Глава 1 (1/1)

Зима раскинулась привольно и славно?— высеребрила снегом все поля-леса вокруг, заковала речку льдом, да таким толстым, что у самого берега можно было рассмотреть вмерзших в него рыбок, навалила сугробов выше пояса да развесила вокруг блестящие сосульки. Некоторые такие огромные, что так и хотелось потихоньку сломать и сунуть в рот, как леденец, вдруг сладкой окажется? Да только редко из мальчишек рисковал сделать подобное?— язык враз примерзнет, и не отдерешь, а бежать в избу отогреваться, этак все веселье пропустишь да и еще и стыда не оберешься. А веселья у мальчишек зимой много! Работы почти никакой и нету, разве что в лес сбегать за сухостоем, морозцем побитым, да корзинками или еще чем вечерком заняться. А день?— на снежные баталии, катание с горок да по речке. Веселье! Только вот заканчивается он быстро, Ярило-батюшка не жалует зиму, словно не желает лишний раз красоту зимнюю, холодную теплом одаривать, вот и стремится побыстрее в неба скрыться в покои свои. Жалко!Потоптавшись еще на пороге, Даня вздохнул печально, глянул на темное небо, усыпанное звездами, и толкнул дверь в избу.—?Данька, а что я тебе скажу!Мальчонка остановился и сурово глянул на поймавшую его в сенях сестру. Та, явно что-то задумав, чуть ли не подпрыгивала на месте. Хотя мож и от холода прыгала, в сенях-то не то что в горнице, водица, бывало, к утру подмерзала, ледком покрываясь. А Степаниде все словно нипочем. Глазки серые задорно блестят, хвост русой косы теребится так, что словно мочало стал. С высоты своих восьми лет Даня считал, что Степка уже взрослая, семь?— уже возраст солидный, не малолетка трехлетняя, все понимает. Взрослая, но бедовая?— страсть! То ввяжется в какие ненужные истории, то напридумывает чего, а все выдумки боком выйдет. Причем брату, Даньке то есть, попадало почаще и побольнее. А так Степашка девчонка хорошая. Хоть и язва, но добрая и веселая, ежели что, завсегда на помощь придет. Вот потому и не отослал Даня сеструху сразу прочь, а лишь носом шмыгнул, аккуратно cложил варежки на скамью и принялся стаскивать полушубок.—?Ну?—?Маменька с тятькой на всю ночь уходят к дяде Степану,?— таинственно зачастила сеструха, поблескивая глазами, как мышка из-под полы. —?А сегодня святки!—?И что? —?продолжая раздеваться, Данька настороженно глянул на сестру. Теперь и гадать не нужно, явно что-то задумала!—?Как что? —?удивилась Степашка недогадливости брата. —?Сегодня же гадать можно, на ряженого-суженого!—?А я-то тут причем? —?попытался отпереться Данька, стягивая валенки и стараясь особо не натоптать, а то мамка опять полотенцем вытянет так, что мало не покажется, да отправит пол вытирать. Степашка насупилась:—?Я тоже хочу погадать! А маменька меня не отпускает к Дуське. Там сегодня все остальные девчонки собрались?— гадать будут…Глянув на сурового брата, девочка решила применить новый аргумент из своего богатого арсенала: всхлипнула и жалостливо на него посмотрела.—?Ну и погадай,?— Данька в ответ лишь пожал плечами, зажимая валенки под мышкой, чтобы отнести на печку?— просушить. Он и не такое видал от сеструхи, жалобным взглядом не проймешь, тем более что мальчонка искренне недоумевал, зачем же ему все это рассказывается.—?Я… —?Степанида вдруг замялась. Потом решительно одернула старенький, но все еще ярко-цветастый сарафан, и продолжила:?— Я одна боюсь!Удивился Даня такому заявлению?— страсть как! Сестра его редкостным бесстрашием отличалася?— и в речку сигала так, что редкий мальчишка осмелится, и по деревьям лазила, по лесу да по горкам носилась вместе с братом и его мальчишечьей компанией. Даже заводилой в ней изредка бывала. Вспомнив, как им всыпали за попытку обобрать старостину яблоню, Данька чуть пятую точку не потер. До сих пор непонятно, за что же тогда так сильно взгрели. У дядьки Никодима ведь яблонь этих?— не сосчитать!—?Степашка, ты чего?Девочка потупилась.—?Понимаешь, как будто внутри что-то царапается и колется да так, что страшно становится, аж жутко,?— у Степки заместо выпавших передних молочных зубов еще не выросли настоящие, вот и казалось, что фраза эта, сказанная шепотом, словно шипение с того света. Даньке даж жутковато стало чуток, и он невольно зашептал в ответ:—?Зачем же ты тогда погадать хочешь?—?Ну как ты не понимаешь? —?вскинулась сеструха и посмотрела в упор, старательно слезы вовнутрь загоняя. —?Завтра все девчонки будут хвастать тем, что нагадали, одна я буду как дура!—?Ну так придумай,?— Данька лишь плечами в ответ пожал. Что-что, а придумывать Степанида была горазда?