Безвременье и Жизнь (1/1)

—?Хуже точно не будет,?— пробормотал Этьен. Как будто хуже могло быть. Хотя, да, наверное, могло…Леон осторожно положил Сашу на уже перестеленную кровать. Старец будто ждал от них такую просьбу, стоило обратиться, как он тут же подозвал двоих послушников?— или как назвать людей, живущих здесь и помогавших ему?— и вот прошло меньше четверти часа, пока Леон нес Сашу, а его встретила уже застеленная кровать. Односпальное подобие топчана было покрыто простой простыней с маленькой плоской подушкой, которая приятно захрустела, когда на нее безвольно легла голова Саши.Леон пристроился на корточках рядом с женой и больным взглядом вглядывался в ее спокойное, умиротворенное лицо. Смысл зло биться о стену злыми кулаками, если так предначертано судьбой? Если только родная кровь, которой самой природой дано дарить жизнь, способна спасти другую. И от них двоих в странном потусторонье зависело, вернуться ли они вообще и какой ценой… Леон бережно погладил руку Саши и медленно обернулся. Решение перенести жену в комнату, где лежал Кристиан, пришло на вторую ночь. Двое суток адовых мук, когда кажется, что в эти часы происходит все, что случилось за прошедшие месяцы.Сначала ничего необычного не было. Саша и Кристиан продолжали ?спать?. Как и у отца, у нее была обычная температура и давление, сердце билось ровно и спокойно. Но к середине первого дня вновь пошел дождь, да такой, что это было больше похоже на мелкий град, словно с неба на затерянное в бамбуковых зарослях поселение высыпали бездонный мешок кристаллов соли. Особого ущерба хижинам град не причинял, на привычный уклад жизни не влиял, словно подобное проявление недовольства природы было здесь привычным. Старец сначала молча смотрел в окно на гущу зарослей, от непрекращающегося потока странных осадков ставшую цвета серой плесени, и сидевший в этой же комнате рядом с Сашей Леон даже не заметил, как старик закрыл глаза и застыл. Молился ли он или погрузился в очередной транс, было непонятно, как совершенно непонятно было то, что стало происходить дальше.Поток странного дождя стал еще плотнее, прибежавший узнать, как дела, промокший Макс сказал, что передвигаться очень тяжело. Он не помнил, чтобы когда-нибудь сталкивался с чем-то подобным раньше, при этом, попав на землю, ?соль? становилась обычной водой и впитывалась или стекала. Внутри хижин было спокойно, тепло и уютно, сквозь показавшиеся на первый взгляд хлипкими бамбуковые стены не проникло ни капли, и Леон сначала не понял, поправляя на Саше одеяло, что за влага попала на его палец. Осторожно перевернув жену на бок, он увидел на простыне под ней в районе бедер небольшое пятно крови при том, что белые брючки, в которых она была, остались совершенно чистыми.Сердце пропустило удар, заполошно забившись за грудиной, но выяснить причину очередной странности было не у кого: старец все так же ?медитировал?, а в окно взволнованно вскочивший Леон никого постороннего не увидел. Только заметил, как из своего домика выскочил Этьен в одних штанах без футболки и бросился во вторую хижину. Решив выяснить, в чем дело, чуть позже, Леон вернулся к кровати Саши и остановился, как если бы наткнулся на стену. Пятно крови стало больше и ярче, брюки все так же оставались белыми.К вечеру, едва на поселение опустились первые сумерки, на пороге хижины старца вновь возник Макс. Они с Леоном поперхнулись воздухом, когда старик вдруг спокойно поднялся, произнеся, что распорядится поменять простынь и узнает, что на ужин. Даже не нашлись сразу, что сказать, а старец тем временем вышел.С усилием растерев лицо, Макс рассказал, что Джоанна обнаружила мокрые пятна на простыне Кристиана, словно от пота, но его тело было все таким же сухим, как и раньше. Одна странность никак не объясняла другую, преподнеся еще и третью, шокировав так, что Этьен забыл до конца одеться, а Макс, едва вернув себе способность двигаться, бросился к Леону рассказать.На пальцах Кристиана появились пятна, похожие на пролежни?— в местах, где тело не касалось твердой поверхности. Его не забывали то и дело поворачивать, чтобы избежать самой, пожалуй, главной проблемы комы, но откуда эта напасть взялась на руках? Там, где тела Кристиана ничего не касалось, не говоря уже о том, чтобы длительно оказывать такое давление на ткани.Леон даже не удивился, странности разрастались, и он уже был уверен, что это напрямую связано с происходящем в Потусторонье. Кристиан с Сашей пытались выбраться оттуда. А значит, по крайней мере она его нашла.