Бонус (1/1)

Просыпаюсь от витающего в воздухе аппетитного запаха еды, успевшего распространиться по всей квартире, проникая в каждый уголок. На автомате тянусь за телефоном, лежащим на полу. 7:03. Вставать так рано в выходной, естественно, не собираюсь. А вот Кента - ранняя пташка, специально поднявшийся, чтобы подготовиться к Соллаю.* Обожаю его за пунктуальность, но я был бы не против и поваляться вместе с ним лишний час, обнимать со спины, утыкаясь лицом в его каштановые волосы, пахнующие ментоловым шампунем, а он бы улыбался, специально вертя головой. Добираюсь до подушки Кенты, сжимая ту в объятья. Мне кажется, она ещё хранит его тепло, но всё же это плохая замена моему милому, мягкому японцу. Накрываю ей лицо, чтобы почувствовать его аромат, оставшийся совсем поверхностными нотками. Остро ощущаю, что мне срочно нужен оригинал, иначе сойду с ума, удавившись этой самой подушкой со звёздочками. Какой прекрасный суицид. – Что ты делаешь? - совсем рядом раздаётся приглушённый смех, владельца которого я узнал бы из тысячи, – Поднимайся давай.Пулей сажусь на кровать, хватая японца за запястье. Тяну его тушку на себя. Тот пытается сопротивляться, отнекиваясь делами на кухне.– Подождут твои дела, а вот ты можешь испариться, - всё же мне удаётся повалить его в на себя. Между нашими лицами ничтожное расстояние. Люблю моменты, когда мы неотрывно смотрим друг на друга, будто изучаем заново черты, расположение незаметных родинок, цвет бездонных тёмных глаз со множеством бликов, наблюдаем за поддрагиванием ресниц. Но обязательно кто-нибудь из нас обязательно засмеётся, разрушая своеобразную игру в гляделки. Целую сначала его открытый лобик, потом кончик носа, обе щёчки, подбородок и только после следует невесомый цмок в персиковые губки. – Ну всё, хватит, - вырывается японец, щёлкая меня по лбу.– Хей, я же вижу, что тебе нравится, - невольно жмурюсь, возмущаясь проделанной штуке.– Вставай и дуй в ванную. Сегодня важный праздник.– Слушаюсь, Кен-чан. И отличный фартук, - кричу вслед, успевая заметить злой взгляд Такады и тихо ойкаю. Сегодня определённо будет лучший день в моей жизни. А, нет, лучшим он будет, когда японец согласится стать моим мужем, а пока это мечты разноцветных пони. Тихо заглядываю в дверной проём, выслеживая свою жертву, не предвещающей никакой беды, а лишь нарезающей старательно овощи под напеваемые мотивы какой-то японской баллады. Прислушиваясь к этому мерному, успокаивающему голоску, чуть не забываю первоначальные намерения, поддаваясь гипнозу. Беру себя в руки, медленно подходя со спины к Такаде. То ли и вправду не видя меня, то ли через чур увлёкшись готовкой, но тот не замечает опасности, оставаясь внешне спокойным, что позволяет тут же обнять его.– Попался! - кричу я, кладя свою голову на плечо Кенты. – Бака! Мало тебе игр? Лучше бы помог. – Мало-мало, мне тебя мало. Хочу утонуть в твоём море, навсегда остаться в тебе и обещай что не отпустишь меня никогда к другой воде, - напел первое, что было в голове, крепче обнимая своё сокровище.– Какой же ты...– Влюблённый. Это не вопрос, а утверждение. М-м-м, ттокгук*? Первый раз готовишь?– Конечно, нет. У меня была практика в Японии. Я же учился в спец-классе. – Ты идеально подходишь на роль моей жены и матери наших будущих детей, - целую сбоку под челюстью.– Сангюн, будь серьёзнее, - улыбается, а то получишь сейчас ложкой по лбу.– За что мучают мой бедный лобик? - театрально-жалостливо вжимаюсь в плечи, но японца не отпускаю даже при такой угрозе, которая может и вправду реализоваться, – Старший зануда.– Не зануда. А серьёзный человек, на котором держится сегодняшний день. Надеюсь, ты приготовил свой ханбок*?– Да, Кен-чан, - мне всё же прилетает металлом по лбу.– Мистер "ама, ама Хаджимемащите", сходите, пожалуйста, в магазин за соевым соусом. Будьте хоть в чём-то полезны.