Часть 7 (1/1)

Лару с утра будит куртка, брошенная ей прямо в лицо.— Собирайся.Она ещё ничего не понимает, но бархатистый голос Софии ни с чьим спутать нельзя. Лара не может решить, что раздражает её больше: то, что вернулась её приемная мама, или то, какую степень фамильярности та себе позволяет.Когда Лара разлипает глаза, она замечает, что солнце встало ещё не высоко. Из приоткрытого окна в спальню проникает ещё не прогревшийся воздух, который нагло и бессердечно лезет под одеяло и пижаму, от чего по телу Лары пробегают мурашки. София, одетая на прогулку, стоит в дверях и смотрит на Лару бесстрастным взглядом.— Даю на всё пятнадцать минут. Вместо завтрака возьми что-нибудь перекусить, полноценно поедим на материке.— На материке? Что-то случилось? Кэла пришлось госпитализировать?— Спасибо, что веришь в мои навыки терапевта, но с Кэлом всё в порядке. Он спит внизу. Мы едем вдвоем.Лара настолько не верит своим ушам, что у неё моментально заканчиваются все вопросы. Алан Риккин ещё, бывало, выдергивал свою единственную внучку во время занятий, размахивая парой билетов на самолет, на концерт или — и это было всего раз, но всё же — в Дисней-лэнд, но София всегда находила чем заняться, что не вовлекало бы глупую и скучную дочь. От удивления Лара полуосознанно кивает Софии, и та скрывается с глаз, выдавая свое местоположение удаляющимся вниз стуком каблуков.После умывания и переодевания в единственную уличную одежду — джинсовые верх и низ плюс майка — Лара спускается на первый этаж. Кэл, как и сказала София, спит. Он безмятежно лежит, запутавшись в одеяле, и его волосы торчат в разные стороны. Он напоминает лохматого щенка, любовно уложенного в корзинку.София сидит к ней спиной и что-то активно печатает на клавиатуре ноутбука. Лара даже не вытягивает шею, чтобы узнать, чем так занята мисс Риккин, но не потому что это не интересно. Во время отсутствия приемной матери, Лара успела изрядно покопаться в ноутбуке, и теперь все данные с него послушной пакетной очередью идут прямо в её смартфон.А София, тем временем, продолжает самозабвенно работать на взломанном устройстве.— И далеко мы собрались? — спрашивает Лара.— Нет. Но нас не будет до вечера.— И Кэл с нами не идёт, потому что… — вопросительно начинает она. — Дай ему отдохнуть, Лара.София наконец закрывает ноутбук и оборачивается. Во взгляде, которым она оценивает Лару, настолько прозрачно читается, что девочка не оправдывает её ожиданий, что Ларе на мгновение хочется спрятаться, но она, мысленно обращаясь к Марии, вовремя берет себя в руки. София больше ей не мать, и она может сколько угодно уничижительно кидаться колкостями или взглядами, но Лару это не заденет. София, вопреки ожиданиям, не произносит ни слова. Она берет сумочку и направляется к выходу и, уже оказавшись на пороге, спрашивает:— Ты долго ещё будешь стоять на месте?***Каждый городок, через который они проезжают на бежевом Ауди, названием напоминает либо растение, либо венерическую болезнь. У них на заднем сиденье свалка из набитых бумажных пакетов пастельных тонов, и Лара не знает, куда себя деть.— Напомни мне, чем мы тут занимаемся, — говорит она.— Шоппингом, — объясняет София, не сводя глаз с дороги. На ней темные очки со стеклом цвета черного чая, и, стоит признаться, она хорошо смотрится за рулём на фоне греческого ландшафта.— Нет, чем мы тут занимаемся, — уточняет Лара. — Мы. Ты и я.— Кэл попросил меня заняться твоим воспитанием. По крайней мере той частью, которую он посчитал сугубо материнской.Ох уж этот Кэл.— Удивительно, правда? Нас снова втянули в эту аферу, которую отец называл “семьёй”. Наверное, Кэл подумал, что я должна привить тебе основы женственности или вкуса, — добавляет София. — Я не знаю.Это — самая длинная реплика Софии к Ларе после октябрьских событий в Мадриде. Девочка копается в воспоминаниях глубже, и затем понимает, что это вообще самая длинная реплика от Софии с тех пор, как Лару удочерили.— Плохи у меня дела, если эту роль он поручил тебе, — негромко огрызается она. София пропускает колкость мимо ушей. Она молчит, словно никакого разговора между ними и не было, и Лара косится на покупки. Должно быть, это своеобразная психологическая проверка. Лара должна что-то сделать или, напротив, не сделать, и тогда она пройдет. Что бы то ни было.