Глава 26: Poetry embodied in the life (1/1)

-Ты не любишь Гете, — насмешливо протянула Фран, заглядываясь на обложку книги в руках Бельфегора.-Ты? – Хранитель Урагана улыбнулся, глядя на то, как иллюзионистка смущенно прячет глаза. – У Гете можно почерпнуть много нового.-И чего же?-Философию, психологию. Парочку красивых фраз. – Принц оторвался от книги в руках, и внимательно посмотрел на девушку. – Как ты себя чувствуешь?-Учитывая, что я прикована к кровати из-за теб… вас семпай. То, глядя, на то, как вы мучаетесь, я чувствую себя хорошо. – Хранительница Тумана грустно усмехнулась, замечая, что руки королевского наследника начали мелко дрожать. – Есть что-нибудь интересное?-Где? А, ?Фауст?. Да… — Бельфегор уткнулся в книгу, нашел нужную строчку и начал читать. Голос звучал тихо, слегка приглушенно. Скрытые за чёлкой глаза, устало смотрели на надоевшую прозу. -И я прикован силой небывалойК тем образам, нахлынувшим извне,Эоловою арфой прорыдалоНачало строф, родившихся вчерне.Я в трепете, томленье миновало,Я слезы лью, и тает лед во мне.Насущное отходит вдаль, а давность,Приблизившись, приобретает явность.-…И тает лед во мне. – Тихо повторила иллюзионистка, отворачиваясь на другой бок, спрятав лицо от Принца. – А ведь и вправду тает. Семпай, почитайте ещё немного.Хранитель Урагана, хрипло рассмеявшись, перевернул страницу и продолжил. — Ах, друг мой, молодость тебе нужна,Когда ты падаешь в бою, слабея;Когда спасти не может сединаИ вешаются девочки на шею;Когда на состязанье беговомТы должен первым добежать до цели;Когда на шумном пире молодомТы ночь проводишь в танцах и веселье.Но руку в струны лиры запустить,С которой неразлучен ты все время,И не утратить изложенья нитьВ тобой самим свободно взятой теме,Как раз тут в пользу зрелые лета,А изреченье, будто старец хилыйК концу впадает в детство, – клевета,Но все мы дети до самой могилы.-И всё-таки Гете был дураком. Слишком много фальши. Дети рано или поздно всё равно взрослеют. – Протянула Фран, едва голос Принца затих.-Ты не права. Мы всё равно в душе остаёмся детьми.-Тогда какой, же вы ребёнок семпай? Который в детстве не наигрался с игрушками? Вы поэтому сейчас всё компенсируете? – Иллюзионистка усмехнулась, и позволила сильным рукам перевернуть себя лицом к лицу к королевскому наследнику.

-Ну а что ты скажешь о Маммон? Она даже выглядит, как ребёнок.— Не зная ни сна и ни отдыхаПри лунном и солнечном светеМы делаем деньги из воздухаЧтоб снова пустить их на ветер! – Протянула Хранительница Тумана, вызывая улыбку на лице Потрошителя. – Ваша Маммон, уже с детства погрязла в пороках. Она будучи, ещё ребёнком отчаянно гонялась за деньгами.-Вижу тебя не переубедить, да?-Совершенно верно, семпай. —Фран поднялась с кровати, прошлась к шкафу и достала очередную книгу.-Это что? Шекспир? – Бельфегор насмешливо поднял брови, но челка скрыла этот жест. Шекспира он не любил. Вильям любил писать о любви, ненависти и прочей ерунде. Нечего нового… Интереснеебыло даже читать Купера. Его роман ?Браво или в Венеции2 привлекал юного короля, куда больше чем ?Ромео и Джульетта?.-Он самый.Это его сборник сонетов. Там даже есть стих про вас, семпай. – Иллюзионистка протянула раскрытый экземпляр сонетов, и указала на нужное.-Есть люди честные, а низкими слывут.Не лучше ль быть, чем слыть? Ведь чистых наслажденийИ вовсе не найдешь, коль их отдать под судНе совести своей, а посторонних мнений.Толпа причудлива, но для моих причудНе умягчить своих сердитых убеждений.Не стану же и я, — как я ни слаб, ни худ, -Слабейших, худших чтить, боясь их осуждений.Во мне есть то, что есть. Свет судит вкривь и вкось.Да, он способен быть лазутчиком, шпионом,Но не судьей. Он, мне, лишь только б довелось,Свой приписан порок, сразит меня законом.Чтоб быть судьей грехов, пусть он в закон бы ввел:"Всяк грешен; смертный — царь, а грех — его престол". – Бельфегор усмехнулся. смертный — царь, а грех — его престол, да? Тогда интересно, насколько грешен он сам?Взгляд серых глаз, наткнулся на очередной сонет. Но его некоронованный король читать вслух не стал, просто не мог. ?Возненавидь меня теперь, сейчас, во дниКогда к деяниям моим враждебен целый свет,Объединись со злой судьбой, к земле меня пригни,Не приходи, когда надежды нет.Ах, не когда печаль заполнит грудь,Приди вослед за взявшей верх бедой,Не дай мое паденье затянутьНи ночи ветреной, ни дню с его грозой.Покинь меня теперь, но не в конце, когдаДосаду выместит сон мелочных обид.Явись вначале, дай испить до днаВсе худшее, чем мне судьба грозит.Что все знамения беды, в сравнении с бедойКогда судьба решит нас разлучить с тобой??-Семпай, всё в порядке? – Фран, наблюдавшая за притихшим парнем, неуверенно сжала королевскую ладонь.-Да.-Нашли, что-то интересное?-Нет… Я не люблю Шекспира. – Бельфегор натянуто улыбнулся, вновь и вновь возвращаясь мыслями к прочитанному. ?Все худшее, чем мне судьба грозит? Ну, конечно же. И что же интересно его ждёт, теперь, когда он причинил ей столько боли?-Семпай, а у меня есть для вас подарок…-Это в какую честь-то?-Вы забыли? У вас сегодня день рождение… — Фран улыбнулась, обнимая принца за шею. Поцелуй, выветрил из головы ненужные мысли, унёс все страхи. Сонеты Вильяма Шекспира упали на пол с негромким стуком, когда Принц-Потрошитель поднялся, и ещё крепче прижал к себе хрупкое тело иллюзионистки, которому он причинил столько боли…-И какой же подарок, лягушонок?-Я вам этого не скажу, семпай. – Фран усмехнулась, глядя на то, как в серых глаза зажигается огонёк азарта.