2. (1/1)

Паше нравилось, что студийное помещение?— совсем маленькое. Помимо крутящейся обшарпанной табуретки для барабанщика из сидячих мест тут были только стул с почти выломанной спинкой, на котором обосновался басист, и небольшая скамейка, обитая какой-то тканью, маскирующейся под бархат. Именно на этой скамейке, как правило, Паша с Юрой придумывали и разбирали новые совместные мелодии.Юра на первой же репетиции заявил, что не хочет переигрывать чужое, тем более что с их набором инструментов это было бы довольно проблематично?— он и Сашка Анисимов (Юрин одноклассник и, по совместительству, тот самый бас-гитарист) принципиально не хотели брать в группу гитару, а это существенно усложняло процесс подражания большинству популярных музыкальных групп. Поэтому с первой же своей репетиции Паша активно включился в процесс сочинительства.Обычно Паше нравилось, что помещение такое маленькое. Обычно?— это предыдущие три репетиции, но не сегодня. Обычно эта крохотная скамейка была поводом коснуться разгоряченного Юриного тела, когда он показывал, как видит свою партию на скрипке. В такие моменты они соприкасались локтями, коленями, иногда Юра даже клал свою ладонь Паше на бедро, будто не замечая наэлектризованной волны, которая прокатывалась по телу последнего. Юра часто облизывал губы, а потом смотрел на Пашу таким нечитаемым взглядом, что жар начинал подбираться от живота к шее. Личадеев с силой растягивал меха, только чтобы уши прекратили полыхать, как сигнальные огни в момент чрезвычайной ситуации.Сегодня все было по-другому. Сегодня на репетицию пришел Юрин друг?— Ваня Евстигнеев. Протягивая Паше крепкую сухую ладонь, он бросил короткое ?Рудбой? и улыбнулся, откидывая с глаз отросшую зеленую челку.Почти всю репетицию Юра и Ваня обменивались только им понятными приколами, Музыченко кривлялся, а Рудбой ржал и подыгрывал. Он принес в студию три бутылки Туборга, при том, что пить в помещении было запрещено. И хотя техник Михалыч, школьный завхоз или что-то в этом роде, мужик лет сорока пяти с вечными мешками под глазами и проклевывающейся лысиной, редко оставался на репетиции - обычно он приходил к началу, подключал все, запирал свою микроскопическую каморку, окно которой выходило как раз в спину сидящим на бархатной скамейке, а потом сваливал по своим делам, так что по факту никто за порядком не следил, но все знали, что за алкашку можно легко угодить в черный список с пожизненным запретом репать. Еще и от завуча по касательной прилетит за распитие на территории школы. Поэтому Евстигнеев прятал открытую бутылку в стоящий у ног пакет, периодически прикладывался сам или исподтишка протягивал зеленое горлышко радостному Музыченко.Ребята поиграли свои наработки, а Юра даже спел припев песни, которую они между собой называли ?Russian Style?. Рудбой хлопал так, что чуть не свалился со скамейки, а потом стал накидывать идеи для будущего клипа, от которых вокалист каждый раз сгибался пополам, хватаясь за микрофонную стойку.Пашка старался не обращать внимания на их заговорческие улыбки, игру бровей и похлопывания по плечам. Он не разрешал себе соглашаться с тем, что Юра смотрит на Рудбоя с каким-то обожанием. Он умолял себя не додумывать, чем именно занимаются эти двое после уроков, но когда Рудбой позвал Юру к себе на продолжение ?банкета? в виду отсутствия дома родителей, Паша сдался.Как только Михалыч показался в дверях, Личадеев скинул с плеча ремень, сжал аккордеон и под удивленный взгляд Музыченко почти зло запихнул инструмент в чехол. Он даже не остался курить на школьном пятачке у внешней железной лестницы, что вела в студию. На брошенный с верхней ступеньки Юрой вопрос ?Паш, ты куда??, он лишь отмахнулся коротким ?дела? и быстрым шагом двинулся за угол из красного кирпича.***На следующий день Паша свалил домой с последних двух уроков и целый день трусливо не появлялся в сети?— не хотелось увидеть в ленте новостей очередную порцию фоток ?лучших друзей?. Он даже не вышел вечером покурить, хотя хотелось безбожно. Проигнорировав единственный звонок от Музыченко в 19:53, он до ночи промучил аккордеон, обдумывая свою партию в новой песне, аккорды на которую Юра показал ему три дня назад. Когда мама зашла к нему в комнату и попросила все-таки пожалеть соседей, он воткнул в уши наушники и стал гонять по кругу любимые грустные песни.