1 глава (1/1)

1 главаЗаходящее солнце, найдя в снежно-дождевой туче прореху, мазнуло оранжевым лучом пыльный хрусталь в серванте, осветило крошки на кухонном столе, грязные тарелки с корками хлеба и колбасными шкурками, осоловелого от обильной еды таракана и снова скрылось.В приоткрытую форточку задувало холодом и сыростью, но свежести это помещению не добавляло, ибо пепельница на подоконнике была полна окурков, а мусор под мойкой уже не помещался в ведро и источал аромат селедочных внутренностей.Картину отсутствия женской руки в квартире дополняла ритмично капающая из крана вода. Капли звонко ударяли о крышку кастрюли, не первый день лежащей в мойке, им вторил старый будильник марки ?Слава?, громко, на всю квартиру, отсчитывающий время.Небритый Котя в трениках и в старой засаленной куртке на голое тело уже час сидел перед компьютером и пялился на открытую страницу текстового документа, не в силах решить, о чем же ему писать.Голова не болела, сушняк не мучил — разве что совсем чуточку, но настроение было на редкость поганое.А ведь еще совсем недавно жизнь была чудесна, а будущее виделось прекрасным и удивительным, потому что рядом с ним обреталось юное и нежное существо с фиалковыми глазами, которое определенно относилось к категории дам, но требовало иного наименования, ибо слово ?дама? применительно к сей эльфийской принцессе звучало грубо и приземленно.Он уже было начал писать с нее образ главной героини своего будущего эротического романа, над которым тайно трудился последние три месяца, но дамочка буквально через неделю знакомства из нежной феи превратилась в грубую хабалку, устроившую ему вынос мозга из-за звонка редактора издательства.И сколько Котя ни объяснял девице, что редактор — баба, к тому же в молодые годы была любовницей генсека, что у нее артроз, радикулит и жуткий парик на голове, но эта дура не унималась, потому что и слов-то таких не знала. Болезнями она не интересовалась в силу юного возраста, а слово ?генсек? ей ни о чем не говорило в силу очень среднего образования, и, соответственно, эта особа не могла даже примерно подсчитать возраст старейшего и заслуженного работника издательства. Из всего сказанного Котей она уловила лишь слово ?любовница?, мгновенно сделала собственные выводы и долго истерила на тему своего разбитого сердца и утерянной невинности. Хотя к последнему Котя был абсолютно непричастен. В конце концов пришлось вызвать ей такси, тем самым опустошив заначку. А последовавшие за скандалом утешительные визиты друзей и вовсе подорвали финансовую состоятельность скромного труженика желтой прессы.И вот Константин Чагин сидел перед компьютером и размышлял о превратностях судьбы, о непостижимой бабской сучности, о друзьях, способных снять последнюю рубашку с хозяина, только бы купить выпивку. И — как заставить себя писать не о том, что хочется, а о том, что в данный момент нужно издательству.Редактор Виталина Витольдовна, или, как ее называли коллеги, Вита-Вита, настоятельно требовала чего-нибудь остренького, скабрезненького, с похабщинкой, ну, как вы умеете, голубчик.Котя ломал голову, но ничего нового на ум не приходило; кажется, все возможные сюжеты уже были им написаны не единожды в разных вариациях. Даже похотливыми старушками, обольщающими неопытных юнцов, и старичками, попавшими в сексуальное рабство к собственным невесткам, уже никого не удивишь.— Но ?подвальчик? нужно срочно заполнить, вы уж постарайтесь, миленький, — рокотала в трубку прокуренным голосом Вита-Вита. — Может быть, чего-нибудь голубенького? А то давненько вы нас содомским грехом не баловали.— А может, еще и со слезой? — съязвил Котя — угнетенное похмельем тело не изучало нужного настроя, дабы развлекать читателей срамными историями, но Вита-Вита то ли не поняла, то ли не расслышала интонацию, с которой это было сказано, и охотно согласилась.— А что, со слезой долбить жопу — это очаговательно. Так это, знаете, в духе времени. Возвышенно и сентиментально. Я на вас надеюсь, голубчик. Кстати, можете получить авансик, так сказать, на опохмёл души, — игриво закончила заслуженный работник культуры.