Она ещё могла смириться, когда София затащила её в первый магазин одежды. Она бы даже смирилась с тем, что её приемную мать приспичило бросить деньги на ветер и купить Ларе новые брюки. Но когда одна покупка повлекла за собой другую, а там — третью и десятую, Лара насторожилась окончательно.Ни одна из покупок не была совершена по её просьбе или хотя бы согласию. София просто говорила приемной дочери примерить то одно, то другое, а когда та отказывалась, она просто переводила критичный взгляд с покупки на девочку. Весь процесс мог затянуться до получаса, и пару-тройку раз Лара таки согласилась примерить одежду. Затем София взмахивала кредитной карточкой, и они шли на выход.София так крепко вжилась в роль мамы, что Лара боится, как бы та не начала целовать её на ночь.Неожиданно Ларе на ум приходят сказки народов мира. Что у европейцев, что у американцев считалось, что если ты вкусил пищи, дарованной смертью или любым её воплощением, ты обрекал себя на то, что не мог попасть обратно в мир живых.Лара смотрит на развалины из пастельных пакетов на заднем сидении.Орден — он то же царство мёртвых, и София вполне подходит на роль Смерти.В таком случае, задача Лары ясна: просто ничего не принимать.— Ты уже переобулась? — спрашивает СофияСофия имеет в виду новую пару обуви, — во всяком случае, одну из новых, — и Лара осторожно признается, мол, нет.— Так надень. И выкинь эту китайскую дешевку и больше о ней не вспоминай.Лара косится на свои поношенные кеды — зрелище, откровенно говоря, плачевное, — но отказывается. Тогда София делает что-то более характерное как для неё в частности, так и для члена Ордена в целом.— Переобуйся на следующей остановке.Её голос не терпит возражений, и, более того, он их даже не предполагает.— Ты же понимаешь, что я ничего из этого не просила? — спрашивает Лара. София быстро оборачивается к ней, но затем вновь переводит внимание на дорогу.— Да. Я это понимаю. — Уголок губ Софии приподнимается в горьковатой улыбке, и это — первое её проявление эмоций за весь день. Через мгновение её лицо возвращается к прежнему мраморно-бесстрастному состоянию. — Неужели тебе не нравится?Лара вновь оборачивается назад. Там, на бледно-коричневом кожаном сиденье и под ним, настоящий клад из упакованных маек, брюк, белья и обуви. Вычурной одежды или аксессуаров нет: из одного пакета, напоминающего приоткрытый бумажный рот, выглядывает серая штанина, из другого — тонким шерстяным языком свисает черный рукав, из третьего — торчит непонятный ком горчичного цвета, и Лара отворачивается, упреждая ассоциации.Ожидать более богатой фантазии от женщины, которая последние двадцать лет практически не выходила из спецовок, было верхом наивности.И всё же, Лара не врёт, когда отвечает:— Нравится. На этот раз уголки губ Софии приподнимаются в другой улыбке, более искренней, но настолько призрачной, что Лара не удивится, если это ей просто мерещится.И если нет — то это второе проявление эмоций Софии за день.— Тогда не упрямься, — говорит она, щурясь от солнечных лучей, — и побудь хоть сегодня хорошей дочерью. ***Они добираются до следующего города, и Ларе в глаза бросается то, как удобно для беготни по крышам в нем расположены здания. Не слишком высокие выбеленные крыши гостиниц и жилых домов соседствовали с навесами магазинов и балками, и едва ли Лара найдет более подходящую площадку для тренировки.Она просит Софию остановиться.— Для чего? — спрашивает та.Они стоят на светофоре, чуть ли не единственном на весь город. Мимо них пробегают дети, предлагающие купить газету, вымыть автомобиль или оформить путевку, но как только цвет меняется на желтый, они исчезают, словно унесенные отливом.— Крыши, — говорит Лара, и больше ничего не добавляет.София смотрит на верхушки ближайших зданий, и переспрашивает:— Крыши? Для того, о чем я подумала?Растущее негодование в её голосе грозит превратиться в откровенные упреки и ругань, но вместо этого она спрашивает:— Ты хотя бы переобуешься?Пожалуй, ни у одного ассасина или тамплиера не спрашивали, на чьей же они стороне, подсовывая под нос новую пару обуви.— Нет, — говорит Лара.София поджимает губы и едет дальше по главной дороге. Здания становятся приземистее, а их расположение редеет. Лара вдалеке видит табличку, на которой прописными черными буквами вполне может быть написано название города, приветствующее автомобилистов на встречной полосе.