– О-ай, звёздочка до сих пор это помнит? Какой стыд, - отлипаю, потирая ушибленное место, – Хорошо, япошка моя. - тут же исчезаю за проёмом, в коридор, накидываю пальто и мигом мчу в близлежащий открытый супермаркет. Я не задаюсь вопросом, почему для Кенты так важно соблюсти все традиции Нового лунного года, совершенно чуждые для него. Может быть, ему принципиально в чужой стране соблюдать её порядки, может, он считает, что для таких корейцев как я это важно, а может, потому что это наш первый совместный праздник и японцу хотелось бы устроить всё на высоте? В любом случае, я бы не стал любить его меньше. Наоборот, с каждым днём всё сильнее и сильнее утопая во взаимных чувствах, не переставая каждый день радовать свою звёздочку маленькими приятными вещами и тёплыми моментами, которые в будущем мы смогли бы вспомнить, сидя под общим пледом с чашками кофе, в которых бы покоились белые зефирки, медленно уторпоя в нём, как мы друг в друге. Завершаются последние приготовления внешнего вида. Собственно, я справляюсь быстро, кидая удовлетворённый взгляд на своё отражение в зеркале спальни. Синий ханбок сидит идеально плюс лёгкий макияж – картина готова. Получите, распишитесь, господин Кента, но, похоже, тот задерживается, копаясь в ванной комнате, наводя себе профессиональный мейк-ап. "Вот же ж королева красоты", - усмехаюсь я, но тут же приоткрывается дверь и в следующее мгновение является Он. Честно, не открыв рот, я бы точно подавился своим языком. Передо мной предстал точно ангел, нет, яркая, золотая звезда, словно спустившаяся с ночного неба на этот грешный мир, чтобы остветить его своим сиянием, возродить падших и дать надежду отчаявшимся. Не могу не отметить, что жёлтый цвет, олицетворяющий центр Вселенной, ему очень к лицу. А что это под глазками? Неужели тоже звёзды? Всё, пропал, ребята, снова и безвозвратно. Эта картина точно будет дороже, не идя в сравнения с творениями Рафаэля и Да Винчи. Всё, теперь точно оберегать, защищать, никому не давать, показывать, но не позволять никому лапать пальцами сей шедевр с самой Вселенной на полотне.– Может, закроешь рот, м? Муха залетит, - его звонкий смех вытащил меня из какой-то прострации.– Зима. Какие мухи? Да и я вижу здесь только прекрасное божье создание. Скажите, куда вы дели моего Такаду Кенту? – Спасибо. Ты тоже очень красив, - он подходит ко мне вплотную, чтобы в следующую секунду подарить свой ангельский поцелуй, после заставляя слизывать клубничный блеск с собственных губ. Я просто не дышу. На столе множество всяких праздничных блюд, начиная с простых панчханов в виде маринованных, квашеных, обжаренных в масле овощей, корня лотоса в соевом соусе со сладким сиропом и заканчивая главным блюдом – ттогуком без которого Соллаль не Соллаль. Целую свою звёздочку в щёку, за проделанную работу, тот лишь ворчит о стёртой пудре, но его улыбка не укрывается от моих глаз. К этому времени на часах около 10 часов утра. Самое время начать празднование первого дня Лунного года. Соллаль - семейный праздник, для которого очень важно почитание предков и старших членов семьи, будь то старшее поколение или родители. Мои родственники живут далеко от Сеула, поэтому никого, кроме Кенты рядом нет, а уехать ранее не получилось, да и оставлять одного своего японца очень не хотелось. Зато все праздничные выходные можем провести вместе, отдохнуть от ежедневных забот и, наконец, насладиться друг другом, чего трудно добиться в будни, когда один только приходит с работы, а другой недавно ушёл. В воздухе медленно кружится снег, исчезая где-то под ногами, чтобы стать однородной массой со своими собратьями. Солнечный свет отражается, практически, от каждой лампочки, каждой работающей цветной гирлянды, расположившейся на витринах или зимних деревьях, и падает вокруг солнечным зайчиками, играясь со случайными прохожими. Немного прохладно, хотя температура плюсовая и безветренная. Но я хотя бы в этот раз не беспокоюсь о его ладошках, которые теперь не будут мёрзнуть в перчатках, что я подарил на следующий день, как проводил японца до дома. Не угадал с любимым цветом правда, хотел поменять, но он отказался, сказав, что ему всё нравится. Сейчас идём в кафе "Pascucci". Хорошее заведение с итальянской атмосферой и готовят там