Если в начале беседы Котя рассчитывал отмазаться от неприятной на данном этапе жизни темы и предложить начатую еще до запоя в меру пространную, в меру обстоятельную статью об алтайской пещере, в которой отважные спелеологи обнаружили целый склад усохших древних шаманов, спящих магическим сном в саркофагах из чистого золота, то прозвучавшее в трубке слово ?аванс? решило дело.Котя сел писать рассказ о суровой мужской любви с ее страстями и горестями.Душа требовала ста граммов чего-нибудь горячительного — исключительно для вдохновения. К сожалению, все бутылки, выстроившиеся под столом, были пусты, как и карманы. Чтобы успеть получить деньги в кассе редакции до закрытия, необходимо было срочно вызывать такси, но для начала нужно было привести себя в божеский вид. Эта процедура требовала времени и усилий воли, а такси — еще и денег. У Коти не было ни того, ни другого, ни третьего. Вдохновение не приходило.Старый радиоприемник, тихо бубнящий новости спорта и вести с полей, затрещал, зашипел и вдруг громко запел томным мужским голосом: ?Как упоительны в России вечера: любовь, шампанское, закаты, переулки. Ах, лето красное, забавы и прогулки…?.?Да уж, лето красное, — проворчал Котя, поплотнее запахивая куртку, и оглядел пол в поисках носков. — Скорее бы отопление включили?.Один носок валялся у двери, второго нигде видно не было. Котя, не вставая, подкатился на офисном кресле к дивану и стянул с него скомканный плед. На пол полетели крошки печенья, фантики от конфет и жвачки, упала надорванная и пустая упаковка от презерватива. Котя подозрительно покосился на блестящий квадратик и не смог вспомнить, откуда тот взялся. Накинув плед, он, мелко перебирая ногами, снова приблизился к компьютерному столу.Шевелиться не хотелось, а хотелось сердечной ласки, горячего борща с куском мяса на косточке под сто граммов водочки и поспать часа три.?Балы, красавицы, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и вкус французской булки…? — в репродукторе снова скрипнуло, щелкнуло, затрещало, и он заглох.— Что ты знаешь, голубок, о лакеях и юнкерах? А булка с горячим чаем сейчас была бы кстати, ибо о борщах на ближайшее время можно забыть. Мир — бардак, а бабы суки, — резюмировал Котя. Но песенка уже въелась в мозг, лакеи и юнкера вдруг обрели плоть и поплыли перед глазами, унося Котю в далекое далеко.***?Как звали того юного корнета, Серж или Жорж? Самых что ни на есть голубых кровей. Голубых, хм… Голубой, голубой, не хотим играть с тобой… Алексис? Пьер? Николенька? Вспомнил, Виктор! Да, точно, ?победитель?… Кажется, даже был в каком-то дальнем родстве с правящей фамилией. Порода, воспитание, безупречные манеры, по-русски говорил, гнусавя и кагтавя на французский манер. Помер, сердешный. В самом начале компании. От дизентерии. А так рвался на войну, мечтал о подвигах и славе. Войну получил, а славу — не успел?.***— Месье, месье, остановитесь! — невысокий человек в гусарской форме выбежал на дорогу и, разведя руки в стороны, бросился наперерез скачущему рысью поручику Чичагину.Натянув повод, поручик осадил своего коня. Разгоряченный скакун недовольно заржал и, скаля зубы, заплясал на месте, мотая головой и норовя затоптать незнакомца. Но человек, нахально остановивший его бег, повис на узде и, цепляясь за седло, смог управиться с норовистым зверем.— Месье, милостью прошу, мне необходимо срочно попасть в ставку главнокомандующего! Моя лошадь пала! Вы один можете меня спасти!Чичагин увидел перед собой молодого человека с пушистыми усиками над верхней губой, веснушками на носу и с исцарапанной щекой, в запыленном мундире, облепленном репейниками, и плохо сидящем на голове кивере.— С кем имею честь?— Корнет Лопухин-Демидов-младший к вашим услугам, — приветственно кивнул молодой человек. От резкого движения головой кивер съехал ему на глаза, и он отпустил повод, чтобы поправить головной убор. Тут конь Чичагина, воспользовавшись моментом, мстительно толкнул юнца, и тот, споткнувшись о дорожную колдобину, неловко взмахнул руками и шлепнулся в грязь, смешанную с конским навозом, оставленным прошедшими за день обозами и эскадронами.