Глава 5 (1/1)

—?Но почему вы не хотите поехать с нами? —?младшая сестра отодвинула от себя чашку с недопитым кофе. —?Мне казалось, вам тоже не помешало бы немного развлечься.—?Боюсь, Лариса Петровна,?— ответил Григорий,?— что подобного рода развлечения, как я вам уже упоминал, не для меня. То есть, я хочу сказать, что и раньше-то театр не особо жаловал, а уж теперь и вовсе. —?Краем глаза он заметил, что пани Червинская при этих словах закусила губу, стараясь спрятать улыбку.—?Если Григорий Петрович не хочет, то к чему настаивать,?— повернулась она к дочери. —?Кроме того, он ведь только что приехал, ему, должно быть, сейчас более всего хочется побыть здесь, в родном доме. Не так ли?—?Вы абсолютно правы, Лариса Викторовна,?— кивнул Григорий. —?И потом,?— пожав плечами, прибавил он,?— мне бы не хотелось, так скажем, компрометировать вас перед соседями.—?Вот уж вздор! —?фыркнула Лариса-младшая. —?Именно она из всего семейства более других настаивала на том, что Григорий должен отправиться в театр вместе со всеми.Вчера, когда он увидел ту самую газету, ему показалось, что вот он?— знак свыше. Если бы не попался ему на глаза портрет Китти, то может быть, в тот же день Григорий собрал вещи да и уехал куда подальше. Но теперь он понял: нужно остаться здесь. Нужно найти ее. Самое главное сейчас?— встретиться с нею. Дальше он уж и не загадывал, поскольку понимал, что она вряд ли обрадуется встрече. Впрочем, тут же одернул он себя, нужно еще убедиться доподлинно, действительно ли женщина на портрете?— это именно Китти. Павлина рассказала, что она неожиданно пропала, долгие годы не давала о себе знать, и это было несколько странно. Ведь Павлину Катя любила точно родную мать. Собственно, в этом доме она была привязана лишь к покойнице-матушке да к Павлине. И вдруг вот так исчезла, не писала, не подавала о себе вестей. В голосе Павлины Григорий уловил нотки обиды: она тоже любила ?свою милую Катрусю? как дочь и всегда заботилась о ней. Поэтому-то Григория все еще терзали сомнения: вдруг эта самая певица и актриса?— совсем другая женщина, просто очень похожая на Китти? А настоящая… бог весть, где она. Оставалось одно: отправиться в театр и удостовериться во всем лично. И тут, точно по заказу, младший брат, вернувшийся домой аккурат к ужину, сообщил своему семейству, что директор театра де оказал ему любезность и предоставил места в лучшей ложе на бенефис госпожи Райской.—?Я специально ездил сегодня туда, матушка,?— доложил Лев,?— иначе нам бы не повезло. Там, знаете ли, аншлаг!—?Неужто она и впрямь так хороша? —?спросила Лариса Викторовна. —?Вокруг этой персоны такой ажиотаж… Третьего дня в городе только и разговоров было, что о ней. Представьте себе, управляющий в конторе мне вместо отчета начал рассказывать о божественном голосе сией нимфы.—?Ах, maman,?— мечтательно вздохнул Лев,?— ежели б вы только видели и слышали ее.—?Мне тоже любопытно,?— усмехнулась сестра,?— что это за птица. —?Наш Левушка совсем голову потерял из-за нее!Григория так и подмывало сказать, что у него это, судя по всему, наследственное, но счел за благо промолчать.—?Наверное, вы, как никто, сумели бы оценить дарование столичной знаменитости, Лариса Викторовна,?— все же не удержался он, но впрочем, тут же прикусил язык.Пани Червинская, вопреки его ожиданиям не рассердилась.—?Вы полагаете? —?Она, казалась серьезной, но глаза ее при этом весело блеснули. —?Но думается, Григорий Петрович, вы преувеличиваете, скажем так, мое умение распознавать истинный талант. Ибо я давно уже, как вам известно, оставила сцену. Да и вообще,?— она коротко вздохнула,?— вряд ли мой собственный талант можно было бы назвать столь выдающимся.—?Отец с вами не согласился бы.—?Да, но… Петр Иванович, царствие ему небесное, наверняка сказал бы вам сейчас, что полюбил не какой-то там абстрактный талант, а вполне конкретного человека.—?Словом,?— вмешался в разговор младший брат,?