как мне смотреть друзьям в глаза? (1/1)

о с л е п и ч т о б н е с м о т р е т ьДжудас не знает, это бог нашептал или дьявол. Джудас... просто столько времени метался в тупике, Джудас наконец-то выход увидел, своё предназначение в нём увидел, и не понял, не успел осознать... последствия.Джудас на дело рук своих глядит тяжело, замерев в растерянности.Это... это не он.Это не он убил!!!Он бы не смог.Он бы никогда.Он бы...Он не...— Предатель!Магдалина яростно бросает в лицо. Она права, и у неё есть право, у неё в глазах любовь горит, она единственная из них из всех Его любить умела.Джудас смотрит на неё испуганно и дрожит, головой мотает, вздрагивает, словно от пощёчины, и отводит взгляд. Глазами в глаза — не смеет. Ни ей, ни кому из Двенадцати. Жмурится.Не замечает, как Пётр потерянно и жалобно руку к нему протягивает. Тут же роняя без сил.Джудас разворачивается резко и куда-то вслепую уносится.Маленький жалкий Пётр зажимает себе рот ладонями.[...]— Господь, ты же сам меня обрёк, так почему не позволяешь мне окончить, оборвать этот путь, я выполнил, что должно, я боле не способен, не могу, позволь, я у-умоляю, я молю тебя, Бог! Дай мне умереть!Бог не слышит.Джудас бредёт, нелепо натыкаясь на стены и спотыкаясь о каждый камень, Джудас веки смежает крепко, до чёрно-красных кругов, и всё равно лица под ними мелькают — сплошь злые, злые на него, осуждающие, проклинающие лица. Джудас на глаза пальцами давит, скребёт ногтями тонкую кожу, задыхаясь своим глупым "я-не-хотел-такого" — никому разницы нет, весь мир свою вину ему на плечи сгружает.Джудас ударяется о крест и ломает колени, рушится, скуля и воя.Джудас ладонью гвоздь находит — не насквозь, ерунда, царапина, но на металле кровь, и он знает, чья.Он зажимает горячий штырь в пальцах.И кричит, дрожащее остриё себе под веко вгоняя.Сперва один глаз, потом другой.И темнота.Джудас на окровавленной земле сознание теряет, съёжившись под опустевшим распятием.[...]— Господи, воля не моя но твоя, и вина не моя но твоя, господи, простить не прошу, прошу отпустить, господи, воля не моя...Он за века, кажется, все слова кроме этих забыл — только их и повторяет, блуждая в собственном мраке, обгоревшее лицо подставляя солнцу, пытая хриплым шепотом небеса. Он так и не умер, никто его, слепого бродяжку, не добил — ни из мести, ни из жалости. Бог, видать, и вправду определил наказанием вечность.Джудас людей не помнит, лица не помнит. Почти все забыл, они слились в зыбкое марево, они больше н е с м о т р я т н а н е г о, и он не обязан смотреть в ответ. Он израненными глазницами в мир смеётся — пусть порой и с долей безумия, а всё же. Он боле ничей взгляд на себя проклятием не примет.Он привычно спотыкается, падает и замирает устало ничком, лбом в скрещенные руки уткнувшись, вырывая себе несколько мгновений покоя и отдыха...Он удивляется, когда кто-то нелепо, неловко и резко тормошит его за плечи, дёргает судорожными рывками. Джудас шарахается, обожженный. Он от чужих прикосновений за много сотен лет о т в ы к.Джудас слышит — странную возню, шумные вздохи и невнятное мычание; Джудас на ноги поднимается, во весь рост выпрямляясь, и оборачивается на звук, предупредительно выставив руки, и хмурится, давя пересохшим горлом:— Ты кто? Не подходи!..Джудас... вдруг ощущает, как его ладоней осторожно чужие пальцы касаются. Как проскальзывают, с трепетом, дрожью и нежностью обнимая запястья. Как умоляюще тянут вниз, прося опустить — убеждая, что опасности нет.Джудас... задыхается от этой непонятной чужой нежности.Разве он заслуживает теперь такое?..— Кто ты, — он повторяет выдохом, отчаянно всматриваясь во тьму.Человек молчит.Человек вдруг всхлипывает и коротко тихонько скулит, и Джудасу эту звуки кажутся знакомыми, он точно слышал их прежде, он... только не может вспомнить, от кого.— Ну скажи мне хоть что-нибудь!..Ещё один всхлип, и тонкие пальцы вновь его руку тянут — теперь выше. Человек покорно лицом в его ладонь утыкается, чуть дрожа. Джудас скользит подушечками по лбу, по векам и щекам, до губ — и хмурится, не понимая.Это словно... нить? Жёсткая плотная нить, крест-накрест тонкий рот прошившая.Ясно теперь, почему он молчит.Человек — маленький, худой и тонкий — щекой к его руке прижимается, и Джудас замирает от внезапной догадки. Джудас неуверенно по коротко остриженным волосам ведёт пальцами, по щеке ещё раз, по хрупкому носу с неосторожной горбинкой.... Он сам же этот нос и сломал когда-то в запале ссоры.У Джудаса сердце пропускает удар.— П-пётр?Мальчишка дрожит и хнычет, мальчишка его под рёбрами обнимает, стискивает и жмётся больно-больно, ютясь под руку и слезами обжигая грудь.Джудас тоже заплакал бы, если бы мог.Бедный, бедный, бедный маленький Пётр.Тоже предавший. Отрёкшийся.Онемевший от собственной лжи.Джудасу ли его винить? Джудас его понимает более всех на свете. И страх, который грудь сжирал, понимает. И боль помнит прекрасно. И груз вины... по-прежнему влечёт на себе.И будет его нести вечно.Джудас худые вздрагивающие плечи обнимает как умеет мягко, Джудас к горячему виску прижимается губами и молчит тоже. Получше прочих знает, что проклятого словами не успокоить.Но ему самомув судорожных тонких рукахотчего-то чуть спокойней становится.