10. Видимость близости. (1/1)
Том нервничал, он ходил по палате из угла в угол и на беспокоящие его телефонные звонки отвечал грубо, пытаясь закончить быстрее разговор со звонившим. Я следил за ним глазами, головой вертеть было трудно, лежал и боялся привлечь к себе его внимание, мне казалось, что он зарычит на меня. Густав на него не обращал внимания, отчего тот злился еще больше. Удостоверившись, что череп не поврежден и я транспортабелен, Том, не обращая внимания на визг растерявшихся медсестер, взял меня на руки и вынес из больницы, похоже, сзади нас некоторые падали в обморок от восхищения и умиления. Мне было все равно, сильно тошнило и все вокруг качалось. В автомобиле было еще хуже, казалось, что от малейшего покачивания меня вытошнит на пол, я не жаловался, на это не было сил, терпел, стиснув зубы. Когда мы поравнялись с охраной на посту у нашего дома, в автомобиль сел Терминатор и, стоило нам подъехать к крыльцу, именно он взял меня на руки. Том безбожно ленился. Хотя его можно понять, я, хоть и довольно худой, но все же около шестидесяти килограммов весил и маленьким ростом не отличался. Для терминатора мой вес и рост не представляли затруднений, и он, доставив меня на второй этаж, положил на мою постель. Моя комната предстала предо мной тюрьмой. Несколько дней эти четыре стены будут единственными, кто со мной будет."Сидим впятером – я и стены," - вспомнил я чье-то изречение. Усмехнувшись, посмотрел на потолок. Белый. Надо все же изрисовать хотя бы потолок здесь, так сказать, пробный эскиз. Я так давно хотел это сделать с потолком в своей квартире, что следует уже решиться. Только закончится тошнота, и сразу возьмусь за кисточки.
Тому не до меня, надо признать этот факт, он, наверное, сегодня не зайдет, а потом снова работа, да и он никогда не торопится прийти вечером. Вывод очевиден – я в одиночной камере, с еще белым потолком, хотя я могу пока прикинуть, что хочу на нем нарисовать.Маргарет принесла ко мне в комнату ужин и покормила меня, я чувствовал себя малым ребенком, и от этого хотелось плакать.
Вопреки моим депрессивным мыслям, Том вечером зашел. Молча сел на краешек моей кровати и, спрятав лицо в ладонях, прошептал:
- Прости, это я виноват.- Нормально все, подумаешь, сотрясение, - деланно беспечно отозвался я, надеясь, что не видно моих покрасневших глаз.- Ты мог погибнуть.- Все смертные.- Ну да, - он отнял ладони от лица и посмотрел в окно. – Все равно, прости.- Прощаю.- Может, хочешь чего?Я задумался. Хотелось попросить, чтобы обнял и лег рядом, но вместо этого я произнес:- Мороженое хочу.- Хорошо, - он встал с постели, - сейчас попрошу, чтобы принесли.
- Покормишь меня им? - я сделал максимально жалостливый вид.- Мне трудно держать голову, пожалуйста.Он с сомнением посмотрел на меня, но затем кивнул головой.Мороженое было сливочным, политое сверху карамельным сиропом, приторное на мой вкус, я больше предпочитаю фруктовое с кислинкой.Но это было ерундой по сравнению с тем, как Том кормил меня. Он подносил ложку к моим губам и рефлекторно приоткрывал свои, словно примером показывая, как надо открывать рот. Я завороженно смотрел на это, послушно беря лакомство губами. В отличие от похожей сцены недавно за ужином, я не испытывал жалости к себе, скорее был счастлив и все происходящее напоминало флирт, хотя я все равно ощущал некоторый дискомфорт рядом с ним. Хотелось и выглядеть лучше, и ему по- настоящему нравиться. По сути, это просто заглаживание вины передо мной с его стороны.- А себе?- Не люблю, если только с фруктами.- С малиной или ежевикой, - согласился я.- Подожди минутку, - он отставил мороженое и вышел из моей комнаты. Через пару минут вернулся с корзинкой клубники. - Малины и ежевики нет, но есть клубника, сойдет?Я довольно улыбнулся.Обмакнув ягоду в мороженое, он поднес ее к моим губам, я благодарно взял.- А мне можно? – поинтересовался он.- Конечно, а почему может быть нельзя?- Ты же пострадавший.- Соблаговоляю, можешь полакомиться МОИМИ ягодами и МОИМ мороженым.Он засмеялся, и атмосфера разрядилась, все же я себя немного стесненно чувствовал рядом с ним. Когда ягоды закончились и он взял пустую корзинку и вазочку из-под мороженого, пожелал мне:- Спокойной ночи, - но у двери развернулся. – Может, еще что хочешь.Я зевнул, удобнее устраиваясь под одеялом.- Если только поцелуй на ночь, - я хитро сощурил глаза, ожидая реакции.
Две секунды сомнений и вот уже он подошел ко мне, прикоснулся губами к моей щеке, я засветился от счастья, и этого было не спрятать.- Доволен? – прошептал он.- Ага, - кивнул я, улыбаясь. Щелчок – он выключил свет, и хлопок двери. Я же накрылся с головой одеялом, желая скрыть от темноты свои заалевшие щеки и счастливые глаза.