— мы завтра едем в театр. Все вместе. Григорий Петрович, я взял на себя смелость и приобрел место и для вас тоже.—?Благодарю, Лев Петрович,?— отозвался Григорий,?— но мне-то уж точно там делать нечего.Во-первых, он действительно не хотел, чтобы кто-нибудь из старых знакомых, встретив его в театре, узнал его. Это точно, к гадалке не ходи, породит множество слухов и пересудов, а компрометировать собственное семейство он не желал. Хотя, чего уж греха таить, ему хотелось поехать туда и своими собственными глазами убедиться, что чудеса случаются, и удача улыбнулась ему?— впервые за долгие-долгие годы. Еще раз хорошенько все обдумав, Григорий решил, что вместе со своим семейством он в театре не появится, во избежание скандалов и сплетен. А вот поехать вслед за ними, одному?— почему бы и нет. Наверняка ему удастся достать билет хотя бы и на галерку. Там уж точно никого из знакомых он не встретит, но тем не менее сможет полюбоваться на уникальное дарование актрисы Райской и удостовериться?— Китти ли это. Кроме того, Григорий подозревал, что брат пригласил его лишь из вежливости, и вполне возможно, даже обрадовался отказу, но вот сестра принялась вдруг настаивать.—?Да полно вам,?— проговорила меж тем Лариса-младшая,?— ежели вы опасаетесь каких-нибудь там косых взглядов, то…—?Не только,?— перебил ее Григорий. —?Просто, как я уже и сказал, мне всегда были скучны подобные забавы. Именно поэтому, с вашего позволения, я предпочел бы остаться дома.Лариса-младшая не ответила, а Лев лишь пожал плечами:—?Ну,?— сказал он,?— как угодно! Да, кстати, матушка,?— обратился он к Ларисе Викторовне,?— я пригласил госпожу Райскую завтра к нам на обед.—?Хорошо, что предупредил,?— язвительно отозвалась Лариса Викторовна,?— а то с тебя могло статься привезти сюда эту даму да и поставить меня перед фактом. Что ж, значит, мне тоже придется сегодня остаться, дабы все должным образом подготовить.—?Maman, право слово,?— она же не государыня императрица,?— рассмеялась Лариса-младшая. В конце концов, обыкновенная актриса, пусть и знаменитость.—?Именно,?— поддакнул Лев,?— ко всему прочему, Катерина Степановна на редкость проста в обращении, и как всегда подчеркивает, привыкла по-простому.—?В самом деле,?— вмешался Григорий (на душе сразу стало легко и радостно: Катерина Степановна?— еще одно совпадение в его пользу),?— Лариса Викторовна, думаю, ваши сын и дочь правы. Вам достаточно отдать все необходимые распоряжения, и… ежели хотите, я мог бы проследить за их исполнением.—?Вот как?—?Ну,?— улыбнулся он,?— мне просто хотелось бы быть полезным.Если она согласилась приехать завтра сюда?— тем лучше. Значит, ему нет необходимости ехать вечером в театр, и он сможет остаться хоть ненадолго один.—?Раз так,?— развела руками Лариса Викторовна,?— то мне остается целиком и полностью положиться на вас.—?Maman,?— Лев обнял ее и поцеловал в щеку,?— вы самая лучшая на свете!Улыбнувшись, она потрепала его по щеке:—?Подлиза! Кстати,?— немного помолчав, прибавила она,?— раз уж у нас званый обед, то я приглашу и Тихвинских тоже.—?О, нет! —?скривилась Лариса-младшая.—?А что, Михаил Александрович уже вернулся? —?спросил Лев.—?Нет, но Вольдемар с сестрой, думаю, не откажутся,?— ответила Лариса Викторовна.—?Пусть приезжают,?— кивнул Лев.—?Вы это специально, да? —?неожиданно разозлилась Лариса-младшая. —?Чтобы позлить меня?!—?Лара! —?в один голос воскликнули Лев и Лариса Викторовна.—?Поступайте как хотите, раз мое мнение вас не интересует. Но знайте, я с этим… и слова не скажу!С этими словами младшая сестра бросила салфетку и пулей вылетела из-за стола. Григорий вздрогнул от неожиданности, когда она хлопнула дверью.—?Не обращайте внимание,?— перехватив его вопросительный взгляд, сказал Лев. —?У нее… нервы не в порядке.—?Старая семейная размолвка,?— вздохнула Лариса Викторовна и тоже поднялась из-за стола. —?С вашего позволения, я пойду, посмотрю, как она.—?