1 часть (1/1)

Ты, надрываясь, поешь ?Да здравствует наша держава?, стоя рядом со Сталиным, и каждый человек, что смотрел или хоть краем уха слышал тебя, не мог даже на секунду? усомниться в том, что ты любишь родину. И пускай ты был вторым Радеком, без рода и племени, здесь тебя приняли, здесь ты был нужен.—?Да здравствует наша держава, отчизна великих идей, страна всенародного права на радость и счастье людей…Снежинки падали на твое теплое пальто, а глаза казались такими мертвыми. Ты был как большая кукла, что издавала звуки, когда ей приказывали, стреляла, ходила, разговаривала. Есть в этом что-то верное. Но вот ты поворачиваешься на меня и застываешь. Я застываю тоже, и между нами только несколько товарищей и вождь. И Москва уже не кажется такой холодной, а снег, попавший за воротник, не кажется таким неприятным.Николай действительно как куколка. Маленького роста, с правильными чертами лица, красивый, с идеальными губами и беглыми глазами странного цвета, они чем-то напоминали слегка карий. Вот только характер у мужчины непростой. Характер отпугивал и заставлял каждый раз отходить, дожидаться нужного момента для общения, но, пожалуй, Лаврентий нашёл ключ, что нужен был товарищу. На вид Ежов был очень дорогим, как куклы из фарфора, с глазами, что открывались и закрывались, когда игрушку укладывали горизонтально, а на деле мужчина оказался почти бесплатным.Звание, положение в обществе, теплое место для задницы и, пожалуй, хорошая зарплата. Это было не так много, как мог полагать Берия. Он закрывал глаза почти на все проделки генерального комиссара госбезопасности, смотрел сквозь пальцы на любые взаимоотношения мужчины с коллегами. Они только встречались иногда, когда Лаврентий того требовал. Мужчина неловко целовал шершавые от погоды губы и вслушивался в грозный шепот, когда надавливал чуть сильнее.—?Какой вы неловкий! —?рычит Николай, подаваясь куда-то вперёд.Ему абсолютно плевать, с кем он будет спать сегодня, он почти уверен, что потом оденется и найдёт себе на какой-нибудь квартире приключений и, желательно, лейтенанта без усов. Можно и не лейтенанта, можно кого-нибудь, кто сотрет присутствие Лаврентия с его тела. Они будут слушать граммофон и пить.—?Прошу прощения, товарищ Ежов.Берия верен своим принципам, даже сейчас он называет его по фамилии, не хватает только должности и будет ощущение собрания партии. У любовника маленькое, худое тело, слегка бледное, болезненное, которое язык не поворачивался назвать ?мраморным?. Военная подготовка проявляется только в прессе и выдержке. В глухом рычании, что неловко выделяется в почти гробовой тишине.Берия постоянно все делает бережно, даже, пожалуй, слишком. Стоит порой приводить Ежова в чувство, иначе он начинает скучать и лежит неподвижно, просто покорно ждет, когда все это закончится. Лаврентий целует его скулы, двигается к плечам, и мужчина, дабы не казаться совсем уж мертвым, слегка ведет рукой вдоль ровной спины.Николай аккуратно застегивает пуговицы белоснежной рубашки, а на улицу только опускается темнота. Времени ещё очень много, они даже успеют выпить что-нибудь перед уходом Ежова. В этой квартире он уже совсем освоился и теперь не включал свет.Делая все как обычно, он бодрым шагом идет на кухню.—?Не останетесь у меня сегодня? —?голос Лаврентия звучит глухо и сипло, будто он кричал долгое время, на деле же просто чуть устал.Николай хмыкает, умело маскируя под этим звуком сжавший его страх из-за слишком резкого появления мужчины сзади. Он никогда не понимает этого вопроса, неужели Берия настолько бестолковый и не понимает, что Ежов все равно уйдет. Чтобы Лаврентий ни делал, чем бы не пытался заманить, он всегда найдёт в себе силы собрать вещи и покинуть квартиру.—?Вы же знаете мой ответ,?— равнодушным голосом произносит секретарь ЦК ВКП.Зачем ему вообще здесь оставаться? Это глупая трата времени и для Ежова, и для хозяина квартиры. У них нет ничего общего, нет того, что могло бы их хоть мимолетно связывать.