Чичагину пришлось спешиться и, удерживая коня в поводу, подать руку Демидову.— Поручик Чичагин, рад знакомству. Вы не ушиблись, корнет?На юнца жалко было смотреть. Стащив грязную перчатку, он воспользовался помощью и встал.Осмотрев себя, поправил кивер, стянул с плеча грязный ментик и поднял растерянный взгляд на Чичагина. В его глазах блеснули слезы, а губы задрожали, он попытался что-то сказать, но не смог вымолвить и слова.— Н-да-а-а… Чтобы в таком виде появиться в ставке, у вас должны быть очень веские основания. — Чичагин ухмыльнулся. — Например, если вы везете сообщение от прикрывающего наше отступление отряда драгун, что они взяли в плен Бонапарта и война окончена.— Мсье Чичагин, — горестно вздохнул корнет, — вы даже не представляете, насколько вы правы. Я не могу в таком виде появиться не только перед главнокомандующим, но даже перед его конюхом. Сегодня все против меня, я обречен на позор и бесчестие.Начал накрапывать дождь, сумерки тяжелели и становились все плотнее, и надо было срочно пускаться в путь.— Что же мне с вами делать, корнет? Оставить вас здесь я не могу, вдвоем в седле мы не сможем ехать… А вам доводилось ездить верхом без седла? — спросил Чичагин и принялся расседлывать коня.Он стянул подпругами войлочные потники*, покрытые кожей и укрытые поверх суконным вольтрапом**. Корнет с готовностью ему помогал, держал снятое седло и сбивчиво рассказывал о своих неудачах.Пока занимались переседлованием, с ними поравнялась телега, на которой везли в расположение раненых. Чичагин отдал седло вознице, велев завезти его в свой эскадрон, а сам вскочил на коня и помог корнету сесть позади себя. Тот обхватил поручика за кушак и прижался к его спине.— Вы — мой ангел-спаситель, — горячо дыша ему в шею, прошептал корнет.— Полноте вам, обычная любезность, — отвечал Чичагин. — Сейчас поедем ко мне на квартиру, это в деревне, тут недалеко. Утром отвезу вас в Каменку. А пока нам нужно быстро убираться, иначе вымокнем до нитки: видите, какая туча ползет.***Ливень догнал их уже у самой деревни, и они промокли до исподнего, пока привязывали лошадей и брели до избы по размокшей глине, оскальзываясь, смеясь и поддерживая друг друга. В маленькой низкой избенке топилась печка, было жарко и душно, стоял кислый запах щей, плохо выстиранных портянок, прелой соломы и персидского порошка — средства от клопов.— Савельич, у нас сегодня гость дорогой, прошу любить и жаловать — князь Лопухин-Демидов, — представил своего спутника Чичагин. — Ты уж расстарайся, голубчик.Денщик Савельич принял у господ офицеров мокрые мундиры, грязные штаны и сапоги с налипшими комьями глины.У старого служаки уже все было готово: на печке булькал котелок с кипятком, в закутке за ситцевой линялой занавеской на полу ожидала лохань, на узкой шаткой лавке стояли шайка и бадья с холодной водой и лежали кусок серого мыла и пучок лубяного мочала.— Извольте, ваше сиятельство, принимать ванну, — и поручик жестом пригласил Демидова в запечный закуток.Князек титулом не кичился и весело повизгивал от льющейся на голову из ковша воды и щиплющего глаза мыла. Вымывшись, он обтерся куском старого рядна, облачился в чистые кальсоны поручика, поданные ему денщиком, и, закатав длинные штанины, сам стал старательно мылить жесткой мочалкой и обливать из ковша горячей водой Чичагина. После был ужин, состоящий из щей, каши со шкварками и большого куска отварного мяса.— Лошадку в расход пустили, ногу сломала, — пояснил происхождение мяса Савельич. — Вот всем эскадроном и разговелись.В условиях неразберихи беспорядочных боев и отступлений с провиантом было туго, а с мясом — тем более, где же его хранить в разгар лета.Юный князь демонстрировал отменный аппетит и деликатно скрывал свое немалое изумление от неудобств жизни младшего офицерского состава.