Грех (Лукреция/Арес) (1/1)

Лукреция закрывает ставни, прежде чем зажечь свечи: тьма и свет не могут сосуществовать, они бегут друг от друга, вечно разделенные брат и сестра. Лукреция воздает должное тьме — без нее не будет света — и лишь после этого поджигает фитили. Оранжевый огонь разгоняет тени, позволяя Лукреции снова увидеть прикованного к кровати брата: могучие руки Ареса пробиты металлическими штырями, ?когтями дьявола?, изогнутыми так, что ему не вырваться, собственные кости и плоть удерживают его в ловушке. Но это — еще не боль, только ее обещание. Раны вокруг штырей уже затянулись.С нежной улыбкой Лукреция берет с низкой тумбы изогнутый нож и проводит его лезвием по шее Ареса, точно намечая смертельную рану, потом прикасается к груди, чертит линию над сосками и перечеркивает ее другой, тянущейся к пупку, рисуя на светлой коже едва различимый крест. Он исчезает прежде, чем она успевает моргнуть. Подобные раны способен перенести любой, даже самый слабый из людей, таким же, как она сама и Арес, бог даровал возможность вытерпеть намного больше, и сегодня они вспомнят об этом.Лукреция помнит, когда они впервые обратились к этому ритуалу — прошло не больше двух сотен лет с тех пор как Арес впервые предложил приковать его к каменной стене. Лукреция помнит каждую каплю крови, скатившуюся по его коже в ту ночь.Она делает глубокий надрез там, где проходит свод ребер. Лукреция раскрывает Ареса, точно древний, хрупкий ларец с сокровищами, желая прикоснуться к его содержимому.Арес встряхивает головой. Его горло напрягается, он готов зарычать, но все звуки остаются внутри, плотно сшитые губы не выпускают ни одного. Как-то Арес сказал, что от боли у него пересыхает в горле, и теперь Лукреция не может не представлять себе, как жажда мучит его одновременно с ранами, складываясь в единое целое — страдание, приходящее снаружи, страдание, рождающееся внутри.Плоть поддается так же легко, как кожа, Лукреция оттягивает край раны и запускает в нее пальцы, чувствуя, как влажное тепло, подобное теплу женского лона, обдает ее, отзываясь эхом во всем теле. Лукреция чувствует, как вожделение пронизывает ее, зарождаясь между ног, оно поднимается выше, раскрываясь цветком в животе, наполняет ее грудь и горло.Протолкнув руку глубже, Лукреция дотрагивается до бешено стучащего сердца Ареса. Оно — как зверь, посаженный в слишком тесную клетку, и Лукреции кажется, что она слышит, как мчащаяся по сосудам во весь опор кровь умоляет ее: отпусти меня, дай выйти наружу, выплеснуться на стены и потолок, пропитать тонкую простынь.Арес почти бессмертен, но в этот момент убить его так легко, довольно нескольких движений, довольно одной ошибки или желания навредить. Аорта пульсирует рядом с ее пальцами, Лукреции достаточно провести по ней ногтем, чтобы прорвать. Только Лукреция может заставить Ареса почувствовать себя уязвимым, именно для этого ему нужны оковы и лезвия.Она прижимает кончики пальцев к сердцу, а потом, придвинувшись ближе, отводит руку чуть в сторону, касается губчатой ткани легких, слушая вдохи и выдохи.Рана уже начала затягиваться, кожа и плоть Ареса стиснули руку Лукреции, поймали ее в силок. Двумя взмахами ножа Лукреция снова расширяет рану. Высвободив руку, она проводит пальцами по ровным краям разреза.На секунду прикрыв глаза, она представляет себе, как принимает в себя член Ареса, стоящий, гордо вытянувшийся во всю длину — как сам Арес сейчас принимал своим нутром ее нож. Но это было бы истинным преступлением против законов Бога и человеческой природы. Лукреция прикладывает пальцы к губам и чувствует вкус крови, давно знакомый, но все такой же пленительный, способный утолить ее жажду, как бы та ни была велика. Они не могут смешать свою кровь так, как делают это иные братья и сестры, тянущиеся друг к другу не только сердцами или душами — это был бы чудовищный грех, который не смогло бы счистить ни одно покаяние. Лукреция и Арес выбрали этот способ, эту замену, причудливую и болезненную — но в самой боли уже было очищение, каждая капля пролитой крови становилась знаком их сожаления обо всех совершенных преступлениях, о пороках, которые обуглили их души до черноты.Все началось с греха. Без греха невозможна святость, как свет не может существовать без тьмы. Не сорви Ева плода с Дерева Познания Добра и Зла, не предложи она Адаму нарушить запрет Бога Отца, Деве Марии не пришлось бы родить Бога Сына, а значит, не появился бы и славный род Сен-Клеров.