Когда меняли простынь, пятно в размере не изменилось, но появилось еще одно?— еще более яркое.Мистические странности продолжились и на следующее утро после ночи, которую провели без сна. Кроме старца. Тот был спокоен, и это должно было передаться и остальным, но Леон физически не мог хотя бы закрыть глаза. Макса сменила Кати, сам он ушел к Кристиану.Утро встретило появлением нового красного пятна. Старец все так же невозмутимо сообщил, что распорядится поменять постель и принести завтрак. Выходя из хижины, в дверях он столкнулся с Этьеном.—?Новые пролежни? Мозоли? Кровь? —?попытался предположить Леон по его встревоженному лицу.—?На ногах чуть ниже колен и снова там, где он не касался твердого.Леон шумно выдохнул и, переведя взгляд на Сашу, снова с усилием растер лицо. За день все только усугубилось: пятна под Сашей становились все больше и ярче, ?пролежни? на ногах Кристиана превратились в следы от ожогов. Макс вспомнил, что у него было похожее в детстве, когда он по незнанию забрел в заросли крапивы и ровно по верхней границе кустов заработал такие же следы.Все происходящее словно пыталось им на что-то намекнуть. ?Можете…??— вспомнились слова старца. Но только ли верить? Или все же… как-то помочь? Тоже через веру, признав наконец, что не всё люди могут рационально объяснить, что в жизни есть место мистике, загадкам и чуду. Макс как раз предположил, что Кристиан, возможно, обжегся там, пробираясь через что-то, когда Саша заворочалась на кровати, кого-то нащупывая руками. Леон тут же накрыл ее собой, обнимая, но тонкие пальцы продолжали прощупывать воздух.И тогда Леон решил.—?Точно не будет хуже,?— согласился он, накрывая Сашу простыней, чуть более плотной, чем те, которые стелили на подобие тюфяков из бамбуковой ткани.Едва ее внесли в комнату, где лежал Кристиан, она действительно заметно успокоилась, но пальцы продолжали подрагивать, перебирая невидимые клавиши, и Леон снова нахмурился. Перемещение помогло, но не до конца.—?Передвиньте,?— просветлев, с догадкой во взгляде, он снова поднял Сашу на руки, а помогавшему ему Этьену и появившемуся в дверях Максу кивнул на принесенный для нее топчан и попросил передвинуть в сторону кровати Кристиана.Поняв, что Леон имел в виду, те споро перетащили топчан вплотную к кровати, так что, когда Леон положил Сашу обратно, она оказалась так близко к отцу, что можно было соединить их руки. Леон даже не понял, как сделал это, словно им двигало что-то, но Саша моментально успокоилась, переплетя свои и отца пальцы.Остаток дня за ними пристально наблюдали. Простынь специально не стали менять, и пятно на ней не изменилось в размере и цвете, не появилось и новых. Ничего не произошло и с пролежнями Кристиана. Время вокруг отца и дочери словно застыло.—?Будем надеяться, что, объединив, мы хотя бы помогли им в Потусторонье,?— наконец пробормотала Джоанна, впервые присев за весь день. Этьену удалось уговорить ее, пообещав, что сам он будет пристально следить за Кристианом.—?И их шанс выбраться от этого вырос,?— поддержал ее Леон, повернулся еще что-то сказать, но только тихо выдохнул, чтобы не разбудить моментально уснувшую в кресле вымотанную Джоанну.—?Поспи и ты,?— подошедшая со спины Кати коснулась его плеч. —?Мы с Этьеном побудем с ними. Обещаю, что разбудим сразу же, если произайдет хоть что-то новое.Этьен кивком поддержал жену, а Леон спорить не стал, впервые за последние двое суток ощутив сдавившую каменными тисками голову усталость. К тому же, он и не собирался далеко уходить.Вошедший в комнату Макс отдал Этьену и Кати их подносы с ужином, помощники старца поставили еще два на стол, накрыв толстым колпаком. За окном сгущалась насыщенно черная темнота, и Макс потянулся зажечь комнатный фонарь.—?Утром же менял,?— удивленно протянул он, увидев почти полностью выгоревшее основание для восковой свечи.—?Может, Джо зажигала днем? —?предположила Кати.Макс пожал плечами и полез за новой свечой, но в ящике тумбочки ничего не было. Джоанна сожгла за день три свечи? Или это старец приготовил им испытание, в конце которого, если они все правильно поймут и сделают, Кристиана и Сашу ждет помощь с этой стороны грани?Задвинув ящик, Макс обернулся и медленно обвел комнату взглядом. Из деревянного коробка самодельные подобия спичек исчезали одна за другой, но ни старая газета, ни носовой платок, ни ссохшаяся щепка категорически не хотели загораться. Следующая попытка, еще одна. Все, что по закону физического мира должно было гореть, не работало. Значит, не то. Неправильно. Не угадали.