по-истине вкусно. В обычное время внутри мест не найти, но в праздничные периоды это сделать легче. Не раз замечаю, что пристрастился ходить в разного рода кафешки. Всё из-за японца любимого, выполняющего роль гида в подобных заведениях. Ему это нравится, а мне нравится быть с ним. Проводим время здесь чисто друг для друга, развеваясь от домашней атмосферы. Говорим обо всём, что приходит в голову, иногда смеясь. Попутно пьём экспрессо, поглощая ложечками шоколадный тортик. Замечаю над губой Кенты шоколад. Тянусь к нему, чтобы стереть сладкий след, тот улыбается, будто специально ест как свинка, добиваясь этого, но я и не против. А потом до нас доходит идея кормить друг друга фисташковым мороженным, которого заказали по две порции каждому. Точно какие-то дети, ей-богу, но по-настоящему счастливые дети, так мало проводящие времени вместе. А это точно прогулка, с которой хочется получить максимум удовольствия и специально не услышать мамку, зовущую домой, чтобы продлить самим себе момент, в который может произойти долгожданное волшебство. Река Хан - вторая остановка, которую мы запланировали сегодня посетить. Не зависимо от обстановки, тут всегда прекрасно. Спускаемся по ступеням к воде. Такада радуется, словно никогда не видел речки, опускает в её воды руку, проводя ладонью по водной, прозрачной глади. Прекрасной и холодной. Не такой, как этот милый, мягкий японец. Прекрасный и тёплый, живой, а главное -мой. Сначала я не понял, что он задумал со своим хитрющим оскалом, но осознал, когда холодные капли коснулись моего лица, а потом снова, и он побежал, заставляя следовать за собой. Интересно, если все японцы такие быстрые, то почему Япония до сих пор не лидирующая страна по спортивному бегу? Однако, спустя долгие мучения моих лёгких, я всё же догоняю его. А он смеётся, как ни в чём не бывало, бесстыдник, но простодушно и не зло и от этого по телу разливается тепло, словно необходимый сейчас кислород, диффузирующий в воздухе. Не значит ли это что, для того чтобы получить нужный О2, мне нужно сейчас раствориться в японце? Набирая в лёгкие оставшийся газ, притягиваю Такаду к себе, остервенело целуя, словно хватаясь за спасительный якорь. Надавливаю языком на его губы, тут же получая разрешение пройти внутрь. Поочередно провожу по нижнему ряду зубов, затем по верхнему, не забывая уделить особое внимание, выступающим клыку на десне, нёбо не трогаю - знаю, что в этом месте ему щекотно, занимаю его язык своим, то переплетая, то поглаживая эпителиальную поверхность. Японцу всегда нравятся такие поцелуи, а мне они нравятся сильнее, когда тот, не сдерживаясь, стонет. Лучшая музыка, но её самые высокие ноты и звучания предпочитаю слышать только дома и недоступно для других ушей. Возвращаемся в квартиру к старшему только под вечер, когда темнеет, загораются праздничные огни и повсюду дети, шнурующие туда-сюда по дворам, радуясь снегу и первому дню праздника. У входа помогаю снять ему пальто, получая мимолётную улыбку и отблеск игривых глаз. Мейк-ап чуть стёрся, но этим ничуть не ухудшил его образ царского принца. Сразу покидает меня, оставляя одного в коридоре. Я тоже, сняв верхнюю одежду, прохожу в коридор, а там скрываюсь в спальне. Сегодня празднование для нас закончилось, дальнейшее начнётся новым днём, с новыми силами и с ещё большими ожиданиями. А может ... нет? Перед окном начинаю развязывать пояс жакета, поглядывая по ту сторону стекла на волшебную атмосферу праздника. Снимаю с плеч сам жакет, размещая его на вешалку, чтобы не успел помяться к следующему дню. Там же оказывается белоснежная блузка, оставляя меня полностью без верха. Чувствую, как чьё-то мягкое тело приникает ко мне со спины, кстати, тоже без одежды. Естественно, я знал, кто это мог быть. Щека Кенты оказывается у меня между лопаток. А его руки – скрепленными вокруг моего торса, не давая свободу моим собственным. Вот так я оказываюсь стиснутым в плен также, как и однажды оказался пленнёным его красотой. – Ты такой тёплый, - приглушённо раздается голос японца, – Согрей меня. – Разрешаешь? - также тихо спрашиваю я, не желая разрушать практически безмолвную идиллию.