Часть 31 (1/1)
POV Андрей Жданов.Я резко захлопнул Ромкин дневник. Прочесть, что ответила Кира, а я уже не сомневался, что именно она и была той солнечной девочкой, я не мог. По крайней мере пока… Вначале я должен был позвонить. Руки не слушались и дрожали, поэтому номер удалось набрать только с третьего раза. Долго, а мне вообще показалось, что целую вечность, в ухо неслись длинные гудки, словно на том конце провода со мной не хотели разговаривать. Наконец, я услышал взволнованный голос мамы:—?Андрей? Что случилось?—?Ничего не случилось, не волнуйся.—?Как это, не волнуйся? Хватит меня подготавливать, а то мне уже не по себе. Говори, что случилось? Кто-то умер? Пожар в ?Zimaletto?? Говори!—?Да с чего ты взяла, что что-то случилось? Мне просто нужно задать тебе пару вопросов.—?Что?—?Мне нужно задать тебе пару вопросов.—?Сынок, ты нормальный?—?Да. А что, только ненормальные задают вопросы родителям?—?В такое время? Только ненормальные! Поднять меня в половине пятого, чтобы задать каких-то пару вопросов? Скажи спасибо, что папа не проснулся, а то я бы тебя удавила собственными руками. Я и то до сих пор не могу в себя прийти, сердце грозит выскочить, а у папы так точно уже был бы инфаркт.—?Половина пятого? —?стало очень стыдно, но я действительно позабыл про время. —?Мама прости. Я перезвоню тебе после девяти. Пока.—?Какое пока? Разбудил, заинтриговал, и пока? Я теперь все равно не усну в любом случае. Так что давай, спрашивай.—?Мам, помнишь, ты все время просила меня приглядеться к Кире, говорила, что она не девочка, а прелесть? Помнишь?—?Ну, помню,?— после паузы, нехотя ответила мамуля,?— и что?—?А потом ты резко изменила свое мнение о ней. Помнишь? —?тишина мне была ответом. —?Мама, алло! Ма! Ты меня слышишь? Алло!—?Чего ты кричишь, я прекрасно тебя слышу.—?Ну?—?Что, ну?—?Ты ответишь мне на вопрос?—?Да, я помню, что я изменила свое мнение.—?А ты не помнишь, в каком это было году?—?Послушай, сыночка, ты еще не родился, когда я уже в совершенстве овладела искусством задавать неудобные вопросы и уходить от неприятных ответов. Так что не стоит мне дурить голову. Ты хотел спросить, почему я изменила свое отношение к Кире, да?—?Да.—?Я ждала, что когда-нибудь ты это спросишь. Скажи мне честно, вы расстались?—?Нет. Пока нет! Вернее не так… —?я не знал, как мне объяснить маме свои мысли и чувства. —?Короче, я с ней уже расстался, только она еще об этом не знает.—?Слава Богу! —?с облегчением вздохнула мама. —?Ничего, слышишь, Андрюша, ни-че-го не предпринимай до нашего приезда, ни слова Кире, ни полслова. Мы с папой сегодня же будем в Москве.—?Нет,?— заорал я так, как будто мама сказала мне что-то страшное.—?Что нет?—?Не приезжайте! Пожалуйста! Мама, я очень тебя прошу, дай мне хоть несколько дней свободных действий.—?Не поняла. Ты отказываешь нам в…—?Мам! —?перебил я ее. —?Мне нужно время, чтобы кое-что прояснить, решить, возможно, чтобы… Мамочка, у одного моего друга беда. Я сейчас ему очень нужен, я не смогу с вами даже увидеться. Понимаешь? Я прошу тебя, дайте мне пару дней, я все решу, позвоню вам, и вы приедете. Только ответь мне на вопрос о Кире.—?Я не могу об этом говорить по телефону. Вот встретимся, и я все тебе расскажу. Погоди-ка… У какого это друга беда? У Ромки?—?Нет-нет, не у него.—?Сынок, не морочь мне голову, у тебя кроме Ромки друзей нет. Значит, беда у него. Ну, или ты мне все врешь.—?