Спички в коробке стремительно таяли, пока их не осталось две. Два последних шанса. Макс не мог подвести Кристиана. Тот всегда верил ему и знал, что Макс не придет на помощь, только если будет мертв. А пока жив, будет использовать самые безумные пути и средства. Сейчас Макс был уверен, что использовал все, что было под рукой, что в принципе может гореть, но… значит, не все, если фонарь до сих пор не светит, и в такой же тьме, что сейчас заполняет комнату, в Потусторонье пытаются найти обратный путь Кристиан с Сашей. Им надо помочь, дать свет! Дать возможность увидеть дорогу, которая выведет их.—?Это все знаки,?— прошептала Кати. Обернувшись на ее голос, оба мужчины увидели, как она водит пальцем по потускневшему красному пятну на простыне под Сашей. —?Они просят о помощи бога, судьбу, провидение, а слышим их мы.—?Но не сразу или совсем не понимаем,?— кивнул, соглашаясь, Этьен. —?А ведь здесь все со смыслом, с определенными знаками, намеками, мистикой. Я всегда был человеком приземленным и рациональным, но после всего произошедшего с Крисом понимаю, что есть вещи, которые мы не можем обосновать, но они есть. Попробуй обоснуй, как Иегова, услышав глас Ионы о помощи, вызволил его из шеола. Можно отмахнуться, что это фантазия древних, но что-то я уже не уверен.Слушая Этьена, Макс смотрел, как в стекло бьются мотыльки, мошки, кузнечики, бабочки. По нижней кромке тяжело ползла гусеница, кажется, искала комфортное место, чтобы окуклиться. ?Из шеола…??— донеслось до Макса, и это легло на слух, неожиданно вызвав обратную ассоциацию: шеол?— шелк?— бабочка?— гусеница… Даже пусть он сходит с ума и цепляется за шелковую тонкую нить, но Макс подорвался и приподнял стекло, давая толстому длинному тельцу проползти внутрь.Кати и Этьен, округлив глаза, но молча, наблюдали, как Макс дал гусенице заползти на ладонь и отнес ее в теплый укромный уголок, где та на глазах свернулась в кружок и стала покрываться коконом куколки, чтобы через определенное время стать бабочкой. Макс заметно волновался, пока несколько часов формировался кокон, достаточный, чтобы аккуратно снять немного и не менее взволнованно уложить внутрь фонаря на место свечи.Этьен даже приподнялся, когда Макс зажег первую из двух оставшихся лучин и поднес ее к нитям шелкопряда. Те ярко вспыхнули, едва огонь коснулся их. Лица мужчин просветлели, а Кати даже улыбнулась. Макс осторожно закрыл дверцу фонаря и пристроился напротив, молясь на горящий огонь.***Кристиан.Мне стоило немалых усилий упрямо идти вперед, даже когда Саша в очередной раз закрыла глаза и уже слишком долгое время не реагировала на мои слова. А я продолжал разговаривать с ней, вспоминая событие за событием все, что происходило в нашей жизни с Москвы. Было бы удивительно, что я помнил все в строгой хронологической последовательности, но здесь уже ничего не удивляло меня. И давно. Я вдруг понял, что и поступок дочери тоже. После того, что она успела мне рассказать, прежде чем уснуть в крайний раз, я понял, насколько там верят в мое возвращение, ждут и готовы действительно на все.Как же мне все-таки повезло обрасти в жизни людьми, способными… Просто способными в самом лучшем понимании этого слова. Я не удивился тому, что Саша услышала меня; не удивился, что она поняла свое предназначение и не колебалась принять его; не удивился ее вере в меня, когда она спокойно закрывала глаза?— даже в крайний раз, думаю, понимая, что иссякла и, возможно, уснет навсегда. Она верила в меня?— не в то, что я найду путь назад, а в то, что я сделаю для этого все возможное.И я шел, не реагируя на хлещущие по ногам, все более густые кусты волчьей ягоды. Я не был уверен, но подозревал, что они не должны вызывать ожоги, как крапива, но то в реальном мире, а здесь все было по своим законам безвременья. Я мог сбавить темп или искать обходные пути, но это отнимало драгоценные секунды, и я шел напролом. Наплевав на все, что происходит внизу, следил, чтобы Саше было удобнее на моих руках, и то и дело поправлял ее свисавшую руку.Я сразу понял, что должен ориентироваться на капли крови и эти кусты?— наверняка, понимала это и Саша, и все равно пошла искать меня. От мысли о том, что я должен радоваться тому, что приближает конец, становилось жутко, но это было так. С каждой каплей, с каждым новым кустом, все более раскидистым, большим или с большим количеством ягод, я понимал, что иду в правильном направлении?