– Конечно, - замок из маленьких ладошек расходится сам собой, – Поцелуй меня. И я целую. Быстро, накрывая полностью его губы. Теперь моя очередь брать в плен, а он уже и знает, что я щажу пленных. Долго не желаю углублять поцелуй, растягивая невинный момент, но нетерпеливый Такада сам перехватывает роль ведущего, самостоятельно врываясь внутрь, а я и не против. Должен же давать возможность своей звёздочке сиять, чтобы она не потухла. Расслабляюсь, позволяя полностью хозяйничать в моем рту. Кента действует смело, применяя свою практику, но вскоре начинает теряться, не зная, что испробовать ещё. Успокаивающе поглаживаю его по руке, а потом подхватываю под бёдра. Смотрим неотрывно друг на друга: он сверху, я снизу. Целует снова в губы, обхватив шею, но уже без попыток проникнуть в моё пространство. Кладу его тело на кровать, оказываясь сверху. В глазах старшего доверие плещется безграничным океаном и непередаваемые нежные чувства. Готов целовать бесконечно это чудо везде в намерении передать своё тепло, свою любовь. Принимать, конечно, приятно, но приятнее всё же дарить, отдаваться без остатка. Шепчу ему на ушко слова любви, переполняющие мои мысли, занятые только хёном. Слышу тихий смех и ощущаю улыбку на его лице. Перехожу на шею, невесомо касаясь губами каждого сантиметра кожи в этом месте. Кента здесь особо чувствителен, что вынуждает действовать с осторожностью, опускаясь ниже, к ключицам. Грудь японца уже тяжело поднимается, выдавая неравнодушное состояние его тела. Провожу языком по выступающей косточке, несильно кусая плечо в двух места с её окончанием. Пока выстраиваю дорожку поцелуев на груди, вместе с этим разбираюсь с ремнём его брюк, что не хотел долго поддаваться, но в конечном итоге сдался, разрешая ослабить хватку на бёдрах своего хозяина. Опускаюсь к животу, уже стягивая мешающие брюки от ханбока. Когда совсем неудобно, поднимаюсь, чтобы полностью избавить японца от одежды, оставляя пока лишь нижнее белье, но скоро не будет и его. Кента чертовски возбуждён, что вижу по выпирающим боксёрами и искусанной губе. Сразу избавляюсь от собственных брюк. Такада недовольно пыхтит, возмущаясь моим долгим копанием. Эх, а ведь он ещё не знает, что я всё скомкал, выбрсив по разные стороны. Ой, как японцу это не понравится, но а пока он об этом не задумывается, то и знать не следует. Снова склоняюсь над тушкой Кенты, припадая, в буквальном смысле слова, к его ногам. Внутренняя сторона бёдра тоже чувствительна, целую мимолётно, без всяких укусов и засосов. Как бы эти красные отметины не считались важными или там определяли принадлежность, всё равно не делаю ничего подобного со своим любимым, берегу его кожу от этой дребедени с повреждением капилляров. Самую важную часть оставляю на десерт, оттягивая сладостное ожиданием. Прикасаюсь губами к нему через ткань боксёров, тут же слыша тяжёлый вздох, сорвавшийся с чужих родных уст. Не желая более мучить любимого, оттягиваю ненавистный предмет одежды, освобождая его плоть.– М-м-м, бедный мальчик, давно ждёшь, - целую в бедренную косточку, – Прости, звёздочка, я готов всё исправить. Заглатываю сначала головку, массируя языком уретру с выделившейся солоноватой смазкой. Его тело моментально сильно напрягается, до боли сжимая мои бока коленями. Запрокидывает голову назад, выгибаясь чуть в спине. Определённо, Кенте нравится, когда я начинаю с меньшего, больше раздразнивая любимое тело. Насаживаюсь глубже, чувствуя, как заполняюсь его горячей плотью. Орган утыкается в перегородку напротив горла, попадая в такой же горячий плен моего рта. Узкие стенки сжимаются вокруг него, доставляя обладателю ожидаемое удовольствие. Но долго так держать не могу, боясь вызвать у самого себя рвотный рефлекс. Начинаю выполнять движения головой взад-вперёд, уже не заглатывая настолько глубоко. Языком стараюсь также работать, интенсивно надавливая на твёрдый ствол, сводя японца ещё больше с ума. Пик его возбуждения научился предугадывать, ориентируясь