Берия отступает на несколько шагов, щурит глаз, но кивает головой. Да, он знает, что ему скажет этот человек. На душе становилось как-то гадко. От того, что Николай именно такой. Он не постоянный и ветреный. Сегодня спит с Берией, завтра он может спать с Микояном, который то и дело клянётся ему помогать и оберегать, как родного.—?Все будет, Коля, ты проходи, не стесняйся.Именно так себе это представлял Берия, чья непрошенная ревность просто зашкаливала. Руки порой тряслись, так хотелось задушить и Микояна, и Ежова за обиду.Ежов молча открывает дверь.—?Всего доброго,?— чеканит выученную фразу мужчина и чувствует как сухие губы касаются его щеки.Товарищ по партии всегда так делает. Это вообще-то не нужно, пожалуй, такой жест слишком личный, его надо оставлять людям, которые тобой дорожат, Ежову было плевать.Он толкает дверь бедром и быстрым шагом выходит, позорно сбегает, оставляя Лаврентия одного. Николаю не нужны чьи-то чувства, он просто хочет хорошо жить. Эмоции не так важны, от них всегда нужно избавляться, иначе потом ты полезешь в петлю от какой-нибудь глупой и невзаимной любви. Вон, Берия, здоровый мужчина с широкими плечами, а бегает за ним, как собака, еще чуть-чуть и будет в ноги падать, как только встретит у себя в прихожей. Глупо надеяться на что-то с Ежовым.Из разных сторон города Лаврентию в руки попадают доносы. Они валятся на стол целыми папками и остаются там, потому что Лаврентий просто не знает, куда их можно перенаправить, дабы мужчина получил наказние. Берия все надеется на исправление, но, похоже, совершенно зря.—?Я не могу покрывать вас вечно. Вы совсем обнаглели!Он долго пытается молчать, рассмтаривая маленькую фигуру в конце кабинета. Даже в такие моменты на его лице не отражается никаких странных эмоций, даже страха. Только, кажется, немного отвращения.Ежов несколько раз помял фуражку в руках и откинул её на стол.—?Ну так не покрывайте.Он наивно думает, что ему все сойдет с рук без вмешательства Берии. Пока Лаврентий старательно уговаривает вождя пожалеть мужчину, простить его походы по товарищам, изнасилования и пьянки, Николай спокойно продолжает все свои грязные дела и совершенно не задумывается о своём будущем. Все и так будет отлично, на его стороне Анастас и Берия. Последний чаще всего был ужасно настойчив, чем раздражал и так нервного Николая.—?Не буду.Ежов так и стоит в конце кабинета, почти у самой его двери, дабы в случае опасности сорваться и вылететь. Берия надевает очки и гасит лампу, отчего помещение погружается в темноту. Николай сжимает слегка трясущиеся руки, в ожидании чего-то ужасно страшного, но мужчина только накидывает пальто. Значит ли это, что разговор окончен?—?Я больше не в праве вмешиваться в твою жизнь, живи, как хочешь, спи, с кем хочешь.Он видел Лаврентия таким первый раз. Расстроенного, слегка злого, он скрывал все эти чувства под маской безразличия. Берия подошёл чуть ближе, ощущался его ненавязчивый аромат одеколона.—?Только знай, если что-то случится, я всегда тебе помогу,?— сказав это, он как обычно дотронулся до лба наркома, а затем вышел.Лоб начал гореть, как при лихорадке. Ежов дернулся, но поспешил выйти вслед за мужчиной.Конечно Берия готов был прямо сейчас сорваться на край света, если бы Ежов позвал, он бы простил все, любой донос и компромат, любую горькую правду о товарище, можно было принять и простить, а потом уехать и забыть свое прошлое, как страшный сон. Они были бы счастливы, но Николай конечно не согласится. Мужчина привык к хорошей жизни с кучей людей вокруг себя, когда ты ещё не знаешь, с кем проведёшь сегодняшний вечер, но уже есть уверенность, что все будет отлично.Когда о тебе перешептываются по всему Кремлю, и даже Сталин не знает, что ты будешь делать дальше, тебя хвалят, организуют тебе потрясающий взлет, а он оказывается не менее потрясающий, чем пьяное падение.