А после ужина под мадеру стал изливать душу поручику, сколько страданий выпало на его долю, особенно в последние дни. Он поведал, как бежал из имения маменьки на войну, ибо не мог более терпеть отношения к себе как к несмышленышу, в то время как папенька, дядюшки, кузены и старшие братья все уже были в армии. Он не сомневался, что его ждут подвиги во славу России, был уверен, что он не посрамит чести рода Лопухиных-Демидовых и что вернется домой с наградами и офицерскими галунами на мундире.Вот только с самого начала все не заладилось. Выехав тайно из имения в ночь, он заблудился на проселках, ибо за пределами уезда не знал дорог. На следующий день слуги изловили его, голодного и продрогшего, чему он был даже рад, и вернули пред маменькины очи. Маменька были очень сердиты-с, но возвращение было кстати, потому что Виктор понял: бежать на войну без припасов и без денег, в одном сюртучке — это не дело. Ко второму побегу он готовился более тщательно, но был замечен соседями и снова возвернут родительнице. Маменька осерчала пуще прежнего и даже велела дядьке, отставному хромому унтеру, приставленному к барчонку для присмотра и воспитания, задать розог на конюшне для вразумления наследника, а сама слегла с нервным припадком, слыша в окошко будуара, как свистят розги и кричит ее кровиночка. Кровиночка тем временем, сидя на ворохе соломы, жевал румяную сдобную булку, запивая парным молоком, и рассказывал преданному дядьке о своих злоключениях, унтер хлестал вымоченной хворостиной старое седло, а дворовый мальчишка послушно вскрикивал и почесывался, будто и впрямь ему задали трепку. Старый солдат очень хорошо понимал своего воспитанника, он и сам был бы рад встать в строй, но куда ему, хромому отставнику. И тогда на свой страх и риск он решил поговорить с госпожой, предварительно заручившись поддержкой барской барыни***. Потискав приживалку в чуланчике, откуда одинокая скучающая женщина вышла в слегка помятом платье, но весьма довольная, он замолвил за воспитанника словечко перед его сердитой и властной маменькой. В конце концов, после обоюдных обмороков, истерик, слез и причитаний, наследник был отпущен на войну.В дорогу ему был собран небольшой обоз, состоявший из кареты и возка, набитого укладками, сундуками и корзинами, чтобы сыночек в пути ни в чем не испытывал нужды. Кроме дворовых слуг наследника сопровождал личный камердинер князя, получивший немалый список указаний по доставке будущего героя к месту событий, а также письма к влиятельным родственникам и энную сумму денег на непредвиденный случай.Путь от имения до театра военных действий был долог и утомителен. И чем скорее обоз приближался к западным границам Отечества, тем сложнее было продвигаться. На всех дорогах, окончательно разбитых непрекращающимся потоком обозов, конных и пеших отрядов и гражданских лиц всякого сословия, следующих с востока на запад и обратно, царила неразбериха, временами паника, часто случались заторы из-за столкнувшихся и перегородивших путь телег и карет. В одном из таких заторов юный князь услышал далекий гул канонады и понял, что он не может более сидеть в карете, не имеет права, когда там, возможно, погибают его братья. И он сбежал от задремавшего старика-камердинера, предварительно выкрав из сундука форму своего полка, к которому был приписан с самого рождения, и велев дворовым запрячь своего коня, привязанного к возку.Ему удалось найти следы штабного обоза того полка, в котором служил его старший брат — пред отцом он сейчас не решился бы предстать, — и помчался напрямки по полям и проселкам, чтобы его перехватить, но тут случилась еще одна неприятность: конь потерял подкову и захромал. Слава богу, Демидов совсем недавно миновал хутор, в котором была кузня, и пришлось вести коня в поводу в обратную сторону. Но и тут не задалось. У кузницы стояла казачья сотня, только вышедшая из боя, сильно потрепанная и изрядно поредевшая. На подошедшего гусарчика злые, голодные, с косматыми бородами станичники посмотрели так, что он не посмел даже спросить, когда у кузнеца дойдет очередь до его коня. Тогда Демидов отошел в сторону и тут заметил придорожную харчевню. Он вошел в нее, чтобы переждать задержку. Хозяин в залатанном лапсердаке и бархатной засаленной ермолке сладенько улыбаясь ах какому приличному гостю, непрерывно кланяясь и тряся пейсами, усадил того на чистое место и предложил чаю с кулебякой.