Папка мой!.. (1/1)

Тридцать первое декабря. Четыре пополудни. Калитка у детского сада…—?Андгэй! Ты пгышел! —?Малиновский-младший бежал со всех ног, размазывая по щекам слезы и сопли. Большой красной пожарной машины, утреннего подарка Жданова, у него в руках не было.—?Конечно пришел, как я мог не прийти, я же тебе обещал, что приду. А я кто?—?Мужик! —?у ребенка даже слезы высохли.—?А ты кто?—?И я муж-ж-ж-жик! —?Андрюшка так умилительно-грозно тянул ?ж?, что Жданов не выдержал, прижал его к себе крепко-крепко и чмокнул в соленую от слез щеку.—?Правильно! А мужики что делают?—?Дегжат свое свово! —?голос мальчишки зазвенел, как колокольчик, казалось, что все свои неприятности он навсегда оставил в прошлом.—?Вот именно. Я обещал?— я сделал.—?А ты еще обещав, что папа пгыдет,?— как бы между прочим совершенно безразличным тоном, словно его абсолютно не волнует какой-то там папа, и вообще, он готов к любому развитию событий, сказал Малиновский-младший,?— не повучивось, да?—?Как это, не получилось? Очень даже получилось.—?И где тогда папа? Я не вижу никакого папы.—?Как только ты расскажешь мне, что с тобой случилось, почему ты плакал и где твоя пожарная машина пап…Договорить Андрею не удалось, потому что рядом с его ухом взревела иерихонская труба. Никогда прежде Жданов не видел чтобы плач начинался вот так вдруг и сразу: крупные слезы потоком полились из глаз мальчика, раздался громкий рев на одной ноте, прерываемый только всхлипами, а ручки судорожно начали сжимать и разжимать кулачки, словно кто-то невидимый одномоментно открыл все кингстоны, включил запись немного жуткого, мистического конца балета Стравинского ?Петрушка?, где угрожающе и громко звучит труба, и еще, видимо третьей рукой, умудрился нажать кнопку ?пуск? у робота-дергунчика.—?Господи! —?растерялся горе-нянька, начал оглядываться, не зная, что делать, как утешать ребенка. —?Что с тобой? Андрюшенька, ну, ты что? Что случилось?—?Сынок,?— раздался крик подбегающей Татьяны,?— что случилось? Кто обидел тебя? Дядя? Иди ко мне, маленький! Иди, сладкий мой, мамочка тебя пожалеет.Однако ?сладкий маленький сынок? вовсе не хотел, чтобы его пожалели, тем более на виду у детей из его группы. Он обхватил Жданова за шею и зарылся лицом, залитым слезами, под пальто, найдя пристанище на широкой мужской груди. При этом ребенок не забывал рукой отталкивать маму.—?Тпрру! —?раздался густой бас со стороны Литейного проспекта, послышалось ржание лошадей и через долю секунды дети, до этого гомонившие, в восторге затихли, и лишь иерихонская труба продолжала свой гул, правда намного тише, откуда-то из-под пальто ударяясь Жданову в грудь и глухим эхом отскакивая от нее.Было! Было от чего притихнуть ребятне. Ну, представьте себе, что среди бела дня напротив детского сада останавливаются сани, запряженные парой рысаков, на облучке сидит Миша-Медведь, а на скамейках друг напротив друга какой-то барин и… Дед Мороз!—?Я?— настоящий Дед Мороз,?— загундосил, тяжело выбираясь из саней не вполне трезвый актер,?— я вам известие принес, что Новый год уже в дороге и скоро будет на пороге! Вы чуда ждете? Чудо бу…—?А-а-а-у-а! —?пошел на второй заход рева Малиновский-младший, стоило только ему высунуть из-за пазухи нос и увидеть открывшуюся картину. То ли испугался чего-то, то ли почувствовал себя чужим на этом празднике жизни.Роман, мгновенно оценив ситуацию, выпрыгнул из саней и побежал к сыну, но по дороге случайно задел плечом Деда Мороза. И без того шатающийся под тяжестью мешка и энного количества градусов актеришко, тихо выдохнув: ?твою мать?, мягко осел в первый же сугроб. На нем тут же повисла ребятня, напрочь забыв и об ?Андрюхе-жирдяе?, и о незнакомом дядьке, держащем его на руках, и о его мамаше?— ябеде и задаваке.И то верно, зачем детям лицезреть какой-то семейный самодеятельный спектакль, когда в сугробе сидит настоящий Дед Мороз, сжимая в руках огромный красный мешок, в котором скорее всего их подарки.—?Андрюха, кончай реветь,?