Наверное их бы искали, пришлось бы жить в постоянном страхе, хотя и сейчас не лучше, Лаврентий порой дергается, когда слышит шаги у входной двери. В голове почти сразу пролетает: ?Ну все, где-то, что-то не так?.Ежов еще не испытывал таких ощущений, но это лишь вопрос времени. Сердце невольно заныло. Скоро придут и за Ежовым. Он чувствовал это, знал, что все закончится в тёмных сырых подвалах Лубянки. Смирнов, Зиновьев и Каменев, это их пули найдут у тебя в столе, плотно завернутые в бумажки с фамилиями. Всех их ждала похожая участь. Берия не боялся смерти, но хотел жить, пусть и в мрачных подвалах.Берия бережно целовал его скулы, будто в его руках не взрослый мужчина, а самая важная вещь из хрусталя, которую урони?— и она разобьётся на тысячи осколков. Николай никогда не чувствовал симпатии к Лаврентию, но проводить с ним время было не таким уж и ужасным занятием, да, и в отличие от Анастаса, Лаврентий испытывал сострадание и понимал, когда стоит стать более аккуратным и сбавить темпы, а когда чуть поднажать, дабы любовник не умер от скуки или не заснул. Ежов часто скучал во время их встреч, но прощал Берии его характер и привычки.Откинувшись на спинку кровати, мужчина дремал, иногда открывая глаз.—?Мне пора, у меня сегодня ещё дела.Внезапно он захрипел, закашлял, у него тонкой струйкой пошла алая кровь. Берия вздрогнул и моментально поднёс белоснежную ткань к носу любовника.—?Я немного болею,?— будто оправдываясь произнес мужчина.Лаврентию давно не было так страшно, как сейчас. Глава государства метал какие-то бумаги, куда-то звонил, стучал по столу кулаком.—?Звонишь к нему в наркомат?— говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК?— говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом?— оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный! —?рычал Иосиф, от чего у Лаврентия сердце буквально остановилось, он посмотрел на мужчину слегка растерянно и просто не знал, что сказать.Он и сам периодически звонил бывшему любовнику. Время шло, нужно было подписывать отставку, раз пост переходил к Берии. Ежов почти всегда уклонялся от участия в работе комиссии, звонил по телефону в ЦК и теперь уже начальству, заявляя, что он болен и поэтому не может явиться для сдачи дел. Это было враньем и наглой ложью.—?Может быть мне стоит приехать? Я могу что-нибудь сделать для тебя?На другом конце тишина, может быть мужчина уже повесил трубку и отправился спать? Да нет же, Николай просто боится, что с ним что-то сделают, когда он приедет.—?Нет, мне ничего не надо, товарищ Берия, я скоро окончательно поправлюсь и приеду, чтобы сдать вам все свои обязанности.?Поправляться в ближайшее время он вообще-то не планировал, куда интереснее было переливать бесцветную жидкость из бутылки в стакан и развлекаться с молодыми военными, которые видели в нем божество и готовы были целовать пыль на его сапогах.Он и сам проявлял всю ласку, которой научил его Лаврентий. Ему вообще-то было неплохо, да и где-то интуитивно он чувствовал, что близится его смерть. Долго терпеть доносы не будут, Сталин непременно прикажет его расстрелять. Когда? Это вопрос времени.Молодой человек с умными глазами закрывает за собой дверь, прожигая Николая взглядом. Не то, чтобы мужчина был выродком, который не умел обращаться с людьми, но такие молодые люди были скорее обузой для него. В подъезде послышался топот тяжёлых сапогов, чему вообще-то Николай не предал значение, а зря, потому что уже через несколько секунд группа людей стояла у него в прихожей.Он почти не сопротивлялся при задержании, только хрипел, когда руки прижали к спине. Он засопел, но совсем тихо, когда руки стягивали крепким ремнем. Его толкнули к двери машины и без лишних разговоров запихнули внутрь. Вот это уже вызвало у мужчины легкий страх, и заставило его лихорадочно собрать мысли в кучу. Его не могут убить без суда, хотя может быть и суд не понадобится. Каждая кочка отдавалась не то спазмом в животе, не то болезненными толчками в голове.