Гость, немало оторопевший от вида и запахов заведения, от угощения наотрез отказался и поинтересовался, нет ли поблизости еще какого другого кузнеца. Тогда хозяин, несмотря на отказ, все-таки поставил перед дорогим гостем чай в щербатой фарфоровой чашке и ответил, что другой кузнец таки есть, но он в соседней деревне, а там, поди, уже французы своих лошадей подковывают. Но вы не извольте беспокоиться, господа казачки скоро закончат свои дела и я самолично отведу вашу лошадку к этому бездельнику-кузнецу и прослежу, чтобы все было в лучшем виде. И на сожаление, высказанное корнетом, что ему надобно спешить, хозяин, ласково улыбаясь и кланяясь, предложил оставить гусарского коня до поры до времени у трактира, а взамен взять хозяйскую лошадку. А завтра господин гусарский офицер вернется и заберет своего замечательного коня сытого, довольного и подкованного на все четыре ноги.Виктор, замученный и уставший, вконец растерявшийся, согласился на услугу и даже решил, что рубль серебром — это незначительная плата за то, чтобы поскорее добраться до штаба полка.Кобыла неопределимой масти и породы оказалась то ли больной, то ли старой, а скорее всего — и то и другое. Она не реагировала на шенкеля и шпоры и вяло трусила через вытоптанное поле. К своему удивлению, корнет неожиданно увидел на некотором удалении группу штабных офицеров и кавалергардов. Он поспешил к ним, но лошадь захромала и перешла на шаг; молодой человек стал кричать на французском, кто он такой и куда следует и чтобы его проводили; тогда один из штабных поскакал к нему навстречу. Это оказался приятель его старшего брата, когда-то бывавший в их петербургском доме. Немало подивившись встрече и тому, в каком виде следует корнет в штаб полка, кавалергард все же объяснил, что нужно ехать в обратную сторону, в деревню Каменка, и если он успеет до ночи, то встретится там с братом и, возможно, будет представлен генералу.Не успел корнет поблагодарить судьбу за удачу, как над полем разнесся отчаянный крик:— Ваше сиятельство, батюшка мой, слава богу, вы живы!И на дороге показалась крестьянская телега, в которой сидел старый камердинер. Он, хватаясь за сердце, крестясь и скороговоркой поминая Иисуса Христа и матерь его пресвятую Богородицу, благодарил всех святых за то, что его барин оказался жив и здоров.— Батюшка, Ваше сиятельство, Виктор Николаевич, что же делается на свете! — причитал на всю округу старый слуга. — Ограбили! Как есть ограбили! Все отняли, ироды: и карету вашу, и лошадок, и возок с добром, что маменька ваша собирала по крупицам. И шкатулку с письмами и деньгами! Вот только и осталась подушечка ваша пуховенькая!— Чичагин, вы представляете, я разговариваю о том, как мне генералу быть представлену, а этот старый дурак мне подушку сует! Подушку! При штабных офицерах! Мало того, что я верхом на кляче, грязен, как последний оборванец, так еще и подушка!Скрывая навернувшиеся от отчаянья на глаза слезы, корнет, зажмурившись, приложился к стакану и залпом его осушил.— Что же случилось дальше? — спросил поручик, разливая мадеру по опустевшим стаканам.— Штабные поскакали вперед, я — за ними. А через версту моя кляча захрипела, зашаталась, пошла боком в кусты да там и завалилась. Я чудом успел соскочить, а то бы она меня придавила. Я шел по дороге, меня никто не брал. Телеги ехали с ранеными. Места в них не было. А потом я увидел вас, и вы меня спасли.Взгляд юного князя был полон такой нежности и восторженного обожания, что Чичагин почувствовал себя неловко. Чтобы скрыть смущение, он вышел в сени и, повозившись там, вернулся в комнату с тулупом и соломенным тюфячком.— Не печальтесь, Демидов. Ложитесь-ка спать, а утром отправимся в Каменку. Бог даст, отыщем мы вашего братца и слугу. А вот коня — это уж навряд ли. Скорее всего, он уже продан. Но вы не волнуйтесь, думаю, что в полку конь для вас найдется и все будет хорошо. Савельич уже вычистил ваш мундир, к утру все высохнет — и будете франтом.