Мaman, да оставьте вы ее, нечего потакать глупым выходкам,?— проговорили ей в спину Лев, но она, не обернувшись, вышла. После столь неудачно закончившегося завтрака (что вызывало такое раздражение сестры, оставалось только гадать) все семейство разошлось по своим делам, кто куда. Григорий побродил, точно неприкаянный, по комнатам, перекинулся парой слов с Павлиной. Неплохо было бы узнать у нее, что тут творится, но старая кухарка была слишком занята, да и могла подумать о нем дурно: дескать, ходит тут, все вынюхивает. Поэтому, отказавшись от этой мысли, он попросил у нее для виду чаю с молоком, справился о здоровье да и откланялся.Выйдя во двор, он успел заметить, как младший брат садился на коня, а перед этим он беседовал о чем-то с горничной Настасьей, невесть как оказавшейся на заднем дворе. Лев, заметив его, помахал рукой и тут же умчался, а раскрасневшаяся Настасья, опустив очи долу, тут же заторопилась домой. Не похоже, чтоб это был обычный разговор хозяина и служанки, и вряд ли брат отдавал этой девице распоряжение по хозяйству. Кажется, больше всего эта встреча походила на свидание. Григорий усмехнулся: неужто госпожа Райская, кем бы она там ни была, не единственная страсть младшенького? Если подумать?— ничего удивительного, как говорится: не из родни, а в родню…На вопрос конюха, не желает ли пан заложить коляску или оседлать лошадь, Григорий отрицательно покачал головой: он решил пройтись немного пешком.Кладбище за истекшие годы почти совсем не изменилось: все так же тихо… Разве что надгробий прибавилось. Григорий, разумеется, прекрасно помнил, дорогу к могиле матери. Он ожидал увидеть место ее последнего пристанища совершенно пустым и заброшенным. Однако, к вящему его удивлению, скромное надгробие (такова была матушкина последняя воля) не покосилось, могила не заросла лебедой. Напротив, она была чистой и утопала в цветах: любимые матушкины розы. Он постоял, немного, слушая тишину и вспоминая мягкую улыбку, тихий голос и такие родные, ласковые и нежные руки матери. Странно, в который раз подумал Григорий, почему при жизни ее он не ценил всего этого. Вернее будет сказать, что он относится к присутствию матери как к чему-то обыденному, неизменному. Она была с ним с самого дня появления на свет, и казалось, так оно будет продолжаться до конца дней. А когда ее не стало, чувство было такое, словно из жизни ушла самая важная ее часть. Без матери ничто уже: ни дом, ни все его обитатели, начиная с самого Григория, ни порядок вещей, который испокон веков был заведен в поместье,?— никогда не будет прежним. Говоря, что хочет вернуть Китти домой потому, что она не просто хозяйская собственность, но еще и память о матери, Григорий почти не лгал. Во всяком случае, это тоже являлось для него важной причиной. Но так уж устроен человек: он привыкает ко всему. Время шло, и Григория все больше и больше захватывали новые дела и новые проблемы. По сей день он с содроганием вспоминал тот кошмар, что пригрезился ему однажды по дороге в Киев. Мать сидела напротив, баюкая младенца?— его не рожденного сына?— и выговаривала Григорию за то, что он позабыл о ней, и на сорок дней на кладбище так и не пришел… Она улыбалась ему протягивала руку и шептала: ?Иди сюда, Гришенька, иди ко мне…?Потом уже, когда он жил на поселении в Сибири, и вроде бы все воспоминания и думы о прошлом не мучили его так, как прежде, мать вдруг снова начала ему сниться. Он видел ее молодой и полной сил, такой, какой она была во времена его детства, когда глаза ее еще не были наполнены тоской, как в последние годы. Во сне они сидели с матушкой в беседке в саду, и был погожий летний день, и на душе было удивительно спокойно. Он будто бы хотел сказать ей что-то, но не мог вспомнить, что именно, а она внимательно смотрела на него и молчала. ?Чем же я обидел ее, что она не хочет говорить со мной???