Глава 3. Любовь (1/1)
Когда Сайонджи был маленьким, то очень мало думал о любви. Он любил о ней думать, но никогда не тратил свои мысли попусту, чтобы… ну, чтобы. Уж слишком сокровенно было то, о чем он думал.Любовь, представлялось ему, это что-то вроде самой вечности: это когда раз – цепляешься за партнёра, и уже всё, вы единый организм, единый круг, целое, на веки веков. Как древнегреческие андрогины, о которых он читал в детстве. И страшно переживал, что будет, если вдруг та, которой суждено стать его, может находиться где-то далеко, а он так её и не узнает? Или – что ещё хуже, — примет за неё какую-нибудь другую? Что будет тогда?Тоога над этим смеялся; он говорил, что все люди сродни друг другу, и что любовь – это не один единый механизм, а два отдельных, и что им в любом случае придется подтачиваться друг под друга; ?Правда, мое сокровище?? — спрашивал затем у кого-нибудь из девочек.Сайонджи ненавидел эту мысль и ужасно с неё бесился; как тогда, так и сейчас.Перспективы Конца Света сводили его с ума ещё с того момента, как он получил от него письмо вместе с Тоогой: такое чувство, будто вот оно, то, о чем он мечтал, чего ожидал и о чем думал, — вот она, вечность, замок и Невеста.?Венец, и торжество, и королева?.
Три составляющие единого целого.Достойная только победителя, только кого-то одного.
Отец часто рассказывал о том, как он завоевал мать; громко смеялся, прижимал спокойную женщину к себе, и гордился тем, что ?вот, у неё вот столько было кавалеров!?; и что сначала он не думал, что она ему понравится, но потом увидел её, и – оказался достойным, победителем, среди всех прочих.Кейичи слушал и завидовал. И понимал, что это то, что ему нужно – найти и завоевать.
Найти своё и оказаться достойным этого. Как он и хотел.Ни он, ни Тоога не предполагали видеть Невесту Розу красавицей; это было бы неплохо, смеялся Тоога, но было бы слишком хорошо для правды.
(кажется, он уже тогда начал портиться)Но то, что увидел Сайонджи в глазах у Невесты Розы, было намного лучше правды.— Ты видел её раньше?Он не помнил, кто задал ему этот вопрос – не то Мику, не то ещё кто-то из дуэлянтов, но суть не в этом; Сайонджи криво усмехнулся (становясь удивительно похожим на Тогу в этот момент) и ответил:— Глупый вопрос. Нет, конечно, где я мог её видеть?И соврал; но не станет же взрослый парень показывать детскую, уже потрепанную книжку с замком, принцессой и юным рыцарем?А Анфи была слишком покорна, чтобы не лезть туда, куда не просит её возлюбленный жених.Во время дуэлей он не раз благодарил отца за уроки кендо, потому что – исключительно благодаря стальной силе воли и дополнительным тренировкам с отцом он выходил из них победителем; но какое же это было счастье, когда после первого выигранного боя усталого, но осиянного счастьем его встретили невероятные, спокойные, пронзительные глаза Анфи (как у матери, правда, совсем как у матери!), и её тихий голос:— Я ждала Вас, милый Сайонджи.
Его любимым цветком с детства была именно красная роза, которые разводила в саду его мама; но со временем причина любви к этим цветам стала совсем иной.Сайонджи ненавидел разговоры на философские и отвлеченные темы, от которых он сильно скучал, предпочитая им бесконечные признания в любви и дискуссии в дневнике и в письмах к Анфи, поскольку ещё с детства знал, что печатное слово куда сильнее сказанного; один раз они переписывались всю ночь, да настолько активно, что к утру у них не осталось ручек, и им нечем было писать на уроках.Впрочем, многое его и раздражало.
Например, то, что подчиняться ему приходилось слабой девушке – при всей любви, тяге и обожании Сайонджи не мог смириться с тем, что Невеста Роза не столько его собственность, сколько девушка, да ещё такая слабая, хрупкая – и которой он должен подчиняться. Если бы Анфи была чуточку сильней, то проблем было бы меньше, думал он… или больше.После дуэли с Утеной он всегда преследовал её и спрашивал, почему, а она изо всех сил пыталась подобрать ответ поразнообразнее ?так случилось?, и терпела неудачу с каждой попыткой.Он говорил ей, что они обязательно начнут сначала, что он не может жить без неё, что он исправится, и, когда он с помощью Силы Диоса покорит вечность и разобьет скорлупу мира, он больше никогда не будет её трогать; она уверена в обратном, но не находит силы, чтобы сказать ему об этом.К идее о том, что перед тем, как быть с девочкой, надо за ней едва ли не туфли носить вслед, Сайонджи относился пренебрежительно и с издевкой; ведь женщины, какие они? Они ведь слабые, они – это приз, на которого покушаются прочие соперники: просто встань между ней и этим миром, и защити.
Просто возьми, когда тебе – тебе, обладателю приза – это надо.