Путь был весьма короток, хотя может быть Ежову это показалось за страхом, что связывал его по всему телу, даже мурашки появились. Но это скорее от холода, здесь дуло из всех щелей, и озноб быстро окутал почти раздетое тело. Стоило взять хотя бы пальто. Мужчина поежился, ему показалось, что он потерял сознание, потому что последующие события прошли в неясном состоянии. Всё расплывалось перед глазами.Очнулся он уже в кабинете под пристально-суровым взглядом вождя, что прожигал его, будто пытаясь убить. Мужчина сидит у окна, обнимая себя руками?— пытается согреться. Его губы искажаются в непонятной эмоции, чем-то напоминающей злобу и отторжение.—?Вы погубили наши лучшие кадры! Вы разлагающийся человек.Такое выражение было немного верным. Ежов и сам понимал это. Знакомый запах не дает слушать речи вождя со всей серьёзностью. У Лаврентия в руках несколько толстых папок, он неожиданно, в своей манере, появляется сзади и кладет компромат прямо перед ним. Идут доносы от разных людей, а порой от одних и тех же, судя по фамилиям и именам. Берия переворачивает страницы с текстами, посматривая на лицо Николая. На его лице хотя бы сейчас должна отразиться хоть одна эмоция, может быть испуг или удивление, но ничего, только пустые глаза.Сам Ежов слегка трясется от холода, и нарком, вопреки яростному монологу вождя, накидывает френч на голые плечи. Он благодарно кивает головой, не поднимая её слишком высоко. Николай предпочитает разглядывать доносы о себе и своих похождениях. Несколько фотографий с ним и каким-то полковником, что не показывает лица, потому что Ежов закрывает его собой.Бывший нарком просовывает руки в слишком длинную одежду. Он и не вспомнит сейчас о том, кто же этот человек, и где они встретились. Мужчина даже не может сказать, кто был их фотографом. Обычно, все подобные вечера были закрытыми, и туда редко проходили незнакомые лица.—?Позовите товарища Микояна!Услышав знакомую фамилию, Николай закусил внутреннюю сторону щеки, дабы не завыть. Почему-то пришло напоминание школы, когда к директору вызывали родителей и самого школьника. Бывший нарком чувствовал себя именно школьником, чьи родители сейчас несомненно придут.Была маленькая надежда на то, что за него вступится и Лаврентий, и Анастас. Берия сидел достаточно близко и время от времени тоже посматривал в папку, хотя уже успел изучить её досконально и не видел там ничего нового. Член Политбюро ЦК? шумно вошёл в комнату и, увидев сидящего за столом, немного смутился и кажется испугался. Он уже робко поздоровался со Сталиным и Берией, а затем по немому приглашению вождя сел за стол.—?Что мы будем делать с товарищем Ежовым?Такие вопросы обычно решались на собраниях, но никак не в подобном узком кругу. Микоян покрутил пуговицу на своем пальто, и глаза его чуть сощурились. Он бегло осмотрел мужчину и пригладил волосы.—?Тут поможет только расстрел, этого человека уже не спасти.Мужчина сжимает руку в кулак, кое-как заставляя себя успокоиться. Ужасно хотелось ударить урода, что когда-то обещал свою поддержку и помощь, а Николай ему верил, пусть и не всегда. Лаврентий отрицательно покачивает головой.—?Мы могли устроить товарища Ежова на более низшую должность, это не так престижно, но не критично.Николай наконец поднимает голову и теперь уже смотрит на то, как героически выглядит сейчас его бывший любовник. Один, он старается хоть как-то вытянуть его из расстрельного списка. Его очки крепко держались на переносице. Вождь явно обдумывал это предложение, пока Микоян ждал развязки, напряжение в этом здании можно было потрогать руками.—?Хорошо, давайте попробуем дать товарищу Ежову ещё один шанс.Узел где-то внутри медленно спадает и развязывается. Он благодарно смотрит на Лаврентия, раздумывая. Берия говорит что-то ещё, про похожие ситуации, про то, как можно будет исправить мужчину, потому что бывали похожие вещи, и все можно изменить. Вождь кивает несколько раз и подзывает к себе кого-то. Зашедшими оказываются несколько солдат, что аккуратно помогают Ежову встать и выводят его на улицу. Сзади кто-то встаёт и идёт за ним, громко топая.