Глава 5. Если друг оказался вдруг (1/1)

Когда я пришел домой, папа уже был в квартире. Он сидел за моим рабочим столом, тактично отодвинув в сторону горку цветных стикеров и блокноты с набросками — я люблю рисовать. Компьютер мой был выключен, папа никогда бы не полез в него без разрешения, и так здорово было это осознавать. Здорово — и одновременно грустно: когда живешь с человеком, не знаешь, что он выкинет в следующую секунду. Вроде уверен, на что он способен, а на что нет, но вот уже какие-то обстоятельства заставляют в этом сомневаться. В этом и есть наша человеческая жизнь. А когда знаешь наперед, что может человек, а что нет, и что он никогда не сделает, чего ты от него не ожидаешь... в этом есть что-то нечеловеческое. Так не должно быть.— Я ужин приготовил, Найд, — сказал папа, не поворачивая головы. И правда — зачем? Ведь он точно знает, кто пришел. По походке, по запаху. — Спасибо, папа, — ровно ответил я, проходя в ванную и потом на кухню. Там и правда пахло ужином. Тушеные овощи с соевым мясом. Мясо я люблю, и папа об этом знает, но готовить его не может чисто физиологически. Когда очнулся над трупом растерзанного тобой человека, сложно потом терпеть запах мяса. Но соя — совсем другое дело, папа просто не мог не порадовать меня хоть каким-нибудь мясом, пусть и не совсем настоящим.— Еще раз спасибо, — пробормотал я, открывая крышку пароварки.Папа, конечно, услышал.— Не за что! — он повысил голос, чтобы услышал я. В этом и есть разница между нами. Мы несовершенны, но и они далеко не вершина эволюции, как многие пытаются представить. Скорее кваzи — ее тупик. — Пап, — я начал есть, — скажи, ты нарыл что-нибудь в своих архивах?— Да.Папа появился на кухне и сел напротив.— Что узнал?— Говорить с набитым ртом невежливо, — одернул меня папа. — Узнал, что академик Серафимов далеко продвинулся в деле поиска лекарства от кваzи-вируса, но так его и не нашел.— А как же его жена? И зачем нужно было ее обезглавливать, если у него было лекарство?— А его и не было, говорю же, — папа посмотрел на меня как на несмышленого ребенка. Впрочем, таким ребенком я для него останусь навсегда. — Но ведь она умерла? — с нажимом спросил я.— Да. — Па-ап... — я отложил ложку в сторону, выражая готовность выслушать все, что он скажет, не перебивая. Папа изобразил вздох: получилось вполне по-человечески. Я знаю, он тренируется перед зеркалом, отображая различные эмоции на лице. — Лилия Петровна умерла до обезглавливания — это факт. Она приняла недоработанный препарат Серафимова, а после скончалась от передозировки обычного снотворного. Но ее муж опасался побочных эффектов, так как не знал, подействует ли препарат в полной мере или только затормозит процесс перехода от состояния человека к состоянию восставшего. Он, наверное, не хотел, чтобы мать пошла на корм собственной дочери, вот и обезглавил ее. Чтобы наверняка. А сам принял решение пожертвовать собой ради Ирины, и она стала кваzи.Ничего нового папа мне не рассказал. Это я знал и так, едва появившись в квартире Серафимовых. Значит, не доработано... Ах Ирочка! Ах интриганка! Так обвести меня вокруг пальца... Хотя... Если уже есть такой эффект, для многих эта отсрочка — уже счастье. Многие боятся кремации, так как боятся восстать в этот момент и сгореть заживо, пусть и не совсем в своем сознании. А это лекарство подарит людям надежду на спокойный уход. ***Так как от поимки Ирины меня и Федьку отстранили, то мы были вынуждены заниматься бумажной работой в нашей ?усадьбе?.— Чувствую себя чертовой Золушкой, — пожаловался Федька, раскладывая папки по полкам среди таких же бесконечных папок. Я фыркнул в ладонь: сравнение меня повеселило. Уж на кого, а на принцессу из сказок Федька походил в последнюю очередь: высокий, выше меня, наверное, на голову, голубоглазый, светловолосый и конопатый. Скорее, Иванушка-дурачок. Хотя дурачком он никогда не был. — Смейся, смейся, — мрачно сказал он. — Отчет закончил? Ох, уж эти отчеты... Градус моего хорошего настроения сразу стал стремиться к нулю. Мне надлежало в письменном виде изложить суть нашего с Федькой вчерашнего фиаско. А с изложением у меня еще со школы плохо. И главная проблема дня все еще маячила на горизонте: к семнадцати ноль-ноль я должен был быть возле ?Солнечного Zатмения?, но не буду, если не начну ничего предпринимать уже сейчас. Для начала стоило выяснить обстановку в отделе. Я потянулся и многозначительно хрустнул суставами пальцев. Это был негласный сигнал для Федьки: надо незаметно свалить. Он взглянул на меня с интересом и пожал плечами. Мы работали под камерами, поэтому своя система жестов была уже отработана до мелочей. Подмигнув ему, я вышел в коридор. Там, на входе, сегодня дежурила Светочка — одуванчик отдела. Я подошел к ней самой брутальной походкой, на какую только был способен. Внешностью я не обижен и прекрасно об этом знал. — Привет, — бросил небрежно, — скучаешь? Светочка встрепенулась с интересом: дежурить на входе — действительно можно со скуки помереть. — Есть такое дело...