— такие сказки рассказывает, что заслушаешься.—?А что придумать-то? —?в голосе Степки появилась уверенность. —?Ты вот знаешь, что бывает, когда гадаешь на ряженого-суженого?—?Нет,?— мальчонка даж на миг растерялся, а потом вдруг захихикал:?— Ой, умора, мне гадать на ряженого-суженого! Степаш, ну как я это делать-то буду? Я ж пацан, а это все ваши девчачьи забавы!А Степанида, почуяв слабину в брате и готовность согласиться, затараторила:—?Да тебе не нужно будет ничего делать! Ты только рядом посиди, я сама все сделаю!Подумал Даня да и кивнул согласно:—?Ну ладно. Только пойдем в избу, а то мы тут давно уже топчемся. Я даж замерзать стал. Да и маменька может чего заподозрить.Степашка еще потопталась, поправила черную душегрейку, попробовала продрать кончик косы до нормального состояния, да со вздохом прекратила это бесполезное занятие и тихонько скользнула в комнату вслед за братом.О реакции маменьки они волновались напрасно. Лисавета Николаевна, вся умотанная подготовкой к предстоящей ночи, возилась у печи, вытаскивая пироги. Данька степенно прошел в угол, где между стеной и печкой были сделаны специальные полочки для обуви и промокшей насквозь одежды. Степанида же взвизгнула, и запрыгала на месте, увидев выпечку. Ее любимые пироги, с перетертой смородиной! Кадушечка с ней не просто так около стола притулилась!—?А ну-ка, цыц! —?скомандовала Лисавета Николаевна, накрывая блюдо вышитым полотенцем,?— руками никуда не лазить! Степанида, бегом чистить картошку! Я тебе когда еще сказала это сделать.Девочка согласно кивнула головой и метнулась в подпол. Не дай бог маменька передумает и не оставит пирогов! И ведь действительно давно велела картохи начистить.Маменька тем временем сурово глянула на Даньку и занялась новой партией пирогов. Мальчонка понятливо вздохнул и принялся переодеваться в домашнее, а опосля поплелся в красный угол, где сиротливо виднелась недоделанная корзинка. Привычно перекрестившись, сел Даня под иконами и вытащил из-под широкой скамьи, на которой ночью спали маменька с тятькой, пук ивовых прутьев. Родители спали не совсем на скамье?— сдвигали две и из сундука доставалась перина с подушками, но сидеть тут все равно было приятно. Как взрослый прямо.Через пару часов, приготовив ужин и праздничную выпечку, родители, собрав все нужное, ушли к дядьке Степану. Правда перед этим, уже накидывая праздничный платок с маками на плечи, Лисавета Николаевна тревожным голосом велела им вести себя хорошо, а Дане?— присматривать за сестрой. Все ж таки старший, да и будущий мужчина к тому же. Батя, Петр Матвеич, согласно кивал головой, со значением посматривая на обоих чад?— начудите, мол, достанется обоим.Маменька завсегда именно так и наставляла, однако ж Даньке вновь почему-то жутковато стало. Степка же, глядя на маменьку честными глазами, пообещала вести себя хорошо. Гадание ведь, это же не баловство, правда? А Даня просто кивнул и быстро отвел глаза в сторону от стального взгляда матушки. Нехорошее предчувствие крепло в сердце. Но признаться в этом сестре и отступить? Да никогда! Надеялся он, что сеструха-непоседа умается да и уснет до полуночи, но надежды не сбылись.Только хлопнула входная дверь, как Степанида скоренько метнулась на чердак и притащила сундучок с бережно хранимыми сокровищами. Среди них, простых и неказистых, выделялось старое зеркало. Личные зеркала мало у кого из девчонок были (вещь-то дорогущая!), а такого не встречалось ни у кого. Зеркальце это было старинное, в незапамятные времена сделанное, но ничуть не потускневшее, все такое же блестящее и ясное. Все детальки видны, ни единой тусклости! А уж обрамление какое! Оправа бронзовая, от времени позеленевшая, украшенная дивными, искусно сделанными цветами (все прожилочки рассмотреть можно!), пчелками, жучками, даже огромной бабочкой. Бабочка крылышки привольно раскинула, прям на зеркальце, оттого и незаметно было, что с недавних пор трещинка притаилась в уголке…Откуда в их семье взялось такое великолепие, никто не знал, но Степашке оно досталось от бабушки. Умирая, та велела беречь зеркало как зеницу ока?— счастье, мол, оно внучке принесет да богатство. Данька не верил в предсмертные слова бабушки, но втайне все ж завидовал сестре?— у него самого никогда не было такой старинной и красивой вещи.Установив посреди стола свое главное богатство, девочка приволокла церковные свечи, установив их двумя ровными рядами от зеркальца. Вслед добавила блюдце с водой?— прямо перед зеркальцем поставила, и надолго задумалась.