Он это и сделал, просто пришел и победил, как и подобает. И, глядя на подчинение Анфи, понял, что, наверное, это оно и есть, любовь.Ну а что ещё?Она была очень доброй, это замечали все, давая и без того ревнивому капитану клуба кендо новые поводы для яростного бешенства. Она приносила домой животных разной степени мерзости: пушистые, склизкие, гладкие, шершавые, рептилии, кошки, — кого угодно.
Сайонджи животных в доме никогда не признавал.— Сколько раз я тебе говорил, — взмах рукой, Анфи, нежный цветок, на полу, и щеки у неё горят, как лепестки у розы, — сколько раз говорил, чтобы ты не приносила их в дом!— Хорошо, я больше не буду этого делать, милый Сайонджи, — спокойно отвечала ему она. Он уходил к себе – выпускать злость на воображаемом сопернике, которого всегда очень ловко побеждал.Потом она вновь приносила кого-нибудь домой, и всё повторялось снова.Она никогда не забывала его поздравлять – ни с днем рождения, ни ещё с каким-нибудь праздником. На европейский День Святого Валентина (он и знать не знал об этом празднике) она подарила ему сплетенный из ниток браслет, и с вечной тихой улыбкой сказала ему, что он исполняет желания.— Что за бред, — фыркнул Саойнджи и ушел на пары; он носил подарок целый месяц, не снимая его.Один из одногруппников неудачно пошутил на тему того, почему в своих письмах Сайонджи пишет ?Анфи С.?, когда она давно уже ?Анфи Т.?, и поплатился за это.Есть некоторые привычки, от которых избавиться невозможно.Вакаба прыгает ему на шею и что-то щебечет на ушко; она трепетно признается ему в любви, и он, глядя на обнимающую Анфи Утену, понимает, что любовь – это действительно глупость.
Потому что иначе совсем, совсем невозможно.Даже после той злосчастной дуэли, всякий раз, когда они виделись, чтобы заполнить новую страницу их совместного дневника, Анфи прижимается губами к его щеке (а от неё всё так же пахнет розами и немного морем), и он дрожит, несмотря на полуденную жару.Придурок, что не ценил этого раньше.— Эй, смотри, — одна из подруг Нанами толкает другую в бок, — это же Сайонджи!Девушки, вечно гуляющие в парке, видят одиноко идущего парня с порванной на груди слева рубашкой, и недоумевают, почему, как обычно, с ним не видно его девушки; он доходит до скамейки и падает на неё, не в силах ни заплакать, ни завыть от отчаяния и горя от поражения.Он много раз думал над тем, что было в этой дрянной отвратительной девке такого, чего не было у него (не говоря о том, что она девушка — девушка, черт побери!): он был хорош собой (и она), он красив (и она), он пользовался популярностью у девушек (и она).
И в очередной раз спрашивая у Анфи, стоя перед ней на коленях, что в ней такого, зачем она ей, он слышит лишь короткий ответ, к которому непременно добавляется ?милая Утена выиграла меня?:— Она просто добрая, Сайонджи-сан.Мику — посредник, буфер, нейтральная полоса между членами клуба; Сайонджи часто задается вопросом, как кто-то может быть настолько беспристрастен, столь непредвзят, и, в конце концов, просто машет на все рукой, потому что никогда этого не поймет. Впрочем, он знал о его влюбленности в Невесту, и, когда Мику просто пришел (кажется, искренне) посочувствовать ему, то решил, что тот просто издевается над ним.Ведущее место в списке раздражавших его вещей была невидимая стенка между ним и мыслями Анфи; он делал вид, что её не существует, уверял себя и окружающих, что знает о ней всё-всё-всё, но нутром чувствовал, что – нет, совсем он её не знает. У них были скандалы на эту тему, сопровождавшиеся непременными пощечинами и односторонними обвинениями, он даже пытался брать её приступом, но, несмотря на покорность Анфи, стенка не исчезала.
Он был слишком горд, чтобы проиграть и отступить; а ей уже было совсем, совсем наплевать на то, что с ней происходило. И оба не могли остановиться.Он ненавидел, когда на Анфи смотрели окружающие, особенно Тоога: он и дрался-то с ним не только по той причине, что тот постоянно у него выигрывал (что уже само по себе было отвратительно), но ещё и ради того, чтобы сбить у него эту отвратительную ухмылку сердцееда. Он и не заметил, как сам вскоре перенял её; удивительно крепкая дружественная связь.Она никогда не училась танцевать, а он был слишком воином для всех этих пустых идиотских развлечений, но каждый шаг её был танец, но в каждом движении – фуэте, зачаровывавшее не только Сайонджи, но и всех вокруг; и он не мог с уверенностью сказать, что из этого ему нравится больше.Он никогда не извинялся перед ней за нанесенные удары, но полагал себя способным не только на выражение предела всей жестокости, но ещё и на высший предел нежности. И когда ночью он, обнимая Анфи за плечи и прижимаясь носом ей в спину, говорит, что любит её и не может без неё жить (да и не будет), а она ему отвечает свое неизменное ?Милый Сайонджи? — в эти моменты он понимает, что уж кто-кто, а они будут счастливы вместе.Вечно.