1 часть (1/1)

Спенсер смотрит на Фостера с высоты десятисантиметровых шпилек и семиэтажной возрастной разницы — градус её снисхождения не нужно выражать в процентном соотношении с его энтузиазмом.Хастингс для всех этих игр в любовь и убийства чертовски уставшая в свои двадцать пять — настоящий моральный инвалид в пиджаке от Гуччи и стрелками тоньше его сарказма. Ей бы домик у моря и хорошего парня с лабрадором и дипломом Гарварда на полке, но она как-то самостоятельно перековывает себя в старые цепи маленького грязного городка, где соль моря разве что в фонтане красных кровяных телец из чьего-то горла.В Лейквуде клинки острее и жертвы моложе, Спенсер со своей ледяной безучастностью и возрастным цензом сама собой вылетает из группы риска, дежурно заказывая гвоздики для очередной семнадцатилетки без тормозов и тревожного брелка в сумочке. Только Ноа как-то вычисляет её прошлое в стиле кровавой Нэнси Дрю и таскается по пятам славным щеночком с доской убийств в зубах — лучшей сахарной косточкой не по её вкусу.— Я бы посоветовал быть осторожной, но Вы и без того слишком умны, чтобы попасться на тупые ловушки времен девяностых.Он зовет её на Вы, и это чертовски себе правильно, потому что Спенсер не привязывается, а возрастная группа Фостера варьируется от тихони Дюваль до сладкой блондинки Маддокс. Им вообще делать вместе нечего, только жизни одинаково-бессмысленно вертятся в круговороте чужих смертей, а кофейник как раз на двоих и рассчитан, чтобы без пессимистичных размышлений о половинчатой пустоте.Хастингс не вмешивается и не советует быть осторожней — ей плевать едва ли не на десять в шестой степени, а до покупки билета куда-нибудь во Флориду (чертовы трупы не закапывают на туристических пляжах) остается всего-то две чужие смерти.Фостер смотрит все завороженней, пережимает тонкие пальцы случайным касанием и по-подростковому нервно поджимает губы — Спенсер это знакомо едва ли не до нервной истерии, столько разбитых сердец трещало под её тонкими шпильками. Она ни разу не эгоистка, но все молится второпях: оторви и выбрось все привязанности, мальчик, это выживать не помогает.Хастингс уже думает, что черт с ним, и профилактически сбрасывает его звонки после случайного не-поцелуя на потертостях его дивана. Сердце Спенсер разлагается где-то левее могилы Тоби, и она морально перебита чужой драмой, чтобы начинать сначала в кругу самонадеянных школьников со шрамами ножевых на пергаментной коже.До поездки в один конец остаётся одно лишь ножевое в чужое сердце — девушка Ноа в самодельном гробу под водой становится в её ежедневнике очередным алым крестом. Ей бы позвонить и что-нибудь выдохнуть в трубку, но Спенсер больше не привязывается и не сочувствует — Спенсер собирает чемоданы и нервно разглядывает экран смартфона.Она хорошо справляется, больше не играет в героиню и оставляет папку с газетными вырезками и алыми нитями догадок у его порога. Фостер отрешенно обещает позвонить, Хастингс не обещает дать шанс — чужая боль сводит судорогой кончики пальцев.Спенсер слишком умна, слишком прожжена жизнью, чтобы размениваться на сантименты — за плечами гранит могил и много-много любви в никуда. Спенсер отлично знает, что жизнь не конфетные фантики и оставляет короткое сообщение на его голосовой почте, бронируя рейс в Нью-Йорк, где маньяков на квадратный метр не так уж сравнительно много.Телефонный звонок догоняет её в аэропорту, вычерчивает решающий крестик смерти её дрожащей рукой на паспортном контроле.Спенсер справляется на отлично, сбегает вовремя и сохраняет должное количество крови в сердечной мышце, но толку никакого.Спенсер не привязывается, привязывает труп Ноа Фостера найденный в два тридцать на её пороге.