— затормошил ребенка Палыч, увидев подбежавшего Ромку. —?Я тебе обещал, что папа придет? Папа пришел. А ты, вместо того, чтобы его встречать, плачешь.—?Пгышел? —?мальчик оторвал зареванное лицо от груди Жданова, отстранился, глаза у него стали огромные и испуганные, секунду поколебавшись, он обхватил мужчину за шею и громко зашептал: —?Вытги мне слезки, а то папа тоже подумает, что я пвакса и будет смеяться надо мной, как все дети.У Ромки сердце сжалось в горошинку (у Андрея, заметим, тоже, но речь сейчас не о нем), всепоглощающая любовь и жалость к сыну и, раздирающее нутро чувство собственной вины, накрыло его удушливой жаркой волной.—?Андрей, я никогда не буду над тобой смеяться,?— проглотив скользкий комок горечи, сквозь слезы выдавил Малиновский.—?Ты кто? —?резко повернув голову на голос, спросил мальчик.—?Я твой папа. Твой папа Роман.—?Честно?—?Я тебе клянусь.—?Ты пвачешь? —?заметив мокрые от слез глаза отца, с изумлением спросил сын. —?Ты тоже умеешь пвакать? Как я?—?Умею,?— Ромка по детски шмыгнул носом и кивнул.—?Ты не мужчина? Мужчины не пвачут, так мама мне говогит.—?Нет, сын, я?— мужчина. И ты у меня тоже мужчина. Ты знаешь, что только настоящие и сильные мужчины могут позволить себе роскошь плакать.—?Как это? Не понимаю.—?Давай мы с тобой поговорим, и я тебе все объясню. Пойдешь ко мне?—?Нет, я уже большой и тяжевый, я умею ходить сам.—?Ты ненормальный? —?громко, не стесняясь ребенка, перешла на базарный тон Татьяна. —?Я стараюсь из мальчика сделать настоя…—?Танечка,?— перебил ее Палыч и, поставив ребенка на землю, довольно больно сжал ей локоток,?— давайте мы с вами отойдем в сторонку и дадим отцу с сыном поговорить наедине. Да, Танечка? —?при этом он так на нее глянул, что та беспрекословно дала себя увести. —?Мужчины, мы подождем вас в санях,?— бросил он в сторону Ромки с Андрюшей.Те, не замечая никого вокруг, пристально смотрели друг другу в глаза, словно изучали друг друга. Правда для этого Роману пришлось присесть на корточки. Первым ?дрогнул? Малинка-младший:—?Я так тебя ждав, папка,?— с судорожным всхлипом протянул Андрюша и бросился к отцу.—?Маленький мой,?— бормотал Ромка, втягивая носом запах молока и пряника, и чуть потного детского тела, и мыла ?Johnson's Baby?, и даже едва ощутимый аромат Татьяниных духов, запах своего ребенка, своей кровиночки,?— мой хороший, мой самый лучший на свете сын. Я тоже тебя ждал, очень ждал, Андрюша.—?А ты больше никуда не уйдешь? —?толстенькие ручки обвили Ромкину шею.—?Я всегда буду рядом, маленький.—?Будешь жить с нами? Со мной и с мамой?—?Я буду рядом, чтобы всегда тебя защищать.—?А жить?—?Вот этого я не могу тебе обещать, но ты запомни: как только я тебе понадоблюсь, я буду рядом.—?Ты мне сегодня нужен,?папа! —?Андрей, долго пытавшийся сдерживаться, горько расплакался. —?Папа, я не хочу ходить в детский сад, никогда не хочу. Забеги меня, я очень тебя пгошу, папочка. Меня там никто не любит. И я никого не люблю в садике, только Машеньку, но она меня все гавно не любит.—?А вот это я тебе обещаю, даю тебе слово.—?Свово мужчины?—?Слово мужчины! Сразу после праздника мы уезжаем в Москву.—?В Москву? Насовсем? Я, ты, и мама? —?невозможно зеленые, отцовские глаза мальчика распахнулись и засияли такой надеждой, что у Ромки снова защемило сердце.—?Да, в Москву, навсегда. Тебе никогда больше не придется ходить в этот садик. Ну, а теперь рассказывай, что у тебя случилось, почему ты плакал?И Андрюша, словно не веря, что кто-то захотел его слушать, затрещал пулеметной очередью.—?Я пгишёв в садик, и Генка из стагшей ггуппы попгосил меня дать ему поиггать с машинкой. Я не жадный, я дав. Спегва он иггал, а потом став отвамывать колеса, а я попгосил не вомать, а он сказав, что свомает, если я не скажу, где взяв пожагную машинку. А я сказав, что это папа мне подагив, а он сказав, что у меня папы нет, что я всё вгу, что это мама мне купива машинку, или я ее украв, а я не крав. Ты свушаешь?—?Слушаю. Конечно слушаю. И что было потом?—?