Глава 41 (1/1)
Из дневника А. Гуттенберг:1.01.Гм, странно, и представить не могла, что начну вести новый дневник на русском. Но раз уж подарили блокнот – то надо использовать его по назначению. И поэтому сейчас, в пять вечера, сидя у камина и согреваясь всеми доступными средствами, я начинаю новые страницы старой жизни.
Новый год, как ни странно, мы с Гансом отметили вяло – сидели на крыше с бутылкой рома и орали на всю округу поздравления, вставляя туда традиционное русское «блеать». Вышло круто, ничего не скажешь. Еще круче стало, когда друг вытащил пачку сигарет с бантиком и вручил ее мне с гениальными для пьяного человека словами: «Моя девочка уже выросла!». Едва удержала его, чтоб не разревелся. Потом эту пьяную свинью пришлось тащить на собственную спину обратно домой (так как он успел хорошенько мариноваться в собственном соку). А еще, этот, именуемый лучшим, друг, завалился спать на моей огромной офигенной кровати, тем самым прогнав спать на диване. Чтоб…несварение с ним случилось! Еще дрыхнет наверху, гад…Вот так прошел мой Н/Г, и это, возможно, немного, кое-как…хорошо.
Позже тем же вечером…Блядь, что я написала?! Что за хрень?!! Вообще, знаешь, дневник, нихрена хорошего на следующий день не последовало! Я встала в семь утра, так как невьебенно спать на жесткой кушетке под тракторный рев целого завода! И вообще, все хуйня!Ночью…Боже, что я написала… вот, испоганила первые страницы, вырывать придется. Хотя нет, оставлю, дневнику нужны эмоции и экшн. Тогда я только-только вернулась с кладбища, прошу извинить.Тогда, с утра, мне нечем было заняться, и я захотела увидеть старые места детства: садик, парк (ну, думаю, ты уже догадался, что я к бабушке в Баварию поехала). Правда, взяв ключи от машины и поехав в городок, я совсем позабыла о том, что мной вела не похмельная голова, а странное внутреннее чувство. Оно привело меня к церквушке. Оно привело меня к ней…О тете Лее я хотела забыть. Честно, я старалась не думать о ней, даже письмо забросила под кровать, лишь бы оно не попадалось на глазах. И внезапно вот, я хожу меж прямых рядов и выискиваю могилу…и нахожу ее…и падаю. Это было чем-то вроде…пробуждения. Именно, пробуждения! Потому что на протяжении каникул я ни разу не вспомнила о России, об отце, о том, из-за которого вернулась раньше – просто отключила эту часть воспоминаний, предоставив места для заполнения другого уголка памяти. А потом, внезапно, я оказалась здесь, один на один с жестокой реальностью, где нет красок и нет счастья. Мне стало больно, безумно больно, и я не знала, как выразить эту боль. Руки откапывали могильную плиту, а из глаз текли горячие слезы. И я почти испытывала боли после химиотерапии любимой крестной. Я почти ощущала ее… Я легла в снег и свернулась в комочек. Так казалось, что боль отступит быстрее и легче, но тяжесть морозного дня, наоборот, сдавила еще сильнее. Дышать я могла, даже делала это слишком громко и энергично, чтобы отличаться от лежащих подо мной усопших, но внутренне хотелось умереть. Просто…смысла больше нет, я сожгла все видимые и невидимые мосты, и теперь остается только отвечать за собственные поступки и слова.Вернулась к обеду, когда все уже проснулись и кое-как опохмелились рассолом и аспирином. Мама и бабушка тут же заметили неладное со мной. Особенно все стало явным, когда термометр показал 38,5, а мышцы схватило неистовой болью. Прекрасно, теперь был повод плакать, не выдавая истиной причины! И я плакала, корчась перед камином и умоляя небеса не прекращать ту пытку. А потом все закончилось – вкололи витамины, антибиотики, температура спала, а тело расслабилось. И слезы все текли и текли…Сейчас на улице непроглядная ночь, метель завывает старую песню, а огонь весело трещит в камине. Но счастье уже утеряно. Счастья как такового нет…2.01.Бабушка подарила мне крестик. Сказала, что спрятала его под подол платья, когда советские солдаты обыскивали их дом на наличие религиозных предметов. Не знала, как сказать ей, что не верю в религию. Благодарно поцеловала ее в лоб и повесила на шею. А что, даже приятно ощущать его рядом с сердцем…3.01.Разговаривала с отцом, он хочет, чтобы я вернулась к Рождеству в Россию. По этому поводу даже осмелился переговорить с мамой – она вроде не против. Никто не спрашивает меня…пофиг, я учусь курить кальян!4.01.Вернулась в Берлин. Разговаривала с папой, выразила ему все протесты по поводу его отсутствия, но отказать ключик от Tiffany не смогла: рядом с крестиком засверкало золото, иронично и прискорбно. Через некоторое время поняла, что украшение важнее распятия, и я убрала его в шкатулку. Так, на лучшие времена.
5. 01.Последний день дома…6.01.Из-за погодных условий, мой полет задерживается на один день – Ганс любезно согласился (в обмен на две банки пива) остаться и проводить меня. Как ни странно, мы с ним много не разговариваем, сейчас он пошел в туалет, а мама пропала в кафе, чтобы поговорить с папой, а я могу спокойно расположиться на сиденьях с Pringles и новым дневником. Почему-то мне очень хорошо, даже слишком хорошо для последнего дня в Берлине. Все как-то…весело что ль… может, я радуюсь, что скоро вернусь домой? Хм, дом…интересно, с каких это пор Бийск и академию можно назвать моим домом? Ладно, пох, вот, друг возвращается. Надеюсь, скоро объявят полет…