по звуками и состоянию родного тела. Делаю вывод, что разрядка наступит скоро, подгоняя меня постараться ещё немного до конца. Поглаживаю его бедро, сжимая кожу, когда Такада изливается внутрь. Проглатываю всё без остатка, обсасывая головку, пока у японца затуманено сознание. Его орган обмякает, пока тело всё ещё в посторгазменном состоянии. Подтягиваюсь выше, получая в награду смазанный поцелуй. А потом ещё и ещё. Целует моё лицо, а у самого на глазах слёзы. – Ты чего плачешь, золото моё? – Я просто очень сильно тебя люблю, и боюсь, что однажды ты наиграешься мной. – Не говори ерунды, - целую в лоб, – Я никогда, слышишь? Никогда не оставлю свою звёздочку.– Верю, - улыбается, – Смазка там, где обычно. Давай уже, хватит терпеть. – Какое ты всё-таки золото у меня, - открываю последний ящик кроватной тумбочки, – Не заменимое. Мы не сразу научились понимать друг друга с первого слова. Но сейчас хватает всего лишь нескольких взглядов, чтобы понять состояние души. Когда лучше поддержать, когда уйти, когда обнять, когда не трогать. Вот оно, проявление настоящей любви, разве не прекрасно? Быть связанными не только физически, но и духовно. Это что-то вроде связи соулмейтов, вот только если соулы строго определены друг другу, повинуясь биологическому зову и различным метках на телах, то тут любовь выстраивается своими собственными руками. Камнем за камнем основывается башня, укладывая сначала крепкий фундамент, а потом и основание, стремясь бесконечно ввысь. И только от строителей зависит, сколько они приложат усилий и времени для совместного строения, которое, возможно, в будущем станет высоким, крепким, чтобы устоять перед бурями, цунами и другиии природными явлениями. Проникаю сначала двумя пальцами, чтобы подготовит мою звёздочку к нечто большему, чем два сантиметра в диаметре. Стараюсь свести дискомфорт по минимуму, не жалея смазки. Когда свободно внутри двигаются три пальца, решаю, что достаточно растянул проход. Устраиваясь по удобнее между ног японца, приникаю к его лицу, спрашивая о его готовности, на что получаю недовольное ворчание на счёт своей медлительности. Вхожу резко, срывая с его губ вскрик. Утыкаюсь лицом в плечо, кусая третий раз, отвлекая от боли снизу. Сразу набираю темп, начиная вколачиваться в худое тело японца. Слишком долго терпел и, кажется, уже на грани безумия, а ведь только начал. От его кожи исходит неимоверный жар, лицо также пылает, сердечный ритм где-то за пределами нормы, но он просит ещё. Быстрее, глубже. Сжимает пальцами мои плечи, впиваясь ногтями в кожу. Удивляюсь, откуда у него столько сил. Он уже не стонет, кричит, срывая голосовые связки, поэтому завтра будет молчаливым. Возбуждение бьёт в мозг нам обоим, отчего я уже не контролирую себя, ощущая скорый конец. – Я... уже скоро, звёздочка, - нахожу в себе силы хоть что-то сказать, обхватывая его плоть.– Гюн-а, - тянет моё имя, хныкая от наступившей разрядки , и я отпускаю себя, наконец изливаясь внутрь следом за ним. Вместе тяжело дышим, пытаясь замедлить колебания грудной клетки. Прижимаюсь к груди японца, отчетливо слыша удары его и собственного сердец, будто совершивших сейчас бешенные скачки на родео без правил. – Ты в порядке, Кен-чан? - спрашиваю осторожно, – Прости, если было больно. – Бесишь, - шипит, – Каждый раз это говоришь. Не за что мне тебя прощать, бака.– Пхаха, - подняв голову, целую в подбородок, – Люблю тебя. – Гр, знаешь же, как подлизаться. – Но я же не всегда подлизываюсь, - встаю с улыбающегося японца, подхватывая его тушку на руки, - Например, сейчас я говорил искренно.– Я тоже тебя люблю, - обхватывает мою шею, пока я иду в ванную, – И ты это знаешь, - настойчиво целует в проходе, а я уже знаю, что будет продолжение. – Эй-эй, погоди, - отрываюсь от Такады, решившего изнасиловать мой рот своим языком, – А тебе не много будет?– Трахни снова и не задавай лишних вопросов. – Слушаюсь, Кен-чан, - отдаюсь полностью во власть японца, решившего продолжить наш праздник. М-м-м, люблю его и, кажется, никогда не устану это повторять.