— А что ты дежуришь сегодня? — навскидку спросил я. Света была секретарем Главного и на дежурство могла отправиться только в одном случае. — Анатолий Сергеевич уехал, — хлопая длиннющими ресницами, возвестила она.— Ясно. Ну не скучай, — я помахал ей рукой. — Пойду работать, работы невпроворот, — пожаловался я. Так я и думал! Теперь дело осталось за малым. Камеры у нас пишут не везде, и я, например, вполне мог быть в другом месте ?усадьбы?, но на рабочем месте. Надо только как-то выйти...— Федька, прости, — сказал я с чувством, входя в кабинет, — но ты мне нужен. Друг отложил одну из пыльных папок в сторону и внимательно посмотрел мне в глаза. После чего молча отправился следом.Друзья и должны быть такими, и никак иначе: позвал друг — пошел без вопросов.В коридоре я быстро сказал:— В семнадцать ноль-ноль я должен быть у резервации ?Солнечное Zатмение?. Это наш контур.Федор нахмурился:— Не нравится мне все это. Что значит ?должен??— Должен, Федь. Обещал. Это важно. Федька не спорил. Он стоял, прикусив губу, и смотрел на меня с нескрываемой обидой.— Я думал, мы друзья, Найд, — сказал он грустным голосом.— Не начинай... — я поморщился.— Мне казалось, что все трудности мы будем решать вместе, и никак иначе...— Хорошо, — я слишком хорошо знал, что последует дальше по тексту, и потому прервал его мученическую тираду. — Но это опасно.— Тем более, — Федька больше не шутил. Он вытянул вперед руку и схватил меня за горло, а хватка у него была железная просто. — Не смей так со мной поступать, — угрожающе сказал он, ни капли не дурачась. — Не смей уходить на опасные дела, не сказав мне. Не смей думать, что ты умнее всех, Найд. И не смей оставлять меня одного. Потому что если я обнаружу твою тушку восставшей, то лично отпилю тебе голову. И это будет самым трагичным в моей жизни. Усек? Он отпустил мою шею, и я скрючился, захрипев. Федька прав. Если ты к кому-то привязан, нельзя с ним так поступать и распоряжаться собственной жизнь. Тем более в нашем мире, когда в любой момент рискуешь обернуться восставшим чудовищем.Я глубоко вздохнул, держась за стену.— Урод... — из горла вырвался слабый сип.— От урода слышу, — парировал он. Я улыбнулся.— Выйти как? Федька вздохнул. Осмотрелся. Прищурился. — Может, по-другому? — жалобно спросил я.— Не-а, — басом сказал он, — пролезешь. И я. Наверное. Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что я буду сбегать с работы, пролезая в маленькое окошечко мужского туалета, ни за что бы не поверил. Но поверить пришлось. Я сидел на шее у Федьки и пытался понять: ногами мне в него лезть или все-таки головой.— Давай уже, трюкач недоделанный, — натужно прохрипел Федька. — Шея затекла.Решив, что ногами сподручнее, я начал опасный маневр. Пролезть получилось почти до конца. Но вот плечами я плотно застрял. Федор толкал меня изо всех сил, встав ногами на унитаз. Внезапно я ощутил, как кто-то деликатно подергал меня за штанину.От страха и неожиданности я одним махом пролез и осел на газон под окнами туалета. Оказалось, что таким пикантным образом мое внимание пыталась привлечь бабушка, прогуливающаяся со своей собачкой. — Молодой человек, — сказала она надтреснутым голосом. — Молодой человек, вам помощь не нужна? А то я иду, смотрю — торчишь. Дай, думаю, спрошу, чего торчит. Может, восстал уже и лезет... А нет. Не восстал. Хулиганит. — Не, бабушка, — я улыбнулся и встал на ноги. — Это мы тренируемся так. Охотиться. За нежитью. Вот как станет кто нежитью, — мой шепот стал угрожающе низким, — так сразу же — хлоп! — и поминай как звали. Бабушка вся как-то подобралась и, высказав пару злых слов себе под нос, удалилась, не забыв подхватить свою мелкую собачонку. — Федь, — позвал я. — Выходить будешь?— Если ты с трудом пролез, то я и вовсе не смогу, — резонно заметил он. Ну да. Федька мало того что выше, так еще и пошире меня будет. — Придумай что-нибудь через пять минут. Без меня уходить не смей, — сказал он.Я только вздохнул: уходить без него я не собирался и с самого начала, но если бы я вывалил всю правду, куда и зачем мы идем, Федька включил бы ?человека разумного? и никуда бы ни меня не пустил, ни сам не пошел. Через пять минут мне пришлось писклявым голосом выманить на улицу Светку, и пока она озиралась в поисках настырного незнакомца, Федька выскользнул на улицу. Встретились мы за углом. — Лови, — он кинул в меня рюкзак с амуницией, и я ему невольно поаплодировал — без мачете в резервации я бы чувствовал себя, мягко говоря, неспокойно.