— всякий раз думал Григорий и просыпался. Чем больше он думал о матушке, вспоминал ее, тем явственнее он понимал, что не успел сказать ей, как она была ему дорога, и как сильно он любил ее. Как сожалеет о том, что не попросил прощения за то, что огорчал ее… Почему для того, чтобы оценить, как мать была нужна ему, ей потребовалось уйти навсегда? А еще?— ему пришлось прожить долгие годы вдали от этих мест, дабы окончательно в этом убедиться.—?Все же жаль,?— прошептал он,?— что ничего нельзя вернуть.Горько вздохнув, Григорий направился дальше, вглубь кладбища, он шел словно по наитию, чувствуя, что вряд ли ему придется долго искать и не ошибся. Могила отца была неподалеку. Белый мраморный обелиск, увенчанный фигурой скорбящего ангела, он увидел сразу же, стоило только пройти буквально пару десятков шагов и взять чуть вправо. Григорий замер, разглядывая написанное на надгробии?— имя, две даты и слова: ?В этом мире стало так пусто без тебя…?Дрожащей рукой Григорий провел по холодному мрамору; заморгал часто-часто, потому что перед глазами вдруг все поплыло. Об отце он до сего дня продолжал думать так, словно тот был еще жив. Даже выслушав рассказ Ларисы и Павлины, все равно окончательное осознание пришло лишь только в тот миг, когда он увидел могильную плиту.Всю обратную дорогу домой, долгими днями и ночами, когда он трясся в экипажах, Григорий смотрел в окно, представляя себе встречу с отцом и мысленно подбирал слова, которые ему скажет. А теперь говорить их некому, и от этого?— больно. Приходится, признаться, никуда от себя не убежать: ему действительно больно. В том числе и от того, что так много времени они с отцом потратили попусту, извели его на ненужные споры и обиды.—?Я тебя ненавижу! Это ты, ты один во всем виноват! —?вспомнил вдруг Григорий свои слова. В ярости он топтал портрет отца, обвиняя его во всех неудачах, вспоминая при этом обо всех случаях, когда отец своим поведением и словами обижал, а иной раз даже унижал его. А потом он распечатал письмо отца, которое отдал ему Яков, издевательски прибавив при этом: ?Представляю, как батюшка-то ваш обрадуется, узнав про ваши художества!? Отец, разумеется, ничего не знал о том, что случилось дома в его отсутствие, и выражал надежду, что Григорий с женой стали родителями, продолжили таким образом род. ?Я был чрезмерно строг и требователен к тебе, о том и хочу упредить тебя: не повторяй моих ошибок. Ведь нет большей отрады, чем дети. Это я только теперь, на склоне лет понял…??— писал отец. Теперь понятно, что именно заставило отца переосмыслить свою жизнь и признать ошибки. Судя по всему, именно в то время он как раз узнал, что у него скоро должен родиться еще один ребенок. Дальше в своем письме отец говорил о том, чтобы Григорий помнил: он принадлежит к роду Червинских и потому должен сделать все, ?дабы приумножить его славу?. Но для Григория тогда уже ничего не имело значения, он был раздавлен, и жизнь потеряла всякий смысл. Наверное, строки о чести семьи стали для него финальной точкой, в добавление к окончательно растоптанной чести, ненависти окружающих и потере имения.—?В глаза мне смотреть! —?вспомнил он тот день, когда произошла та самая трижды клятая ссора с Косачем. —?Может, он правду сказал? Был самострел?! —?отец посмотрел на него в упор таким взглядом, от которого хотелось убежать и спрятаться.На лице Григория не дрогнул, к счастью, ни один мускул, но внутри он буквально затрясся от страха. Что там дуэль, ежели отец поймет, что Косач не соврал, то никакого поединка не будет. Он попросту придушит Григория своими руками.—?Не было! В бою ранен был, чем хотите поклянусь: памятью матушки, честью семьи!—?Вот и держи себя как боевой офицер! —?ответил отец, и Григорий мысленно перекрестился. Пронесло!Но теперь, когда правда выплыла наружу, как он взглянет в глаза людям, а в особенности?— ему? Своему собственному отцу.… Нет уж, лучше смерть,?— решил Григорий.