Постелив гостю тюфяк, набитый чистой соломой, Чичагин укрыл его ветхим крестьянским одеяльцем, сшитым из лоскутков.— Зря вы не взяли подушку, сейчас она была бы кстати, — улыбнулся он корнету.— Вы — ангел, — шепнул ему корнет и закрыл глаза.Задув свечу, Чичагин раскинулся на тулупе и мгновенно заснул.Тишину летней ночи нарушал лишь могучий храп Савельича, что спал в сенях на ворохе сена, доносящееся в открытое окно фырканье лошадей у коновязи да писк комара над ухом.Чичагина не смог разбудить даже укус блохи, живущей в тулупе: почесавшись, он повернулся на бок и продолжил спать.Но вдруг сквозь сон он почувствовал, что кто-то гладит его по лицу, по животу и между ног. В избе было темно, лишь слабый лунный свет из окна освещал его походное, кисло пахнущее ложе, и он не сразу сообразил, что происходит. У самого уха он услышал жаркий шепот:— Чичагин, ангел мой, голубчик, вы уже спасли меня сегодня, спасите еще раз. Мне страшно. Милый мой… Ангел… Голубчик…— Корнет, что с вами? — тоже шепотом спросил Чичагин, но узкая теплая ладонь закрыла ему рот. Поснувшись окончательно и ощутив рядом обнаженное горячее тело, он не стал поднимать шум. К чему ненужные разговоры и внимание посторонних людей, если происходящее не только не вызывает отторжения, но и вполне желанно.Среди трудностей походной жизни обер-офицеров была еще одна сторона, о которой не принято было говорить в обществе, а именно: вынужденное воздержание. Низшие чины могли пользовать обозных девок и грязных крестьянок. Вдовушки в уездных городках, мещаночки и дворяночки, доставались старшим офицерам и, в зависимости от красоты и бойкости, распределялись от генерала до майора. А младшим офицерам чаще всего приходилось довольствоваться собственным кулаком, потому что в условиях похода не было времени ни на ожидание своей очереди на услуги девиц из веселых пансионов, ни тем более на долгие ухаживания за благородными и воспитанными барышнями. К тому же общение с барышнями, как известно, чревато еще незапланированной и преждевременной свадьбой, что и вовсе никуда не годится.Поэтому Чичагин не возмущался, когда мягкие руки корнета снимали с него исподнее, не противился, когда его рот ожег страстный поцелуй. Он чуть не взвыл от возбуждения, когда корнет навалился сверху и стал нетерпеливо ерзать у него на животе, толкаясь твердым и совсем немаленьким членом в пах. Чичагин отпустил свое желание на волю и, не особо раздумывая, опрокинул Виктора на спину. Он лишь на мгновение засомневался, не сделает ли больно корнету, но тот уже раскрылся в истоме пред ним, обхватил ногами за талию, вцепился дрожащими от желания руками в плечи и зашептал, мешая русские и французские слова:— Уи****, моншери*****, продолжайте. О! Монанж******, не бойтесь, я жажду вашей плоти в себе, — и выгнул спину, подаваясь вперед, задышал часто, с придыханием.***?Молодой офицер не стал медлить, телесный голод и природная сообразительность помогли справиться с некоторой неловкостью и доставить обоюдную радость друг другу?, — закончил Котя рассказ.Потом, чуть подумав, дописал: ?Даже среди ужаса войны можно встретить родственную душу, главное — не бояться дарить любовь своему боевому товарищу, и тогда его бескорыстная любовь поможет преодолеть все тяготы походной…??…полковой или половой жизни? Как лучше? — задумался на минутку Чагин. — Пожалуй, просто "жизни"?.?Отправить? — нажал на кнопку почтового приложения Котя и, довольный, но голодный, встал из-за стола, потянулся, хрустнув суставами. После, взмахнув руками особым образом и осветив комнату вспышкой белого света, открыл портал в резиденцию куратора Земли.-----------------------------------------------------------------------------*потники — подкладки из листов войлока под седло.**вольтрап — суконное покрывало, накидка на спину лошади, которая укладывалась под седло. У гусар имело цвета и отличительные знаки полка.***барская барыня - приближенная к помещице старшая горничная или влиятельная приживалка.****уи - Oui – да (франц.)*****моншери - Mon chéri – мой дорогой, мой хороший (франц.)******монанж - Mon ange – мой ангел (франц.)