На улице Николая отпускают и даже отдают честь. Он облокачивается спиной на арку, похлопывая себя по карманам в поисках сигар. Осознание чужой одежды на нём обжигает.—?Тебе просто повезло!Его обнимают сильные руки и быстро прижимают к себе. От таких взаимодействий с телом жар не спадает, а сам Ежов ворчит и ерепенится. Ему конечно повезло, но без заступничества Берии его бы уже везли в неизвестном никому направлении. Бывший нарком чуть обнимает спасателя в ответ.Наконец-то Лаврентий был счастлив, теперь кажется все закончилось, жизни Ежова ничего не угрожает, доносы больше не пылятся у него на столе, даже сам Ежов заходит иногда, и они беседуют о всякой ерунде. Ему показалось, будто все встаёт на свои места, пройдет ещё немного времени и тогда все точно будет хорошо. Николай, вроде образумился, занялся не очень большой работой, на некоторое время затих. Но надолго ли была эта молчанка?Лаврентий в этот день радостно шел на работу, он кивнул охране перед своим кабинетом, зайдя внутрь, положил портфель на стол и чуть приоткрыл окно. На улице свежо. Он пробежался по столу, и взгляд зацепился за папку. Берия взвыл и скорее на эмоциях ударил по столу рукой. Главное, чтобы доносы не отправили еще и вождю. Если это уже случилось, то Ежова спасти не получится. Сталин его убьет.В папке было около семи документов с подробным описанием куда и зачем ходил Николай после работы, о развращении людей, о свинском поведении по отношению к мужьям коллег. Лаврентий кинул чернильницу в сторону, и чернила спокойно растеклись по стене.Нужно было опередить Иосифа, может быть, он еще не видел той мерзости. Вылетев из кабинета и испугав несколько человек, нарком, перешагивая сразу несколько ступенек, оказался перед дверью и, всячески игнорируя охрану, постучался. Иосиф ему доверяет и ничего не сделат, а вот покровительствовать Ежову вождь больше не станет.Из кабинета послышался сдавленный голос, что разрешал войти. Уже в комнате Берию охватила паника, и коленки дрогнули.—?Я полагаю, вы пришли из-за дносов на Ежова?Глава государства жестом показал нескольким солдатам удалиться, а сам встал напротив окна. Он вытащил трубку и начал её старательно протирать.Лаврентий напрягся, он прямо сейчас смог бы выдумать любое оправдание поступкам бывшего любовника, только нужно дать высказаться.—?Мне принесли их сегодня ночью, я тщательно осмотрел их, и мы будем думать, что же делать теперь с Ежовым,?— он закурил, все еще смотря не то в стену, не то в окно.—?С этим наглым идиотом, что погубил наши лучшие кадры!Сталин был страшен в гневе, он грозно посмотрел на Лаврентия и тут же отвернулся. Он явно что-то обдумывал, будто пытался сказать правду более мягко, так, чтобы подчинённому не было слишком обидно.—?Видите, до чего доводят ваши вторые шансы? Нужны было слушать Микояна, и тогда мы бы имели на посту Ежова хорошего, трудолюбивого человека. Вам не нужно было его защищать.Берия бы просто не смог не помочь Николю. Он всегда воспринимался как аккуратное существо с доброй улыбкой и хрупкими костяшками на руках, что однако не мешало Ежову купать свои пальцы в крови. Берия почувствовал себя ужасно, ему стало слишком душно, нужно было что-то ответить, попытаться оправдать, но как ты оправдаешь человека, чье досье с фото и текстами на несколько страниц красовалось перед вождем в аккуратной кожаной папке.—?Мы будем его судить.Этого было достаточно, сквозь шум в голове он услышал только дату и время суда, а затем вышел, держась за поручни, дабы не упасть. Нужно было ехать к Николаю домой, что было крайне глупой затеей. У него сейчас дома и так весело, скорее всего тщательный обыск, разруха и запуганный до смерти мужчина, что уже и не надеется на спасение.—?Товарищ Берия, вам плохо?Низкого роста секретарь ещё никогда не видел начальство таким. Лаврентий только отмахнулся и сел в кресло, раздумывая обо всём. Как можно теперь помочь бывшему любовнику? Что нужно сделать?