Я не вру, но…—?Но и правды не говоришь? Понятно. Хорошо, мы не приедем, пока ты сам нас не позовешь. Только прошу тебя, умоляю, сыночка, о том, что ты решил расстаться с Кирюшей никому ни слова, пока мы с тобой не поговорим. Это очень важно! Иначе с ?Zimaletto? ты можешь попрощаться.—?Что?—?А вот то. Дай мне слово, что не озвучишь свое решение расстаться с Кирой никому.—?Даже Ромке?—?А, черт с тобой, Ромке можешь сказать. Он умеет держать язык за зубами. Ну все, пока.Блин! Называется, поговорили… Вопросов стало на порядок больше, а ответов на них как не было, так и нет. Ни на один. Я открыл дневник и продолжил читать, благо фонари еще не погасили.Из дневника Романа Малиновского.12. 04. 2000 г. Мой пос-ледний день.—?Ска-жи, это прав-да, что те-бя не зас-тавля-ли де-лать аборт? Прав-да, что ты са-ма ре-шила убить на-шего сы-на?—?Ты так уве-рен, что сы-на? —?она хо-лод-но ус-мехну-лась. —?А мо-жет дочь?—?Прек-ра-ти! —?не вы-дер-жав, по-высил я го-лос. —?Это прав-да, что ты са-ма ре-шила убить на-шего ре-бен-ка?..—?Да, это правда! —?ответила она с вызовом. Только не надо называть обычный аборт убийством. Тысячи женщин делают аборты, они что, все убийцы? Если это было бы так, их судили бы за убийство! —?она усмехнулась. —?И про врачей не забыли бы. Женщины, как ты понимаешь не сами себя абортир…—?Ты врешь! —?перебил я ее. —?Ты мне врешь! Это не ты говоришь, я не верю,?— я попытался хотя бы за руку ее взять, но она резко, слишком резко выдернула свою ледяную ладошку и быстро украдкой взглянула в окно. Я это заметил и все понял. Понял, что за ней следят.—?Не трогай меня, мне это неприятно.—?Девочка моя, что они с тобой сделали? Чем запугали? Ты расскажи мне, не надо ничего бояться, мы можем пойти в милицию, чтобы нас защитили. Не помогут в милиции… У меня друг из очень влиятельной семьи, у него знаешь какие связи? Ого-го! Он поможет, мы все решим. Солныш…Раздался сухой, неприятный смех и я стал оглядываться по сторонам, мне и в голову не могло прийти, что это она смеется, я еще помнил нежные переливчатые ландышевые колокольчики, а это был смех холодной надменной стервы.—?Роман,?— раньше она никогда меня так не называла,?— слушай внимательно, повторять не буду. —?Никто меня ничего не заставлял делать. Папа объяснил мне, что за жизнь меня ждет с тобой, особенно если он помогать не будет. А он бы помогать не стал! И что за жизнь меня ждет, если я выйду замуж за сына папиного компаньона. Я хорошенько подумала и сделала правильный выбор. Я сама выбрала интересную, обеспеченную жизнь, а не прозябание в коммуналке и стирку пеленок руками.—?Ты убила моего ребенка, чтобы не стирать его пеленки? —?меня перемкнуло, безумно захотелось дать ей пощечину. Единственное, что меня сдерживало, это то, что возможно за ней наблюдают, и она вынуждена нести этот бред.—?Называй это так, если хочешь, —?холодно ответила она. —?Я очень тебя прошу, забудь обо всем, что было. Никогда и нигде не упоминай обо мне.—?О тебе? Простите, я вас не знаю, так что можете быть спокойны, о вас я никому ничего и никогда не скажу. Моя девочка умерла, ее больше нет, живите спокойно.Я быстро встал, оставил на столике деньги, набросил куртку, вышел из ресторана и сразу свернул в подворотню. Я решил сам разобраться следил за ней кто-нибудь или нет. Если ее кто-то встретит и уведет, или кто-то ждет ее в какой-то машине, значит, за нею следили, и она пела с чужого голоса. Тогда у меня еще был бы шанс отвоевать ее у отца и брата.