сцена, ER (1/1)

Присутствие Шарлотты в её спальне кажется чем-то из другой жизни — возможно, из сказок или мифов, в которых нимфы приходили к особо удачливым путникам. Она полулежит на кушетке в лучах редкого солнца поздней осени; не потревоженная ничем и никем, такая, какой и была задумана. Её свободная поза далека от вежливых поклонов и выпрямленной по струнке спины, от осторожных движений и попыток прощупать почту под ногами; она больше не гонится за призраком Куигли и над ней не висит тень Харкорта.Шарлотта нежится, как кошка, вытягивая ноги в белых чулках и не заботясь о том, как поднимается платье. Изабелла видела её нагой, но каждая деталь всё равно — откровение.Ей должно быть стыдно за такие мысли и за собственный голодный взгляд, каким Шарлотту награждают лорды разного возраста и наружности, те, кто может оплатить постель с ней и те, кто может об этом только мечтать. Изабелла не отличается от них в своём желании; разве что, она не берёт силой.— У меня для тебя подарок, — говорит она, выуживая небольшой бархатный мешочек.Шарлотта медленно открывает глаза и чуть поднимается на своём месте; глядит с любопытством, прическа совсем растрепалась от их неспокойного утра. Каштановая прядь спадает на плечо, дразняще завиваясь на конце.— Разве ты уже не подарила мне подарок? Я же говорила, День Рождения не такое больше дело...— Не отказывайся, не оскорбляй меня, — Изабелла опускается рядом с кушеткой. Это не похоже на те разы, когда она ползала на коленях возле брата, вымаливая у него деньги или разрешение распоряжаться собственной жизнью. Это её собственный выбор; Шарлотта смотрит на неё сверху вниз и слегка улыбается. Мягкий румянец трогает щеки, как у роз, которые растут в садах возле поместья.Изабелла достаёт из мешочка кольцо: белое золото с искусно выкованными лепестками цветов и камнями. Изящное и тонкое, которое едва ли заявляет права, только намекает. Оно подходит для юности — напоминает то, что Шарлотта лишь едва старше Софии.Лишь едва старше её дочери, и вот она здесь — преступно красивая с красными от поцелуев губами и небрежно завязанным корсетом.Изабелла надевает кольцо на её палец и оставляет поцелуй на ладони.Серые глаза смотрят на неё тёмным нечитаемым взглядом; а после она улыбается и выдыхает:— Спасибо, оно прекрасно.У неё губы с привкусом сливок и клубники из-за пирожных, которые Изабелла специально велела приготовить к завтраку; а пальцы ловко скользят по волосам, не спрятанным париком. Сколько поцелуев они уже разделили, и столько разделят, но Изабелла теряет дыхание каждый раз.Когда Шарлотта отстраняется, она ещё инстинктивно подается вперед, чтобы поймать её в последнем коротком поцелуе. Взгляд Шарлотты насмешливо блестит, когда она спрашивает сиплым шепотом:— Хочешь быть моим содержателем?Это, конечно, шутка.Злая и горькая; ядовито-заманчивая. Шарлотту нельзя удерживать в клетке; Изабелла не станет держать её в плену, какой бы сладкой не была мысль просыпаться с ней каждое утро и ощущать её присутствие в каждом уголке дома. Может, даже показать ей мир за пределами Лондона.И всё же она не кукла и не диковинный зверёк, чтобы водить её на поводке рядом с собой и чтобы присваивать её жизнь себе.— Я не могу просить этого у тебя.Шарлотта кивает и прикусывает губу:— Каким бы грандиозным не был скандал, он не стоит того, чтобы рисковать твоей репутацией в свете.Репутация — это последнее, что имеет значение. Её положение в свете не пережило испытание дочерью-бастардом; едва ли связь с куртизанкой ухудшит слухи. Безрассудная мысль, глупая.Никто не примет их связи.Изабелла встаёт и следом за ней Шарлотта, потягиваясь. Сама непосредственность, очарование, от которого потерял голову ни один мужчина. И ни одна женщина?Она рискует задать этот вопрос, когда губы Шарлотты дрейфуют по её шее, оставляя легкие едва-поцелуи:— Ты была с женщиной до меня?Шарлотта смотрит на неё, склонив голову вбок; так, словно этот вопрос не имеет смысла сам по себе. Изабелла думает, что, разумеется, знает ответ уже давно — ещё тогда, в первый раз, когда пальцы Шарлотты проворно расправились с застежками её корсета.Но она жадная в своем желании узнать Шарлотту и слышать её. Ловить любую крупицу информации, которую она хочет предоставить, составлять её образ полно и ярко, будто это жажда, которую нельзя насытить.— Ты, правда, хочешь знать?— Если ты желаешь рассказать.В Изабелле больше нет того смущения, что сковывало тело своими клешнями, когда Шарлотта впервые предложила нечто больше, чем союз и дружбу. Нечто, купленное за монеты; нечто, запрещенное для двух женщин. Не говоря уже, о женщинах столь разного положения. В ней нет той робости и унизительной уязвленности, но она всё равно задерживает дыхание, когда Шарлотта произносит:— У меня были женщины, которые разделяли подобную страсть. Были мужчины, которые покупали нескольких девочек и смотрели, как они ласкают друг друга за определенную плату.— Они...— Они смотрели и доходили до пика, даже нас не касаясь, — жаркое дыхание у самого уха; и тёмный-тёмный серый цвет радужки, когда Шарлотта разворачивается лицом. — Это будоражит тебя?Она ничуть не смеётся, в её низком голосе с акцентом любопытство и немного игривости. Изабелла сглатывает, накрывая рукой её запястье.— Всё, что ты делаешь, будоражит меня.У таких страстей печальный финал. И, наверное, Изабелла будет гореть за то, чувствует и за то с каким отчаянием целует Шарлотту.Но эти минуты стоят того, чтобы добровольно поджечь фитиль.