Допрашивали его ночью, в очень холодных и темных подвалах, откуда не было слышно ни самого пронзительного крика, ни сокрушительных ударов. Да даже если бы кто-то и слышал, никто бы не отважился подойти и посмотреть. Пришёл только Лаврентий, он аккуратно зашел в камеру и сел напротив заключенного, будто ждал, пока от двери отойдёт часовой. Через несколько секунд шаги действительно направились к соседнем камерам, и вот тогда-то Ежов позволил себе зарыдать. Его бил озноб, он весь дрожал и был покрыт ранами, из которых местами где-то текла кровь. Берия ласково гладил его по голове, но не плакал, это бы ещё сильнее расстроило заключенного.?Лаврентий! Несмотря на всю суровость выводов, которые я заслужил и воспринимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести в том, что преданным партии, т. Сталину останусь до конца. Твой Ежов.? Лаврентий так и застыл с этой бумагой в руках, он странно смотрел на неё, будто от этого выдернутого листка, на котором мужчина написал простым карандашом, что-то зависело, что-то важное, как будто он мог помочь в этой отвратительной ситуации. Бросаться и помогать Ежову? Уже не выйдет, Иосиф настроен серьёзно, видимо Николай очень ему надоел.Он всем надоел, но Берия все еще готов был его защищать и бороться до самого конца. Лаврентий подал несколько прошений лично Сталину, но те были безмолвно отвергнуты. Ситуация ухудшалась и потому, что наркома туда не пускали. Нарком действительно рвался в ту самую камеру. Он отлично знал, как обращаются с любыми заключёнными в тюрьмах. На них потом нет живого места.—?Вы сейчас уже ничего сделать не сможете, успокойтесь, товарищ Берия, у вас залегли мешки под глазами, вам бы поспать.А мужчина уже не мог спать, порой он позволял себе несколько слез, но моментальной стирал их рукавом. Ежову сейчас куда хуже. Наверное он постоянно терпит побои и скулит по ночам от боли. У него было осложнение, он хрипел и все дергал плечами. Вот только кто вытрет ему кровь и вовремя обнимет за плечи?Николай болезненный, ему нельзя находиться в мокрых и холодных камерах, он заболеет ещё сильнее.Теперь же, увидев мужчину, он понял, что все его слова были верны. Он кашлял сильнее, чем обычно, а на руках не было и миллиметра без глубоких ран и царапин. Даже на лице все было в крови.—?Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена,?— шептал Лаврентий каждый раз, когда голова заключенного тыкалась ему в плечо.Он будто искал что-то, какой-то выход, пытался выбраться, но каждый раз наталкивался на вполне реальную преграду. Он все рыдал, и плечо Берии уже намокло от слез. Мужчина замолк, теперь говорить о спасении не стоило. Хотелось сидеть так всю жизнь. Просто сидеть и чувствовать, как живое тело содрогается, сидя на твоих коленях. Ему было жаль, ужасно жаль этого человека.—?Глупости, Лаврентий, они убьют меня, убьют,?— шептал между слезами заключённый, он открывал рот, совсем как рыба, будто пытался поймать воздух, и все шумно дышал носом.С этой фразой и не поспоришь. Берия осматривает его, чуть загибая галифе и поднимая гимнастерку.По многочисленным ранам было ясно, что его избивали и железными прутьями, и тупыми предметами, по синякам было понятно применение ног. Лаврентий аккуратно проводил по открытым ранам, вслушиваясь в то, как порывисто дышит мужчина. Он был весь красным от слез, и Берия не мог его винить, страшно умирать в любом случае, особенно, когда ты знаешь, что это расстрел.—?Я приду ещё, я непременно буду заглядывать,?— обещает Лаврентий, когда за ним уже приходит половина кремля.Он целует каждый палец по отдельности, хотя и не чувствует никакой реакции, а напоследок по старой традиции касается губами лба, заставляя замереть. Николай провожает его взглядом, пока тот не растворяется в темном коридоре.