Когда он понял, что остался жив, то возненавидел себя еще больше. А еще он испугался: теперь-то уж точно никуда не уйти ни от разбирательства, ни от осуждения и порицания. Его имя навеки покрыто позором, и ни один человек не подаст ему руки. Он не хотел этого. Почему все всегда, всю дорогу, требовали от него соответствовать каким-то там глупым идеалам? Он же хотел самую малость: жить так, как хочется ему и делать то, что считал нужным он, а не его родня и общество с их правилами и обычаями.—?Я хотел жить, понимаешь ты, жить, а не лежать в сырой земле! —?выкрикнул он в лицо отцу, когда тот пришел навестить его. Разумеется, он узнал обо всем, значит, больше не было смысла отпираться и притворяться. —?Я прожил слишком мало лет, чтобы вот так взять и умереть! Я не хотел там оставаться. Я вообще не желал идти на эту вашу военную службу.—?Но ты пошел,?— как нечто само собой разумеющееся, сказал отец. Григорий поднял на него глаза и тут же отпустил взгляд. Ну хотя бы сейчас он мог бы пожалеть своего единственного сына, сказать, что понимает его и поможет. Зачем же он смотрит на Григория, как на грязь под сапогами? Другие?— пусть, но он же его отец.—?Да! —?взорвался Григорий. —?Пошел. Пошел потому, что ты этого хотел! Ты всю жизнь твердил мне о ?чести семьи?, будь она неладна. Мне уже тогда до тошноты надоели твои нравоучения о том, что я де обязан быть достойным своего доброго имени и прочий бред! Так вот: я ничего тебе не должен, понятно? Я опозорил наш род, со мной рядом и стоять-то теперь не подобает приличным людям. И тебе… Зачем тебе такой сын, да? Так уходи! —?голос все же предательски дрогнул. —?Уходи же и считай отныне, что сын твой мертв. Будто я все же застрелился на самом деле. И жаль, что не смог! Так было бы лучше для всех.—?Какой же ты все-таки дурак, Гришка! —?с горечью произнес отец в ответ на эту его отповедь. —?Я ведь хотел одного: чтоб ты уважаемым человеком стал и достойную жизнь прожил. Возможно, я не всегда умел показать тебе, как много ты для меня значишь… Моя вина!А после?— это его тихое ?прости меня за это?. И последнее рукопожатие.Григорий потом на протяжении долгих лет вспоминал, как изо всей силы сцепил зубы: только бы не разрыдаться, иначе отец окончательно уж убедился бы в том, какой же он на самом деле нытик и тряпка. ?Только не отпускай! —?думал он про себя. —?Не сейчас. Ну, еще немного постой рядом! Будто бы и не было ничего. И никогда мы не ругались, а всегда любили друг друга так, как и должны любить отец и сын!? Может быть, он думал так еще и потому, что понимал: никого больше не осталось у него на всем свете, кроме отца. Пусть раньше они с ним друг друга не понимали и не ладили, но теперь все споры и скандалы казались такими никчемными.—?Я давно уж простил тебя,?— тихо проговорил Григорий. Он словно отвечал сейчас отцу и говорил то, что должен был сказать тогда, во время их последнего свидания, но, увы, промолчал. —?Прости и ты меня…На обратном пути он вновь вспоминал о прошлом, правда, на этот раз это были приятные воспоминания. Их у него тоже хватало, все-таки он провел здесь, в этих краях всю свою жизнь.Григорий еще издали заметил серого в яблоках коня, привязанного к дереву, что росло прямо у дороги. Если свернуть налево, то очень скоро окажешься на той самой заброшенной мельнице. Интересно, цела она?.. Впрочем, об этом-то как раз Григорий предпочел бы не думать.За деревьями Григорий без труда разглядел мужской и женский силуэт, а подойдя ближе сумел расслышать разговор:—?… не стоит больше встречаться, вы же знаете!—?Но я так долго ждал, Лариса Петровна! Вы же знаете: видеть вас?— это для меня…Голоса тут же смолкли, стоило только Григорию приблизиться.—?Ах, это вы! —?через силу улыбнулась ему сестра. —?Вот, Василий Федорович,?— обернулась она к своему спутнику: высокому белокурому красавцу,?— рекомендую. Григорий Петрович?— наш… родственник.—?Василий Федорович Косач,?— кивнул Григорию знакомый Ларисы.—?