Глава 36 (1/1)

Началось все с того, что прибежала ввечеру сеструха Марфы, жены брата старосты, вся белая, трясется, ужасы рассказывая. Под вечер Марфе нехорошо вдруг стало — загорелась вся, как в лихорадке, раскраснелась, чуть на пол не свалилась. Поймали ее, в кровать уложили, решили, что просто жар роженицы настиг. Пущай спустя три месяца после родов, но и не такое ж бывает. Из подпола лед притащили, на лоб положили, вроде полегчало ей. Забылась Марфа чутким, мечущимся сном, а через часок и сынишка захныкал, есть запросил. Принесли его Марфе, приложили, а молока-то и нет! И так пробовали, и этак, а у нее бедняжки, грудь прямо на глазах распухает и краснеет, аж трогать больно. Вот туточки все окончательно переполошились, да за травницей послали. Собралась наскоро Настасья Ильинична, котомку свою лекарскую прихватила да и поспешила к болящей, а с ней и Данька увязался, домой уйти не успевший.Хоть и не пустили мальчонку в спальню, да у того даж в горнице горло захлестнуло ужасом?— из-под двери закрытой точно угорь черный извивался да ко всем тянулся. Мужиков стороной обходил, а как бабу учует, сразу к ней полз. Тыкнется слепым кутенком?— раз, другой, а опосля отдернется, брезгливо встрепенется, точно собака шелудивая после дождя, да дальше тянется. Да до того эта щупальца страшная, что даже домашние хозяева от нее попрятались.Глотнул Данька, перекрестился, крестик в горсти сжал, да пошел навстречу ей. А та словно почуяла что?— отдернулась торопливо, да под дверь убралась. А мальчонка и забыл уж, как ему дорогу муж Марфин заступил?— идет себе и идет, путь себе раздвигая, как волны иорданские. Дверь точно сама отворилася, а за нею?— спаленка с кроватью да люлькою. Сестра Марфина с сыном ее плачущим ходит, хоть как укачать пытается, мать в изголовье стоит, платок на голову накинутый за угол кусает, лишь бы не разрыдаться да не помешать, муж такое же рядышком зверем набычившийся да кулаки сжавший. А змеюка эта черная прямо у Марфы из груди тянется! Извивается, сжимает, дыхания лишает. Как только Данька ступил на порог, так щупальца вся в Марфу и нырнула. Видать больно это, потому как закричала женщина голосом страшным да вся выгнулася. Муж ее чуть на Даню с кулаками не кинулся?— первым мальчонка попался на взгляд лютый, как у зверя бешеного, да перехватила травница его, приказав жену за плечи держать. Видела она тоже страхолюдность эту, да как подступиться?— не ведала. Не по силам ей это, ой не по силам! А вот подопечному ее, похоже, и сдюжить, и справиться.Отступила Настасья Ильинична на пару шагов да на Даньку искоса глянула. Негоже ей у ученика совета спрашивать, опосля этого авторитету не будет?— ни слушаться ее не будут, ни указания выполнять, так что хоронилась травница, втихую все делать стараясь.А Данька стоит весь белый, чуть не трясется, да в упор Марфу разглядывает, в руках крестик, что уголек горячий, токо-токо из печки выскочивший, сжимаючи. И, видать не от страха-от трясучка разбирает, а от чего другого.Вздохнула Настасья Ильинична, да командовать принялась. Во первой погнала в другую комнату сестру с младенцем, велев вымочить кусок тряпицы чистой-белой в молоке козьем свежем да давать сосать тряпицу эту. Успокоится на чуть ребетенок да и подкушает. Опосля попросила мать принести библию, да так за порогом после этого и оставила. Труднее всего оказалось с мужем договориться. Тот ни за что душеньку свою одну оставлять не желал, еле выпроводила со словами, что таинство сейчас свершаться будет, не гоже на это смотреть.Вернулась Настасья Ильинична к кровати, а Марфа вся чуть живая лежит, еле дышит да горит, словно в лихорадке иродовой, рубаха аж вся мокрая стала. Обтерла травница ее наскоро и водой с отваром липовым напоила. Поит, а сама все с нетерпением на ученика своего поглядывает?— что тот делать будет. Да поскорей бы надоть, бедной Марфе все хуже да хуже становилося.Данька словно очнулся мыслями нетерпеливыми наставницы, да ближе подошел. Страшная эта щупальца, богомерзкая, а ему все ж таки ничем не грозящая. Откудова это мальчонка знал?— сам не ведал, а вот поди ж ты?