Но она вышла из ресторана совершенно спокойная, холодная и уверенная в себе, достала из сумочки ключи, нажала кнопку на пультике, и рядом с подворотней отозвался сигналом серо-синий, как ее глаза, ?Mercedes-Benz CL65 AMG? ценою в двести двадцать тысяч долларов. Она села за руль, включила левый поворотник, показывая, что отъезжает и резко рванула вперед.Прощай, солнечная девочка. Мне показалось, что ты настоящая, а ты… Ты продала нас с ребенком оптом и в розницу. Будь счастлива, береги себя… Я захлопнул тетрадь и поежился, ночь была теплой, но меня трясло. Хотелось биться головой о стену или кого-нибудь придушить, или хотя бы подраться с кем-нибудь, то, что творилось у меня внутри, требовало выхода, и я не нашел ничего лучшего, как мотнуться в ближайший круглосуточный и купить две бутылки виски, но пить не стал, понес их домой.Странно, но во всех окнах горел свет. ?Неужели Ромка уже проснулся??,?— подумал я, и тут же вспомнил об этой ?милой? его привычке, просыпаться назавтра после пьянки еще засветло. Это никак не входило в мои планы, я еще не был готов к разговору, но что поделать, значит, придется говорить сейчас.—?Ты где пропадал? —?спросил Малина довольно дружелюбно, как только я открыл входную дверь. —?Я уже волноваться начал,?— тут он заметил свой дневник у меня в руке. —?Откуда он у тебя? Залез в мой дипломат? И что? Ты прочел мой дневник?—?Ромка, ты что, ничего не помнишь? Ты же сам мне его дал, чтобы я прочел.—?Я дал тебе дневник? —?глаза его распахнулись, а потом часто-часто заморгали. —?Я сам?—?Да! Ты не помнишь, ничего не помнишь? Совсем?Я уже собирался вздохнуть с облегчением, но в этот момент взгляд его упал на бутылки, которые я держал, прижимая к себе. Ни слова не говоря, он выхватил одну из них, быстренько свинтил крышечку, сделал изрядный глоток и передернулся, как стряхивающая с себя воду собака.—?Я все помню,?— глухо сказал он,?— кроме того, что дневник тебе дал. Но раз ты говоришь, что я сам, значит, сам. Ты не думай, я верю тебе. —?Мы помолчали, он протянул мне бутылку, я помотал головой, пить не хотелось, пауза становилась невыносимой, но я не знал, как начать разговор, он видно, тоже. —?Я не хотел, чтобы ты узнал ее имя,?— наконец выдавил он из себя.Вот тут я и взорвался, я так взорвался, что даже кричать не смог, голос почти пропал:—?А почему ты не хотел, чтобы я узнал ее имя? —?спросил я почти шепотом.—?На это были причины.—?Серьезно? У тебя на это были причины? Это многое объясняет… —?я выхватил у него бутылку и сделал глоток. —??Вот толь-ко сказ-ки мне рас-ска-зывать не на-до. И врать не на-до. То-же мне, друг на-зыва-ет-ся?,?— передразнил я Ромку. —?Не помнишь, кто мне это вчера говорил? Ты! —?голос набирал силу. —?И только потому, что я не рассказал тебе, кому я сдал квартиру. А ты? Ты сам? Ты мне друг? Сомневаюсь! По какому праву ты сделал меня без вины виноватым? Ты хоть знаешь, что я пережил за эту ночь, когда понял, что из-за меня убили твоего ребенка? Я вообще не знал, что у тебя уже мог быть ребенок. А уж предположить, что моя невеста…—?Все! Замолчи! Замолчи! —?Малиновский стал белым, как стена за его спиной. —?Я все тебе расскажу, и ты поймешь, что я ни в чем перед тобой не виновен. Я просто не мог сказать тебе ни одного слова. Не мог, понимаешь?—?Рассказывай,?— я опустился на диван…