Он крепко зажмуривал глаза, когда в памяти всплывал образ Музыченко: как тот хулигански высовывает язык, как выгибает шею, когда тянет последнюю ноту в микрофон, как щурится, когда дым плывет ему в лицо… Паша злился на себя, что так крепко залип на этого парня. Он обижался, что Юра позволил ему залипнуть на себя, дал повод, подарил надежду.Ближе к часу ночи Паша не выдержал и выскользнул на лоджию в своей комнате на пятом этаже. Медленно-медленно отворил деревянную створку окна и высунулся во влажную ночь. В одно ухо голос ему пел ?Ты впереди, ты далеко, я и не вижу…?*, во второе?— улица эхом возвращала звуки заблудших осенних прохожих. Паша глубоко втягивал дым, кончиками пальцев касаясь собственных губ и будто до сих пор ощущал влажные прикосновения той самой проклятой ночи, когда одноклассники разбили ему лицо.***—?Сука! —?выругался, вздрагивая, Паша в тот самый момент, когда из тени кустов появился силуэт.—?Ты чего такой нервный, Пашенька? —?с усмешкой в голосе спросил Музыченко, ступая в свет фонаря с открытой бутылкой Туборга (?Чтоб ему пусто было!??— подумал Паша) наперевес.—?Ничего я не нервный! Нехуй подкрадываться! —?проворчал Личадеев, подтягивая на плече лямку кофра.После вчерашнего акта тотального себяжаления он был рад сегодня провести время в Питере, на репетиции ансамбля, и теперь возвращался со станции домой через двор двести пятой школы, в которой учился Юра.—?Покурим? —?мотнув головой в сторону того самого крыльца, предложил Музыченко и, не дожидаясь ответа, пошел в сторону ступенек.Паша решил, что если будет ломаться, то будет выглядеть совсем уж как телка, да и увидеть Юру он был на самом деле рад, хоть и не признался бы в этом никому и никогда даже под страхом смертной казни. Он пошел следом, перешагивая грязные лужицы в асфальтовых выбоинах, поставил чехол к закрытым дверям и вернулся к Юре, который стоял и протягивал ему горящую зажигалку.—?Я тебе вчера звонил,?— сказал Музыченко, когда Паша наконец прикурился.—?Да, занят был,?— небрежно бросил в ответ, отводят взгляд.—?М-м-м,?— протянул Юра. —?А я тебе хотел рассказать, как Ванька нашу песню нахваливал!—?Ну, еще бы! —?против воли вырвалось у Паши. Он от досады отвернулся и стал медленно прохаживаться вдоль перил.—?Если бы ты после репетиции тогда не свалил?— и сам бы услышал,?— продолжал с укоризной давить Музыченко.—?Нет уж, спасибо, и на репетиции хватило,?— сквозь зубы процедил Личадеев, но громкости его голоса видимо хватило на двоих.—?Я что это, так сильно тебе нравлюсь, что ты приревновал меня к Рудбою? —?в голосе Юры звучали ехидные нотки.Паша в ответ подавился не вовремя сделанной затяжкой.—?Чего? —?прокашлявшись, выдавил он, но Юра промолчал.Паша снова отвернулся, втянул дым, чувствуя, что горло все еще дерет.—?Знал бы ты, что я представляю последние пару недель, когда дрочу… —?совсем тихо сказал за его спиной Музыченко, но Паша услышал. И опять закашлялся.—?Что ты сказал? —?резко развернулся и переспросил сквозь выступившие слезы.Юрины губы поползли в ехидной ухмылке. Он сделал солидный глоток пива, а потом вплотную подошел к опешившему Паше, оттесняя его к колонне, которая загородила их от посторонних глаз.—?Говорю, не стоит тебе к Ване ревновать,?— выговорил, обдавая Пашу алкогольными парами.В ту же секунду Паша себя как будто уже сам почувствовал пьяным, но не из-за запаха хмеля, а потому что Юра был совсем близко. Его глаза были напротив, щурились, пытаясь заглянуть в душу. Музыченко как будто даже задержал дыхание, рассматривая, прислушиваясь, выжидая… Такой серьезный в эту минуту, напряженный, немного испуганный, но все равно решительный. Он ждал чего-то, что можно истолковать, как сигнал. Крошечный шаг, чтобы быть уверенным: это нужно не только ему. И он его получил: Паша сглотнул, перевел взгляд на губы напротив и облизнул свои.В момент, когда бутылка была отпущена разжатой ладонью и с глухим стуком разбилась об асфальт прямо за перилами, Паша почувствовал на своих губах хлебный вкус недопитого пива и едва уловимые горькие нотки отброшенной не глядя сигареты. Юра навалился на него всем телом, прижимая к кирпичной кладке и выбивая последний воздух из легких. Одной рукой он притягивал Пашу за шею, а второй?— стискивал под плащом заживающие ребра. И ни в какой другой момент жизни Личадеев не чувствовал себя лучше.*Строчка из песни ?Лучше всех? группы Аффинаж.