Берия приходит почти каждый день. Он и сам знает, зачем сюда приходит, наверное, чтобы сделать себе еще больнее, ведь Ежов становится привычкой. Если раньше Николай был любвоником, то сейчас он стал просто нужен, необходим.—?Завтра будет суд.Николай уже давно не плачет, потому что от слез не будет легче ни ему самому, ни Лаврентию, что так о нем заботится. Первое время он боялся, что Лаврентий тоже попадет в опалу.—?Тогда будем сидеть в соседних камерах, и убьют нас в одном месте,?— хихикнул нарком и поцеловал чуть выпирающий нос.Перед судом Николай заметно нервничал и часто дёргался. Мужчина мучился от постоянной боли из-за частых побоев. Каждый раз вытягивая ноги, он стонал от болезненных ощущений в районе копчика. Лаврентий и сам был бледен, будто это ему выносили смертный приговор. Ежов несколько раз выдохнул перед тем, как ему дали слово.—?Я долго думал, как я пойду на суд, как я должен буду вести себя на суде, и пришел к убеждению, что единственная возможность и зацепка за жизнь?— это рассказать все правдиво и по-честному,?— он остановился буквально на секунду.—?Некоторое время назад я общался с товарищем Берией, он мне сказал: ?Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена?. После этого разговора с ним я решил: лучше смерть, но уйти из жизни я хочу честным и рассказать перед судом только действительную правду.Он буквально разразился градом метких слов о себе, вставляя пожалуй настолько красочные эпитеты, что Радек и рядом не стоял вместе со своими книгами. Он постоянно выдыхал от ярких приступов боли по всему телу. Иногда мужчина прерывался на то, чтобы дать себе и телу восстновиться, то есть постоять и помолчать, погружая суд в почти могильную тишину. Николай не плакал в этот раз, он держал себя в руках, за это Лаврентий его уважал. Ежов мог рыдать в его руках, в камере, уткнувшись в пиджак. Но на людях он все тот же сильный бывший нарком, который никогда не побоится высказать что-то резкое.—?Прошу передать товарищу Сталину, что все то, что случилось со мною, является просто стечением обстоятельств, и не исключена возможность, что и враги приложили свои руки, которые я проглядел. Передайте товарищу Сталину, что умирать я буду с его именем на устах.Берия столкнулся с ним взглядом и еле заметно кивнул. Он передаст товарищу Сталину все, что захочет Ежов. Даже если придётся самому умереть, он обязательно передаст слова Николая. Вот только суду плевать на слова об избиении бывшего наркома. Этот же нарком был властным и жестоким, поэтому его было не жалко.Все оставшееся время Ежов старательно держал баланс между жизнью и смертью. Вот только он чувствовал, что к последнему он находится куда ближе. Лаврентий был здесь почти каждый день, он будто хотел остаться, как можно дольше.—?Тебе нужно уехать, я серьёзно, тебя может постичь эта же участь.Берия чуть повел бровью и фыркнул. Его который раз прогоняют, но если он уедет, то может пропустить что-то важное, пока он здесь?— Ежова почти не трогают, потому что ужасно боятся Лаврентия.—?Сталин вызывает меня к себе, но это совсем не надолго, буквально на пару часов.Нарком влетает так быстро, что Николай, ожидающий расправы каждый день подпрыгивает, а затем озирается по сторонам. Берия кусает пальцы, он чувствует, что больше они не встретятся и лихорадочно целует мужчину в лицо, иногда попадая в самые губы. Николай чувствует тоже самое и прижимает Лаврентия к себе.—?Два часа, Николай, сто двадцать минут, я вернусь так быстро, как только смогу.Ежов не слышит этого, он отлично понял тактику Сталина. Вызывать наркома к себе, пока его убьют. И вроде тогда все будут счастливы или хотя бы не так огорчены, но внутри стало горько. Он кивает, будто всё слушал и во все поверил.—?Спасибо за то, что ты для меня сделал,?— шепчет Николай и сжимает сухую, горячую ладонь.—?Брось, мы еще встретимся, я не прощаюсь с тобой.Лаврентий хотел в это верить, он все оставлял дорожки поцелуев на лице заключенного и кажется дрожал.