— к выходу отсюда. Но вместе с тем я понимал, что это утекает жизнь моего нерожденного внука. И это двигало мной с такой силой, что никакие ожоги не могли остановить меня. Я должен был успеть, чтобы потом успели спасти его. Я бы предпочел, чтобы такого выбора не стояло вовсе, но с этим уже была не согласна моя дочь. И что-то подсказывало, что все гораздо сложнее, чем просто выбрать, кому дать умереть. Это было испытание не только силы и скорости моих ног, но и чего-то другого, совершенно неприземленного, что человеку рациональному сложно понять. Поэтому я просто шел.К имеющимся проблемам неожиданно добавилась еще одна. Постепенно становилось все темнее, причем именно в том направлении, куда надо было идти. Я уже с трудом видел что-то на шаг впереди себя и вынужден был все же сбросить темп, чтобы не наткнуться на слишком поздно обнаруженное препятствие.—?Господи, хотя бы дай немного света! —?я никогда не был набожным, но сейчас искренне закричал в никуда, крепче прижимая к себе дочь.Ответом мне было эхо, от которого, едва оно затихло, мне остался бьющий в виски звук, словно бабочка стучалась в стекло. Я стиснул зубы, отругав себя за, как я посчитал, слабость, и, концентрируя взгляд на россыпи ярких красных ягод впереди, решительно сделал следующий шаг. Я шел вслепую, но ни за что не остановился бы.Так я прошел еще несколько шагов, когда зажмурился от того, как сильно хлестнуло по ногам, и вдруг понял, что даже через закрытые веки чувствую. Я открыл глаза и неверяще замер взглядом. Я стоял на запорошенном снегом берегу неширокой речки, над которой парили десятки маленьких фонариков. Сама речка не была покрыта льдом, по воде мимо меня медленно проплывали разного размера льдины.На противоположном берегу прямо напротив меня от берега вверх начиналась лестница, которая заканчивалась тории?— традиционными японскими воротами без створок. Такие обычно стоят на пути к синтоистскому святилищу, отмечая начало священной территории. Ритуальные врата. Насколько я знал культуру и архитектуру Японии и в целом Востока, чаще всего тории красного цвета, но те, что видел я, были полностью из черного необработанного дерева. С обеих сторон от тории в бесконечный серый туман неба уходили голые стволы многочисленных деревьев. Веток не было видно совсем. За тории вдалеке приглушенная красно-оранжевая дымка, словно восход солнца.И я вдруг понял, что это… Это был тот самый выход, разделение Безвременья и Жизни. Благодаря внезапно загоревшимся фонарикам я замер ровно на границе снега и воды, и оставался последний шаг, последнее испытание, последняя преграда. Преодолеть воду, несколько ступеней и…—?Я все еще в Безвременье, Потусторонье, где все не так, как кажется и выглядит,?— напомнил я себе и, крепко прижав к себе Сашу, шагнул на проплывавшую как раз мимо меня льдину.Я был готов, как в жизни, оскользнувшись, упасть в воду, потому что вес взрослого мужчины такая никак не выдержала бы, но мало того, что устоял, по босым ногам плеснуло водой из реки?— не ледяной, как логично было бы предположить из погодного антуража, а прохладной, но вполне терпимой. Не отвлекаясь на рассуждения, я перешел на следующую льдину, потом дальше, и еще. За семь шагов я достиг противоположного берега и замер на первой ступени лестницы.Семь. Семь основных кругов Ада. Семь?— единение Бога и человека. Семь?— символ вечной жизни, число бога Осириса. Семь ступеней вверх…С каждой из них я понимал, насколько люди мелочны и часто не понимают главного, как часто мы считаем важным то, что на самом деле ничего не стоит, и насколько наша жизнь шире и богаче того, что мы допускаем в нее. Ощутив себя ничтожной крупицей чего-то так и оставшегося необъяснимо могущественным, огромного, за гранью понимания даже после всего пройденного здесь, я замер между столбами тории.Я прижал к себе Сашу и дал красно-оранжевому кругу накрыть нас.***Яркое солнце било прямо в веки. Макс понял, что умудрился уснуть в том же положении, в каком замер перед горящим фонариком. Осторожно пошевелившись и немного размяв плечи, он выпрямился и открыл глаза. Фонарик трепыхался короткими вспышками, не погаснув, хотя казалось, что гореть там уже нечему.Услышав за спиной шорох, Макс огляделся?— в углу расправлял крылышки роскошный шелкопряд. Джоанна спала в кресле, куда ее усадили; Леон?— в другом; Этьен и Кати, прислонившись головами к стене в изножье и изголовье кроватей Кристиана и Саши, которые… Макс медленно поднялся, отчаянно промаргиваясь вмиг заполнившимися слезами глазами.Саша спала, положив голову на плечо Кристиана, а тот обнимал ее, обхватив рукой за талию.