— знал и все. Токо вот что делать-то с ней? Протянет Даня руку к женщине, а щупальца угрем склизким внутрь забивается, да так, что Марфа чуть не кричать начинает, да силов уж нет на крик-то, только на сип остается, словно грудь ей пробили, а оттудова последний воздух выходит, а как выйдет, так и единение с господом наступит.Отступил Данька, руку опустил, а сам нахмурился, губу покусывая и так ничего вокруг не замечая. Василиски его ящерками, огнем живыми налитыми, узорами алыми да желтыми, словно мозаикой покрытые, по покрывалу узорчатому бегают-волнуются, чуть ли не искорками разбрасываются, точно костерки живые. Настасья-то Ильинична их впервые за все времечко увидала, даже от постели отступила, к груди руки прижимаючи. Слыхала она много всякого-разного, да не опознала в ящерках василисков зловредных, иначе и непонятно, чем могло такое знание и обернуться. Стоит, молчит, да только взгляд переводит с Даньки да на живых огневиков и обратно.Надо бы выманить черное колдовство, да токо как?— непонятно. Оно вроде как живое, но не как черт али ведьма, что сами решения принимают да людям вредят, а по-другому, но и мертвым-то назвать невозможно. Словно это… Запнулся Данька, задумавшись. Словно это животина ручная, навроде собаки охотничьей. Куда пошлет ее хозяин, туда и бежит да радуется, что пользу принести может. Вот и щупальца энта?— словно хозяйской воле подчиняется. Не просто сглаз али порча. Те студнями сидят, словно странная животная гидра, что медузою еще зовется, о которой мальчонка в книжке одной, наставнице принадлежащей вычитал. Сидят, человека травят, до болезни доводят али других отваживают?— чего ведьма пожелает, того и делают. А эта?— ишь, шустрая какая!—?Настасья Ильинична,?— зашептал Данька, словно щупальца услышать их могла, да еще на шаг отступивши?— так Марфе полегше становилось,?— а вам ну…Не давалось пока мальчонке говорить о знахаре-шептуне спокойно, хочь и понимал, что виновности в нем в том, как наставницу смотрят, нет никакой, а не давалось.—?Всемил энтот ничего не рассказывал, что с таким делать-то?Глянул Даня с надеждой на травницу, а та лишь головой покачала с огорчением.—?А давайте ее выманим! —?с ярким порывом нутряным зашептал мальчонка, куда только страх делся. —?А как выманим, там и прогоним!Колдовство ведьмаковское?— его ведь можно не просто развеять, а обратно колдуну отправить, чтобы он сам хоть на какое время, да испытал, на что других обрекает. Это Даньке Захар Мстиславович в одной из баек своих сказывал, мальчонка крепко-накрепко запомнил, а вот сейчас и всплыло. Глянула Настасья Ильинична на мечущуюся в бреду женщину и ответила нерешительно:—?Давай попробуем.Щупальца-то ее ни капельки не боялась, словно бы даже издевалась чуток?— то высунется, то обратно в Марфу нырнет, токо вот с той стороны, где ящерки узорчатые бегали, там не вылазила. Вот этим и воспользовались.Положили Марфе на грудь яичко свеженькое, из-под курочки только, василиски вокруг бегают, да так быстро, ну точно ручеек огненный, не дают никуда колдовству злому деться, а Настасья Ильинична принялась молитвы читать, да по Марфе веточками заговоренными, зло отгоняющими, стегать. Прочитает строфу?— липовой веточкой стегнет, еще строфу?— ольховой, далее?— рябиновой, и так по кругу. А Данька стоит за ее плечом, да всем молитвам подпевает голосом своим алконостом даренным.Поначалу ничего не происходило, только в избе все жарче и жарче становилося, словно кто печку затопил, да такими полешками жаркими, что раздеться до исподнего хочется. Словно и не дом жилой, а банька какая. Уж не только Марфа, и травница потом бисерным покрылася, и Даня. Одни василиски знай себе бегают, словно ничего и не случается. Жарит и жарит, только и успевай лоб рукавом вытирать. А опосля тучи вокруг сгущаться начали. Откель в горнице тучи могут взяться?— неведомо, а поди ж ты, как марево темное, свет свечей забирающее. Наставница его толь не видит, толь не знает, что это такое, а Данька аж ежиться начал?