Её мать разворачивает автомобиль, не дрогнув бровью. Они проезжают подрабатывающих детей, запыленный светофор, и София останавливается ровно у того места, где Лара её и попросила.Девочка впечатлена, и, когда они уже припарковались, она, пересиливает себя и, опустив глаза, не слишком разборчиво говорит:— Спасибо.Лара открывает дверь автомобиля и напоследок добавляет:— Но переобуваться я всё равно не стану.***Этого стоило ожидать.Колено Лары разодрано в кровь, и она изо всех сил стискивает зубы, чтобы не застонать. Боль неприятная — не то слово; боль настолько нестерпимая, что глаза Лары начинают заполняться слезами.Для ассасина это просто унизительно.На неё косятся прохожие. София сидит в машине к ней спиной, они в шагах десяти друг от друга. Девочка терпеть не может это слово, её язык заплетается в любые узлы, лишь бы промолчать, но она понимает, что сама дойти до автомобиля не сможет.Черт бы побрал Кэла с его тупейшей идеей взять её с собой, да ещё и под таким дебильным прикрытием.Лара зовет:— Мам!София реагирует мгновенно. Она как ошпаренная соскакивает с сиденья и торопится к Ларе. София подхватывает её, почти тащит до автомобиля и усаживает на переднее пассажирское сидение.Лара почти слышит, как её приемная мать разочарованно цокает, как беспощадно усмехается над её “ассасинством”, как припоминает то, что Лара сбежала из дома.Но София молчит. Маленькими ножницами из аптечки, найденной под задним ветровым стеклом, она без предупреждения разрезает джинсовую штанину, перепачканную в крови и песке, и сдирает её вниз.Хоть бы спросила разрешения, эта её мамочка.— Мы всё равно купили тебе новые, — вдруг говорит София. Сердце Лары на миг застывает от иррационального страха того, что София умеет читать мысли. — Будет больно, — предупреждает она и, дав немного времени собраться с силами, начинает обильно поливать рану перекисью.Как же Лара ошибалась, когда думала, что боль от неудачного падения была нестерпимой. От жжения она задерживает дыхание и не может сделать выдох. Вся нога горит так, что Лара, как ребенок начинает повизгивать, и она благодарит всех святых за то, что этого не видит ни один ассасин.— Потерпи, — слышит она голос Софии. — Её надо прочистить. Софии, этой хладнокровной ведьме, наверное трудно сдержать смех от удовольствия. С каждым прикосновением ватки Ларе хочется взвыть волком, но она держит себя в руках.А затем боль отступает.София завершает процедуру аккуратным заклеиванием пластырей. Она собирает перепачканные вещи в пакетик, а жидкую грязную смесь перекиси и крови протирает чистой тряпкой. Когда боль пропадает, единственное напоминание о неудачном приземлении — запах антисептика в салоне, разрезанная штанина и пластырь на колене.— Хоть стоило того? — спрашивает София, заводя автомобиль.— Да что ты об этом знаешь? — говорит Лара. — Ты — не одна из нас, и никогда ею не станешь. Тебе не понять.Взгляд Софии, при всей его старательной бесстрастности, нельзя описать никак иначе, кроме как “горький” и “тоскливый”. Женщина молча кивает, не спорит. Только сейчас до Лары доходит, что София спросила не про прыжок.— Так объясни. Объясни, почему тебя так тянет к Кредо. Расскажи, хорошая ли семья выходит из Братства. Любят ли тебя, пытаются ли устроить тебя в какую-нибудь школу, дать хотя бы базовое образование. Знают ли, что у тебя аллергия на кошек, помнят ли, что ты, как ни крути, пока всего лишь ребенок, пусть и пытаешься подражать во всем Марии.София оборачивается к Ларе с темными очками на глазах. На улице облачно.— Объясни, оно того стоило? ***Когда Кэл уезжает к Софии на поиски лекарства от галлюцинаций, Лара остаётся предоставлена сама себе.Она гуляет по незнакомому городу, где её ещё не объявили в розыск, и делает наброски зданий. Рисует обрывки воспоминаний пятисотлетней давности. Слушает музыку из уличного кафе. Следит за полетом птиц, сидя на крыше многоэтажки.В магазин за продуктами тоже отправляют почти всегда только её, и Лара не против. Она делает всё то, что ей не давал делать Алан Риккин, и даже поход в супермаркет — долгожданное событие.Однажды Мусса, проверяя почту, негромко объявляет, мол, пришло сообщение, просят созвониться онлайн, говорят, важно. Он переглядывается с Лин, а затем просто говорит Ларе выйти из комнаты.— Зачем? — спрашивает она, почти не отрываясь от рисунка. — Я взрослая уже, справлюсь с любыми новостями.