Наш… сосед,?— прибавила она.Григория передернуло: этого только недоставало. Ну да, конечно, у покойного Алексея Косача был младший брат. Слава богу, Лариса не стала распространяться о степени и близости их родства. Кто знает, как бы отреагировал этот молодчик. Знает ли он обо всем? И что, черт возьми, сестрица делает тут с ним?— наедине?—?Очень рад,?— покривил душой Григорий.—?Я тоже,?— приветливо улыбнулся Косач. —?Однако же, мне пора. Лариса Петровна и вы, сударь, прошу извинить. Дела. Мое почтение!—?До скорого свидания, Василий Федорович! —?ответила Лариса.—?Я могу вас попросить об одолжении, Григорий Петрович? —?спросила сестра, стоило только Косачу вскочить на коня и умчаться прочь.—?Разумеется,?— отозвался он и взял сестру под руку.—?Вы… на кладбище были, верно?Он кивнул.—?Скажем дома, что ходили туда вместе? Будто бы вы попросили меня проводить вас.—?Другими словами, вы хотите,?— усмехнулся он,?— чтобы я подтвердил ваше алиби. Что ж, Лариса Петровна, мне не трудно сделать вам маленькое одолжение.—?Благодарю вас,?— обрадовалась Лариса. —?И… если захотите, то в следующий раз я действительно могла бы сопровождать вас. К стыду своему, я давно уже не навещала могилу papà… А между тем,?— прибавила она чуть тише,?— мне иной раз так его не хватает! Вот ему я могла рассказать обо всем на свете. И он понял бы, я уверена в этом, и был бы на моей стороне.Все ясно, вздохнул про себя Григорий, тут имеет место быть любовная драма, не иначе. Как же это ему знакомо!—?Матушка ваша и старший брат не одобряют вашу дружбу с господином Косачем?—?Старший! —?фыркнула Лариса. —?Между прочим, это я?— старшая сестра. Левушка моложе меня. Пусть всего только на десять минут, но моложе. Впрочем, дело не в этом. Вы правы: именно он?— главный виновник. Он просто-напросто неотесанный грубиян, вот и все. Вася… Мы с ним, ну, понимаете… давно уж, скажем так, симпатизируем друг другу. —?Очевидно, ей нужно было поделиться с кем-нибудь своей тайной, поэтому-то Лариса и решила довериться Григорию, точно исповеднику.—?И они, maman и Левушка, поначалу были не против. Хотя маменька и сейчас говорит, что нужно бы все уладить миром, но мой брат вечно все портит! Когда Василий Федорович признался моим родным, что хотел бы стать мне другом (это случилось совсем недавно, каких-нибудь пару месяцев назад), они обрадовались. А потом брат поехал к Косачам в гости. Вернулся же оттуда злым, как сто чертей, заявил, что ноги нашей никогда не будет ?у этих сумасшедших?, после чего выгнал Васю чуть не взашей и сказал, что запрещает мне с ним встречаться. Каково?—?Наверное,?— осторожно предположил Григорий,?— родственники Василия Федоровича и ваш брат повздорили по какому-нибудь поводу.И кажется, он догадывается, по какому именно. Ежели маменька Василия Федоровича жива и здравствует, наверняка она до сей поры на дух не переносит всех Червинских. Пусть даже ни Лев, ни Лариса, ни этот Василий не имеют к той трагедии никакого отношения, но старые грехи дают о себе знать и по сей день.—?А теперь,?— с обидой проговорила Лариса,?— братец сватает меня за своего приятеля?— Вольдемара Тихвинского, которого я терпеть не могу. А матушка, кажется, встала на его сторону.—?Тихивинский… —?пробормотал Григорий. —?Что-то не припоминаю.—?Они переехали сюда лет пять тому назад. Купили поместье тут неподалеку… как бишь его?.. Шефер, кажется, была фамилия прежних владельцев.—?Понятно. Но вы не расстраивайтесь, Лариса, все образуется.—?Вашими бы устами,?— вздохнула она. —?Ну вот, мы и пришли. Значит, договорились, да? Просто дело все в том, что мне не хотелось бы лишних споров, только и всего.—?Это будет наша с вами тайна,?— отозвался Григорий. —?Не беспокойтесь, я вас не выдам.Лариса, вздохнув с облегчением, послала ему взгляд, полный безграничной благодарности.