Пролог (1/1)

Снег в их краях редкостью не был, но Фили помнил, что всякий раз они радовались так, будто видели его в первый раз. Отец обязательно брал несколько дней отпуска и вся семья выезжала в маленький загородный домик. Это была традиция, которую никому и в голову не приходило оспорить. У Фили всегда начинало быстрее биться сердце, когда их машина, миновав последний поворот, подъезжала к дому, а по всему телу разливалось странное томление, какое-то предвкушение, от которого становилось очень хорошо и немного странно. И, переглядываясь с братом и сестрой, видя в зеркале заднего вида блестящие глаза родителей, он понимал, что они чувствуют тоже самое, и радовался. Это странное, чему он не мог найти слова, точно сильнее объединяло их, делало не просто семьей, а чем-то большим.Фили всегда выскакивал из машины первым и глубоко вдыхал морозный воздух, смеялся, чувствуя, как слипаются ноздри и от восторга начинал кружиться на месте. Потом к нему присоединялись сестра и брат, мама и, редко, отец. Они, запрокинув головы к темному небу, кружились до тех пор, пока не вело, а потом падали на снег и смеялись, пока хватило сил и лес, окружающий дом, точно замолкал, слушая их задыхающийся, точно лающий, смех.Фили любил это место. Можно было бегать столько, сколько хочется, не боясь встретить кого-нибудь или поразить случайного встречного необычным прыжком, можно было играть с братом и сестрой, которые уже подросли настолько, что в городе чаще всего не обращали на него внимания, предпочитая общество более старших друзей. Здесь же, в лесу, они снова становились детьми, визжали, хохотали и толкались, роняя друг друга в снег. И так здорово было валяться на нем, таком удивительно мягком, смотреть в небо и испытывать самый настоящий восторг. В городе с Фили такого не случалось никогда. Он любил город, любил их дом и свою школу, но по-настоящему собой чувствовал себя только здесь.Родители смотрели на них, щенков, возящихся в снегу, и смеялись. Отец обнимал мать за плечи, и она, кутаясь в пушистую шаль, прижималась к его плечу, улыбаясь задорно и весело. Фили никогда не спрашивал, но отчего-то чувствовал, что ей тоже хорошо именно здесь, в глухом лесу, подальше от города и от людей. Он знал, что будь на то ее воля, она никогда не покидала бы это место и жила бы так, как жили ее давние предки, ее род. Фили, хоть и был еще мал, понимал, как важен род и не совсем понимал, почему мама почти не общается со своими родными, хотя, очевидно, любит их. Спрашивать же он не решался.Потом ему часто казалось, что в тот день он хотел спросить у родителей что-то важное или, быть может, они сами собирались ему сказать. А может даже и говорили, но он не запомнил, наслаждаясь падающим с неба белым, мягким снегом. А может быть, так просто казалось, слишком уж быстро и неожиданно все произошло. В один миг Фили смеялся, ловил пушистые снежинки языком, а в другой, бежал к родителям, заметив какое-то движение за дальними деревьями. Отец, занятый разговором с матерью, тоже не обратил на него внимания. Никто не обращал, пока не стало слишком поздно.- В дом! Быстрее!Резкий, срывающийся на клокочущее рычание голос матери Фили – он это знал - будет помнить всегда. Подчиняясь новому окрику, они все бросились в дом и в тот момент, когда отец запер дверь на засов, Фили увидел, как из-под деревьев выходят несколько высоких, темных фигур, в руках у которых что-то блестело. Он не хотел знать, что это, но память, живущая в каждом из его рода, заставляла его отступать все дальше, пока он не уперся спиной в стену, и щерить в безмолвном оскале зубы. Страха не было, это он тоже запомнил. Никто из них не боялся, ненависть к тем, кто пришел их уничтожить, была сильнее.- Откуда они узнали? – спросила мать, у быстро заряжающего дробовик отца и тот коротко покачал головой.- Не знаю. Бери детей и уходите. Я постараюсь задержать их так долго, как смогу.Фили видел, что мать хотела сказать что-то еще, наверное, отказаться, но она быстро взяла себя в руки и повернулась к детям. - Скорее. Идемте.