— до того знакома нехорошесть эта. Однако ж песнь не прерывает, да на Настасью Ильиничну и щупальцу все поглядывает. А то словно скукоживается все больше и больше, точно щен, которого ругают за провинность, а когда один из василисков на грудь Марфы забрался да зашипел, не выдержала. Выскочила, словно молния грозовая первая, да в яйцо и нырнула. Мальчонка тут же его схватил да ладонями обхватил, точно в полон взял. А яичко-то и не поймешь какое. То горячее, да такое, что хочется будто уголек из ладони в ладонь перекидывать, то холодное, словно руки морозом обжигающее. Стоит Данька, все пытается разобраться, что же с яичком-от творится, а вокруг свет белый восстает. Хмарь туманная в углы избы всосалась, точно и не было ее никогда, жар лавиною горячей в подпол скатился, да там в землю и ушел, Марфа спокойнешенько вздохнула, да в сон глубокий, целебный провалилась, Настасья Ильинична даже настоечки на травах ей дать не успела, до того быстро все случилась. Даж василиски куда-то подевались по обычаю своему. А раз подевались, значится, нет никакой опаски колдовской.Подошла тихонечко Настасья Ильинична к ученику своему, да во все глаза глядит, что же тот делать-то будет.А Данька повертел-повертел яичко сыренькое, достал из кармана тряпицу длинную, словно онуча тонкая (он теперича, после леса проклятого, завсегда с собой носил не только ножик и соль в коробочке, но и тряпицу, вдруг что понадобится привязать иль котомочку сплести), да и завернул в нее решительно.—?Даня,?— негромко позвала Настасья Ильинична ученика своего, что словно сын стал. —?Проклятая эта вещь теперь, надо бы избавиться от нее.Посопел мальчонка, исподлобья на травницу глядючи, да с ноги на ногу переминаясь и не зная, как объяснить то, что видит. Колдовство черное, ежели его суметь куда перетянуть, так колдовством и остается, но можно отмолить, через святую воду иль свечи и ладан убрать, через мать-сыру землю, через речку, жизнь дающую. Да много ли способов разных. А это… Глянул Даня на яичко, изнутри чернотой уже сожранное. Ежели скорлупу разбить, то освободиться оно, да за дело свое обратно примется, и ничто не поможет, пока оно внутри сидит и злобой исходит. Прям душой всей чувствуется. Вроде как и придумал помощь, а что дальше делать?— неведомо.Завертел головой мальчонка с отчаянием:—?Нет, никак нельзя! Оно ж живое, обратно приклеится. А вдруг к вам? —?от одной мысли все вовнутри сжималось, сразу на ум приходила и болезнь, чуть наставницу не сожравшая, и прочее случившееся.—?Ох, не помощница я тебе в этом, Даня,?— печально вздохнула Настасья. Всю жизнь травницей была, с колдовством дела не имела, разве что слабенькие наговоры да наветы изгоняла, а как учителя обрела?— так все едино пока ничего не может, разве что подбодрить да не дать в уныние впасть. Хочется подопечного по голове погладить ласково, а тот уже по плечо вымахал, ну как тут по вихрам гладить-от? —?Но если от меня что-нибудь потребуется, только скажи.А Данька кивает, радостный от того, что не нужно объяснять то, что видится, да на язык не идет, и не замечает, как роли-то у них постепенно меняются. Вот уже не обучает Настасья Ильинична, а слушает. Понятное дело, не все знания свои передала еще, много всего осталося, но в некоторых вещах она уже словно дите перед ним.—?Пошли, объявим, что вылечилась Марфа,?— повернулась травница к дверям да вышла, а Данька вслед за ней выскользнул да бочком-бочком?— и из избы. Не любил он все эти благодарности слушать, за спиной Настасьи Ильиничны стоя, да слезы женские видеть. Неловко ему становилося?— точно и не заслужил подобного. Даж в этот раз, хоть и спасли Марфу только его силами, а все едино?— не заслужил.Добрался Даня быстрехонько домой, а потом еще долгонько в пристроечке сидел, зеркальце рассматривая, узорами новыми покрытое, точно луг по весне травою и цветами новыми зеленится да бабочек и пчел привечает. И не узнать его, зеркальце, настолько оправа богатая стала, даж камушки крохотные в цветочках, точно сердцевины появились. А трещинка, через которую черт пришел, так и осталась. Вот и сидел Данька, положивши на колени яичко с колдовством пойманным, зеркальце разглядывал да трещинку эту пальцем гладил. Зачем?— и самому неведомо. Опосля все спрятал аккуратно, чтобы, значится, никто не нашел, да спать отправился.А на следующее утро разбудила его весть новая, бедовая. С соседнего села пришли?— там такая же напасть, как у Марфы, объявилась.