Отсутствие какого-либо ответа заставляет её поднять глаза на брата и сестру по Кредо. Они просто смотрят на неё мрачными, немигающими взглядами. Дело явно не в том, что они пытаются её уберечь от чего-либо.— Лара, выйди, — мягко повторяет Мусса, но в голове девочки почему-то звучат слишком страшные варианты, начинающиеся с “иначе”.— Почему?— Ты знаешь, кто такой Дэниэл Кросс? — спрашивает он.— Вроде бы голливудская звезда? — вопросительно отвечает Лара.Лин подходит к ней и едва ли не силой поднимает с места и направляет к двери. Лара не сопротивляется в основном только потому что считает, что ими руководят благородные чувства и что ссоры в Братстве — всегда плохо.— Объясним, когда узнаешь, кто это, — говорит Лин и крепко закрывает дверь прямо перед её носом.А Дэниэл Кросс, как вскоре узнает Лара, никакая не голливудская звезда. Он — предатель ассасинов, внедрённый к ним с одной целью: убить главу Братства.По ещё детской наивности Лара не сразу догадывается, какое отношение он имеет к ней.Ходить среди ассасинов с фамилией Риккин, пусть уже и не актуальной, — то же самое, что носить на себе табличку, на которой все прочитают: “ОПАСНО”.Когда Кэл говорит Ларе, что она едет с ним, она встречает новость в штыки, но затем понимает что это — её шанс доказать Братству, что она не предательница. Она решает, что взломает все устройства Софии, принесет им на блюдечке все данные, все координаты, все пароли, да хоть её сердце, но не позволит себе проявить к ней слабину. Она не хочет, чтобы у Братства были какие-то сомнения на её счёт.Она только что бросила одну семью ради другой, даже не задумываясь, будут ли ей рады.Она не может просто взять и пустить все на самотёк.***Лара кипит от злобы на себя. Она хочет разжечь в себе ненависть к приемной матери, к этой охотнице на ассасинов, к врачу-тюремщице, — и всё-таки к матери, — и от бессилия руки чешутся по чему-нибудь хорошенько треснуть.Они едут назад, к парому, который приведет их к коттеджному острову. Солнце уже садится, лучами разрезая облака на розовые и пурпурные ватные полосы. На радио играет тихая мелодия на гитаре.— Я читала твой ноутбук, — ядовито выплевывает Лара. — Я взломала пароль. Я знаю всю твою переписку.Мать оборачивается к ней, но смотрит совсем не как на мусор, уличную уборную или предательницу. Она смотрит на неё, как на любимую дочь, и говорит:— Я знаю.— Знаешь? Но тогда почему не поменяла пароль? Почему ничего не сказала? Или считаешь, что я слишком ничтожна, чтобы представлять для тебя проблему?— Нет. Я просто считаю, что ты достаточно взрослая, чтобы знать, чем я занимаюсь, — отвечает она.Впервые Лара слышит, что её голос не просто спокойный, а… умиротворяющий. Девочку это бесит. Она пообещала себе принести все её данные Муссе и Лин — совершенно чужим людям, которым и этого, возможно, будет мало, потому что Дэниэл Кросс навсегда остался в их памяти. Что должна сделать Лара Риккин, чтобы в их глазах стать просто Ларой?Она плачет от боли в колене. Да-да, она вновь плачет именно от боли в колене, и только от неё.Её матери этого мало, и она наносит добивающий удар.— Кэл не просил меня совершать эту поездку, — говорит она. — Я просто подумала, что раз ты сделала выбор, раз для тебя всё было решено задолго до твоего рождения, то у меня будет только один шанс побыть для тебя той, кем меня просил быть отец. Считай, что я исполняю его последнюю волю. Считай, что я пытаюсь искупить свои грехи. У меня нет наследия, чтобы тебе передать, да если бы и было, ты бы его всё равно не приняла. Так что пусть у тебя в воспоминаниях останется этот день — это больше, чем достается многим сиротам. Это — больше, чем когда-то досталось мне.Она говорит:— Тебе это не понравится, но я всё равно скажу. Мария, может, и хорошо чтила Кредо, но ты ей ничем не обязана. Не живи её идеями и идеалами — живи своими. Не пытайся оправдать ожидания женщины, которой до тебя нет и не может быть никакого дела. Я не говорю, что тебе стоит отвернуться от Кредо, я говорю, что все мы живем один раз, и потому решения должна принимать ты сама, а не идеология, которой около тысячи лет. Она немного вышла из срока годности, а ты — только начала жить.Она говорит:— Если прислушаешься к моему совету, обойдешь грабли, на которые я наступила. И если матери нужны не чтобы подавать такие советы, то я считаю, что их роль просто бессмысленна.