На крыльце уже слышались тяжелые шаги, и когда дверь вздрогнула от тяжелого удара, засов едва не слетел. Отец в последний раз кивнул им, повернулся к двери, вскидывая дробовик к плечу, а они вчетвером нырнули в тайный ход, который выходил сразу за дом. Оттуда было рукой подать до леса. Фили шел первым и то и дело отфыркивался от попадающей в лицо паутины. Этим ходом не пользовались с момента постройки дома, родители вообще редко вспоминали о нем, только один раз показав детям и объяснив, для чего и как его стоит, в случае чего, использовать. Фили слушал и кивал, но никогда не думал, что ход им действительно пригодится. Наверное, им удалось бы уйти, вот только тех, с оружием, оказалось больше, чем они думали. Фили застыл, чувствуя какой-то странный запах и удивленно уставился вниз, на пол, который быстро исчезал в плотных клубах серого дыма, откуда-то слышался треск. Огонь? Но откуда? В спину его сильно толкнул брат, но Фили не мог заставить себя сделать ни шагу, только теперь почувствовав, насколько, на самом деле, боится. Тело не слушалось, паника нарастала, поднимаясь, кажется, вместе с дымом и по лицу – он уже не мог сдерживаться – катились слезы. Мама что-то кричала сзади, он слышал, но не разбирал слов, а сверху уже слышались рычание и громкие, сухие выстрелы. Всего три, а потом раздался скулеж и стало тихо, и только треск пламени слышался все сильнее.Тишина наверху заставила Фили отмереть и он со всех ног бросился вперед, торопясь выбраться наружу. Чутье кричало, выло – за ними уже шли, а в узком проходе спастись от выстрелов будет невозможно. Он спешил со всех ног, слышал дыхание за спиной, а впереди уже виднелся выход. Фили коснулся его пальцами, когда сзади раздался выстрел, и вскрикнула мама. Глаза уже не просто щипало, а жгло от слез и дыма, и Фили ничего не мог разглядеть, как не старался. Он слышал только болезненные крики и больше всего хотел только одного – выбраться. Крышка, прикрывающая выход поддалась легко, Фили клубком выкатился на снег и тут же, еще не успев как следует встать, бросился вперед, под защиту деревьев.Отбежав на несколько шагов, он остановился и обернулся. Надо было подождать остальных. Холодный воздух жег легкие, хватал за коленки под тонкими пижамными штанами, тут же прихватил уши и Фили невольно натянул ниже шапку с кошачьими ушами, которую мама вязала сестре, но та, слишком взрослая, носить ее отказалась и смешная одежка досталась ему. Фили всхлипнул, размазывая слезы по лицу, и в этот момент крышка приподнялась снова, выпуская сестру и брата. Они выбрались, держась друг за друга, а следом за ними из хода вырвались клубы дыма. Наверное, они надышались им, были сбиты с толку и не сразу смогли сориентироваться, потому что никак не отреагировали на крики звавшего их из своего укрытия Фили и, вместо того, чтобы бежать к лесу, сделали несколько шагов к углу дома, из-за которого прямо на них вышли те, с ружьями.Фили развернулся и побежал, так быстро, как только мог, но звук двух выстрелов, прозвучавших почти одновременно, обогнать не смог. Споткнувшись, он едва не упал, ухватился рукой за колючий куст и едва не пропорол ладонь. Это было бы совсем некстати, потому что кровь, да еще на снегу – такое охотники не пропустят точно. ?Или собаки?, - подумал он вдруг и прибавил ходу.За спиной догорал его дом, и Фили так и тянуло остановиться, оглянуться, оплакать родных, но он понимал, что этого делать нельзя. Он должен, обязан уйти и выжить, иначе защита его родителей, смерть сестры и брата будут совершенно напрасны. Позади слышался лай и сердце Фили ушло в пятки. Отец как-то рассказывал, что происходит с такими, как он, если псы догоняют. Могут убить сразу, а могут откусывать по куску – смотря, как натренированы. Но хуже всего, если хозяевами им отдан приказ не убивать, а схватить. Тогда тот несчастный, что попадает им в лапы живым, обречен провести остаток своей жизни в клетке, без возможности освободиться, ведь охотники никогда не ведут переговоров с оборотнями. Впрочем, как и оборотни с ними.Фили бежал изо всех сил, путая следы, как учил отец и в какой-то момент обнаружил, что бежит не на двух, а на четырех ногах. Мог бы – завыл, но не от радости первого превращения, от азарта, от того, что в семье он оказался первым, кто обратился – сам – так рано, а от тоски и боли, что те, кому он хотел бы показать это, больше никогда ничего не увидят. Он хотел было заплакать, но волчье тело было так измучено, что сил осталось лишь на то, чтобы едва переставлять лапы и Фили сосредоточился на этом. Он бежал, потом шел, потом уже, качаясь, ковылял, и почти потерял надежду, когда вдруг увидел между деревьями просвет и услышал резкий сигнал машины, а потом чью-то ругань. Кажется, у него все получилось. Он выбрался.