Данька же тоскливо наблюдал за беготней сестры, возле окна на лавке сидя. Ежели та что задумала, то свернуть с намеченного пути не получится. Как грозу или наводнение. Сам себя в кабалу загнал, согласие дав. Мальчонка вздохнул и уставился на небо. Сквозь мутноватую слюду оконца полная луна казалась еще огромнее и более зловещей. Веяло чем-то потусторонним?— святки, время нечисти. Даня поплотнее закутался в длинную черную душегрею, подбитую зайцем, и вновь уставился на улицу с надеждой?— может чего интересного произойдет.А Степка, видимо додумав, развила бурную деятельность. Подперев зеркальце поленцем так, чтобы оно пряменько стояло, подложила с одной стороны блюдца щепку. Судя по насупленной мордашке сестры, результат ее не удовлетворил?— вода лишь чуть отражалась в зеркальной поверхности. Но трогать маменькино зеркальце, дабы поставить напротив своего, Степашка не посмела.Данька царапал ногтем льдинки на подоконнике и ждал. Скорей бы уж все началось.Сестра еще помоталась по избе, уронила ухват, каким-то образом умудрилась сбросить чугунок с печки, слава богу, пустой, попищать по этому поводу и выгнать кота в сени, объяснив что он может помешать гаданию. Нахмуренный Данька прибрал разгром: засунул чугунок обратно, спрятал ухват за печь, и усадил сеструху за стол, поставив перед ней блюдо с пирогами. Хоть на чуть-чуть угомонится. Подумав, растопил самовар и через двадцать минут они чинно восседали за незанятой приготовлениями частью стола и чаевничали.Вскоре объевшаяся Степанида начала клевать носом, а Данька еле слышно выдохнул?— кажется, получилось, не будет никакого гадания. Страх чуток отступил, но когда сеструха встрепенулась и рванула к окну?— проверить как высоко стоит луна, накинулся в утроенном размере. Сглазил-таки свою удачу. Тускло-желтая, какая-то неопрятная луна оказалось на месте, и Степка побежала судорожно гасить свет да, запалив щепочку в печи, принялась зажигать свечи. Вспыхивающие радостные огоньки освещали ее абсолютно бледное лицо и чуть дрожащие губы.Данька чувствовал себя не лучше, но крепился и не показывал ничего. Зажав в руках остывающую кружку с малиновым чаем, он во все глаза наблюдал за сестрой. Когда сеструха решительно уселась перед зеркалом, позвал ее тихонечко:—?Степашка…Сестра взвизгнула и подпрыгнула, толкнув руками стол. Тяжелый, сделанный из крепкого дуба, как и вся остальная мебель в доме, он устоял на месте, только вот вся тщательно построенная композиция чуть закачалась. Степанида, затаив дыхание и сцепив пальцы, наблюдала за шатающимися свечами, отражающимися огненными всполохами в зеркальце и моля про себя: ?Только не упади! Только не упади!?. Да до того увлеклась этим, что и не заметила, как зеркальная поверхность становилась все темнее и темнее, словно царящая за окном ночь пробиралась тонкой струйкой в зеркальце.—?Что? —?шепотом откликнулась девочка, неотрывно глядя на зеркальце и свечи.—?А мне-то что делать? —?мальчонка продолжал судорожно сжимать кружку, чувствуя, как холодеют руки, несмотря на обжигающее тепло горячей жидкости. А сеструха вдруг носом хлюпнула да и позвала жалобно:—?Дань… Иди сюда.Данька тут же кружку отставил да и перебрался поближе к Степаниде. Даж обнял ее рукой за плечи?— старший брат ведь, защищать сестру родную должен. А Степка даж враз приободрилась, да и принялась нараспев проговаривать:—?Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать…Словечки капали, точно воск расплавленный от свечей плачущих, а чернота в зеркальце все темнее становилася, а отблески свечные все тускнели да тускнели.Степашка-от не замечает, а Данька?— Данька видит, до страха, горло стискивающего да в пальцы холодом пробирающимся. Сказать?— не сказать, непонятно, но сеструху обнял покрепче. А та тем временем продолжала заговор нараспев сказывать:—?Я тебе на стол накрою…Смотрел-смотрел мальчонка во все глаза на зеркальце, и вдруг точно толкнуло что, перевел взгляд на блюдце, а в нем?— одна тьма. Ни одного проблеска, только серый клубящийся туман. Тут уж Даня не выдержал, выдохнул дрожащим голосом:—?Сте-епашка…Да только вот горло словно осипло, и слова все наружу никак выходить не хотели?— только еле слышным сипом. Сеструха же, ничего не замечая и не слыша, самозабвенно пялилась в зеркальце, выговаривая, чем дальше, тем громче:—?Уложу я спать с собой!Задержала на миг дыхание, да как взвизгнет:—?Данька!Из зеркала смотрело на них пристально лицо, словно из тумана белесого сотканное, а заместо глаз?— черные провалы в никуда. В сенях потерянной душой, предвещающей что-то нехорошее, взвыл кот.