Слава богу, сразу по возвращении не пришлось давать никому объяснений, поскольку Лариса Викторовна была занята делами, а Лев Петрович еще и не соизволили вернуться, как доложила явно обиженная чем-то Настасья. Вернулся он только к обеду, радостно сообщил сестре, что Вольдемар передавал ей привет. Лариса скривилась и ответила, что ?польщена?. При этом она бросила быстрый взгляд на Григория, и тот, не удержавшись, незаметно для Льва, подмигнул ей.Вечером семейство отбыло в театр. Младший брат надел свой парадный мундир и, стоит признать, выглядел в нем просто сногсшибательно. Не удивительно, подумалось Григорию, что девицы так и млеют от него. Впрочем… когда-то давно он тоже был, как говорится, не промах. Эх, да что теперь об этом вспоминать!Сестра выбрала бело-голубое платье с открытыми плечами, которое изумительно сидело на ней и как нельзя больше шло ей. Лариса Викторовна же впервые за все дни, с тех пор, как Григорий вернулся в отчий дом, сняла траурное черное платье и облачилась в нарядное темно-синее. Наряд этот, как и шляпка, сшиты были явно по последней Парижской моде.—?Maman! —?восхитился Лев. —?Вы красавица!—?А ты будто в этом сомневался,?— рассмеялась Лариса-младшая. —?Но он прав, маменька, вы затмите всех.—?Мне остается,?— кивнул Григорий,?— только присоединиться к комплиментам ваших детей.—?Ох, да будет уж вам! —?отмахнулась Лариса Викторовна, натягивая перчатки.—?Едем? —?спросил Лев.—?Ну, разумеется,?— отозвалась его мать. —?Мне любопытно будет посмотреть и на знаменитость эту столичную, да и вообще…—?Приятного вам вечера,?— пожелал Григорий.—?И вам,?— отозвался Лев. —?Надеюсь, вы не станете скучать.?Вот уж дудки, скучать мне точно не придется!??— подумал Григорий как только за младшим братом, сестрой и пани Червинской закрылась дверь. Выждав некоторое время, пусть семейство уедет подальше, он, вновь чувствуя себя при этом молодым и полным сил, велел оседлать себе коня, после чего зашел к Павлине и попросил ее, на тот случай, если вдруг вернувшись, кто-нибудь из родственников хватится его, сказать, мол, он уже лег спать.—?Я и правда, прогуляюсь сейчас немного, а потом лягу, хочу отдохнуть и побыть один.—?Да не извольте беспокоиться,?— ответила Павлина,?— все сделаю, как велите.Нет уж, до завтра ждать?— это слишком долго, и потому он решил попытать счастья сегодня же. Вдруг повезет!Возможно, это ребячество, но Григорий ничего не мог с собой поделать. Более короткую дорогу он помнил превосходно?— через березовую рощу, которую, как он помнил, отец выиграл в карты у соседа за день до свадьбы с матушкой. Он всегда вспоминал и рассказывал об этом с гордостью… Мать говорила, это счастливое место, она любила прогуливаться там время от времени.К Нежинскому театру он подъехал, когда там уже не было толпы народа: почти все зрители приехали, остались только припозднившиеся, вроде самого Григория. Мест на сегодняшнее представление, разумеется, не было: ?Все продано, сударь мой, не взыщите уж!??— заявила ему пожилая, уставшая женщина, сидевшая в кассе. Что ж, выходит, не повезло. Может быть, все-таки стоило принять приглашение младшего брата? Он уже собрался было в обратный путь, но тут его за рукав дернул какой-то не шибко богато одетый молодой человек, спросив, не желает ли пан место на галерку в самый последний ряд.—?Раз она, невеста моя, не пришла,?— вздохнул бедолага,?— то и пусть ее! А мне тот театр без надобности.—?Сколько? —?обрадовался Григорий.Юноша запросил, как ему показалось, немерено. За галерку-то?— и такие деньжищи! Не то чтобы у него в кармане было пусто, но это уж, как говорится, дело принципа. Сошлись на половине суммы, Григорий получил вожделенный билет и поспешил к входу в театр. У парадных дверей он остановился, точно вкопанный. Он разглядывал большую, в полный рост, афишу и улыбался, точно ребенок, которому подарили не один рождественский подарок, а целых пять. Вот теперь уж точно никаких сомнений не осталось: это и впрямь она! Что ж, значит, встречи не миновать, и это не могло не радовать.