Ночью Ежов не спал, он все крутился на кровати, разглядывая силуэт военного юриста. Тот играл с ножиком, выставляя его на свет от окна. Дверь резко распахнулась.—?Подследственный номер двадцать семь,?— внезапно рявкнул старший надзиратель. —?Встать! Руки за спину! Сука!Военный юрист и сам испугался?— боязливо посмотрел на военного. Последний подмигнул ему и обратил полный ненависти взгляд на Николая. Он торжественно и монотонно сообщил, что просьба Ежова о помиловании отвергнута. После этих слов Николай будто мешок с картошкой упал вниз и зарыдал, закрывая глаза руками.Лаврентия не было рядом, можно было показать, какой ты слабый. Человек, отправивший множество людей на казнь и в ГУЛАГ сам боялся умереть! Военному явно было противно смотреть на это, он даже замахнулся для удара, но вовремя остановился.—?Уведите,?— раздался тихий приказ молодого юриста.Надзиратели подхватили бывшего наркома, вывели его из камеры и поволокли по длинному и темному коридору. Раньше здесь был монастырь, и сейчас на Николая смотрели чуть облезлые фрески. На пути встречались несколько лестниц, и слабый Ежов отлично их чувствовал, когда больные ноги чуть касались ступеней.Все это время мужчина только икал, и даже у входной двери он вел себя спокойно, только иногда вытирал слезы. Когда вышли на улицу, тело у надзирателей приняли двое бойцов конвойных войск. Холод повлиял на Ежова, и тот перестал икать, он напрягся и попытался вырваться из рук военных.—?Куда, сука! —?рявкнул старший надзиратель и двинул кулаком в солнечное сплетение Ежову.Приговоренный скрючился, начал жадно хватать ртом воздух и повис на руках у конвойных.—?Чего стоите, ведите!Они повели мужчину дальше. Вот только именно сейчас, кажется, Николай понял, что с ним будут делать. Неожиданно для всех он взбрыкнул, начал протестовать и шипеть, он явно был не настроен умирать, он все ждал, когда же появится Берия, может быть он вернется, и они напоследок встретятся взглядами. Его наконец завели в здание для расстрела.—?Снять галифе и гимнастерку,?— холодный голос высокого мужчины прорезал тишину.Николай разделся, он остался в одних кальсонах и нижней нательной рубахе. Было ясно одно?— они больше не увидятся. Мужчина встал к стене и зажмурил глаза, в голове пронеслось все хорошее и плохое. Он затаил дыхание и зажмурил глаза. Вот только ни открыть глаза, ни выдохнуть у него уже не получилось. Пуля разворотила затылок бывшего наркома. Тело медленно сползло вниз по стене…О чем же последнем думал Николай Ежов? Никто никогда не узнает. Может быть он действительно думал о Сталине и проклинал его всеми известными словами, может быть он благодарил Лаврентия за всё сделанное для него, а может быть он и не успел ничего придумать, а просто поплыл по течению и поддался ситуции.Когда Берия пришел в камеру и увидел пустоту, он и сам все понял: его больше нет. Николая расстреляли.—?Где Ежов, уродец?Он без труда отыскал офицера, что пил кофе и, пожалуй, единственный раз за долгое время серьёзно ударил человека.Берия не помнил сколько ударов смог нанести, но один из них точно попал в район живота, а затем его оттащили. У него были в кровь сбиты костяшки, но это было неважно, нужно было успеть найти тело и похоронить по всем правилам. Тело отыскали в морге, оно лежало в очереди на кремацию.—?Прости меня,?— шепчет Лаврентий и не скрывает своих слез.Мертвый Ежов выглядит так, будто лег спать и просто задремал. Вот только губы уже посинели, а сам он холодный и белый. Лаврентий целует его в лоб и выходит, дабы никто не видел, как плачет нарком.Он надрываясь поет ?Да здравствует наша держава?, стоя рядом со Сталиным. Он далеко не такой, как ты. Андрей высокий, он не похож на куклу, он похож на опытного бойца. А мне так не хватает тебя. Порой я не могу спать ночью, и мне приходится пить таблетки от бессонницы, иначе я просто умру. Голубые глаза Власова, будто небо, смотрят в мои, а я смотрю в его. Мне становится ужасно холодно, я стараюсь закутаться в легкую кофту. Я начинаю дрожать, несмотря на жаркое лето.