А я… А я сказав, что нет, это папа подагив, и пусть он отдаст машину. А он засмеявся и… и… Он свомав ее и еще обозвав меня жигдяй и ещё бесосовщина…—?Как?—?Бесосовщина, понимаешь? Нет? Ну, это сигоротка такая, у кого папы нет, а ещё сказав что я никому не нужОн, и папа меня бгосив. А я не пвакав, но очень хотев запвакать, понимаешь?—?Понимаю. И?—?И я дав ем куваком по говове. —?Андрюша посмотрел прямо в глаза отцу, сморщил носик и попросил. —?Пожавуйста, не гугайся, не говоги, что дгатся нельзя, пожавуйста. Меня и так мама накажет.—?Не буду ругаться, иногда бывают обстоятельства,?— тут Роман вспомнил, как дважды был битым Ждановым, за дело, надо сказать, битым был, и хохотнул,?— когда приходится драться. Вот только по голове бить не стоило.—?Не стоиво,?— согласился мальчишка,?— он и так гвупый, тепегь совсем дугаком будет. Ой, пгости, я свово пвохое сказав.—?Ты правду сказал, сынок,?— ах, какое же это было вкусное слово ?сынок?, и Малиноский с удовольствием пробовал его на зубок. Ей Богу, он даже гордиться сыном начал, надо же, какой остроумный у него парень, весь в него, а ведь совсем еще маленький.—?Ты меня понимаешь,?— удовлетворенно вздохнул ребенок. —?Только ты. А Генка знаешь какой? Он пвохой! Сам меня дразнив, сам машинку свомав, а сам потом как начав пвакать, когда я ему по говове дав. Пгишла Магина Ггигогьевна, и меня поставива в угов, а еще сказава деткам, чтобы со мной не дгужили, потому что я дгачун.Андрей втянул голову в плечи и сразу стал совсем маленьким и очень грустным, но Ромка не был бы Ромкой, если бы вмиг не придумал красивый и изящный план.—?Выше голову, сын. Сейчас все-все захотят дружить с тобой, ты уже будешь в Москве, а дети долго еще будут тебя вспоминать добрым словом. Побежали!Он взял мальчика за руку и они побежали к бедному Деду Морозу, который никак не мог подняться, придавленный к снегу гурьбой ребятишек и парой стаканчиков водки.—?Кто здесь Генка? —?громко спросил Роман.—?Я! —?бойко ответил щупленький нагловатый пацан?— А ты кто?—?Это мой папа,?— раньше, чем Малиновский успел раскрыть рот, крикнул Андрей.—?Нет у тебя никакого папы,?— начал дразниться Геннадий.—?А вот и есть, вот и есть, пгавда, папа?—?Правда, сынок,?— расплылся в блаженной улыбке Ромио и повернулся к детворе. —?Ну что, кто еще не слышал? Это мой сын! —?подхватив Андрюшу на руки, тем самым приподняв его надо всеми, весело прокричал абсолютно счастливый отец.Затем он подал руку актеру, помог ему подняться и что-то зашептал в ухо. Тот пару секунд потряс головою, беззвучно спросил:?— Сколько? —?и удовлетворенно крякнул, получив ответ.—?Здравствуйте, дети!—?Здравствуй, Дедушка мороз! —?дружно проорала детвора.—?А кто у нас тут будет Андрей Малиновский?—?Я! Он. Вон стоит,?— разнеслось с разных сторон.Ромка сделал шаг в сторону, чтобы не мешать сыну наслаждаться моментом триумфа, и только наблюдал, как Дед Мороз сообщает детишкам, что Андрюшу папа увозит в Москву, но на прощание он хочет подарить всем подарки. Как сын торжественно и щедро доставал эти самые подарки из мешка и радостно раздавал их своим вчерашним недругам. Как все, в том числе и Генка, говорили спасибо и важно жали Андрюхе руку, а Маша, наверное, та самая Маша, вон как зарделся сын от смущения, даже поцеловала его в щеку.Краем глаза Малиновский заметил, как бесится Таня в санях, злясь, что Андрейка раздает чужим детям свои собственные подарки, как что-то строго выговаривает ей Палыч, но это никак не могло испортить настроения Ромке. Сын был счастлив, а значит, и он, Роман Дмитриевич Малиновский, был счастлив безусловным счастьем, которое нельзя измерить деньгами, потраченными на подарки. И пусть сын пока не понимает, что эта минута всеобщей любви к нему не так уж и бескорыстна, зато он сейчас проходит куда более важный урок: дарить другим радость?— радоваться самому.Чуть позже, когда сани везли их всех к детскому кафе, Андрюша едва слышно пробормотал:—?Папа не гад, он хогоший. Папка мой! —?и крепко прижался к отцу.