Глава 18. (1/1)

Ксения Никитская-ТерентьеваПока мужчины вспоминали, что произошло в роковое утро 7 октября 1916 года, я ушла в свои мысли. Стараясь казаться незаметной на фоне стены и начавшихся сумерек (керосиновую лампу пока не просили принести), я так же погрузилась в события пятилетней давности.От Рождества и до октября 1916 г.Не прошло и дня с той трагедии, чтобы я не благодарила Бога за то, что прислушалась к уговорам брата и приехала в Севастополь. Да, я была зла на мужа, потому что внезапно поняла, что он женился на мне просто, чтобы я напоминала ему Валерия. Мы с братом были очень похожи и авантюра Владимира могла закончиться плохо. Я всегда была живой и любопытной. Сидеть просто так, как простая жена и хранительница очага, чем славилась мать Владимира, я не могла. Мне было скучно. Когда мужа перевели на Чёрное море, я с ним не поехала, поскольку занималась на курсах сестёр милосердия, как многие дамы высшего света, беря пример с женщин императорского дома Романовых. Однажды, в один из зимних вечеров, когда Марья Гавриловна ушла в церковь, я вошла в святая святых семьи Терентьевых?— личный кабинет главы рода. От свекрови я знала, что после смерти отца Володя только раз заходил туда, перебрал бумаги, что-то записал и уехал. Свекровь только благоговейно смахивала пыль с полок, стола и старинных часов. Даже домработнице не позволялось там убираться. Всё, что она там делала?— мыла пол. Но я не удержалась и потом столько раз корила себя за неуёмное любопытство.Дневники мужа я нашла почти сразу. Они аккуратной стопкой лежали в секретере. Мне стало интересно, о чём мог писать Володя до нашей с ним свадьбы, и я открыла один из дневников. Едва прочитав первые строчки, я онемела, кровь бросилась мне лицо, а разум заволокла ненависть. Как он мог?! Он меня обманывал всё это время! На самом деле я была всего лишь заменой моему брату? Какая мерзость! Я едва не швырнула дневники в огонь, но вовремя одумалась. Мне сейчас только скандала со свекровью не хватает. Решила дождаться мужа и расспросить его обо всём. Но всё пошло прахом из-за моего взрывного характера.Володя прибыл на Рождество, хотел провести время с семьёй и забрать меня с собой в Крым, но праздника не получилось. Каюсь, я не сдержалась в первый же вечер. В жизни столько не кричала, как в тот день. Марья Гавриловна пыталась хоть как-то успокоить нас. Благо ей не были ведомы истинные причины ссоры, потому что я, несмотря на злость, крикнула что-то про кортик, с которым муж носился, как с писанной торбой, а потом, из вредности, стала требовать, чтобы Володя оставил его мне. Надо было видеть при этих словах лицо Марьи Гавриловны. Как я вообще посмела замахнуться на подобное? Святотатство, не иначе.В общем, мы с мужем, скрепя сердце, пережили Рождество и Володя умчался чуть не на следующее утро после празднования. Он даже к Подволоцкому не заехал, хотя планировал.Мне тоже пришлось съехать из дома Терентьевых в Пушкино. Видеть каждый день скорбное лицо свекрови было выше моих сил. Боялась, что не сдержусь и выскажу ей всё о её сыне и его содомских увлечениях.Письмо, пришедшее от брата, было для меня полной неожиданностью. Каким-то шестым чувством, Валерий понял, что я живу не в Пушкино, а в старом доме наших родителей в Москве. Из письма я поняла, что Валерий всё знает и просит меня простить мужа. Едва не порвала письмо. Ни за что!Валерий оказался более упрямым, в отличие от нас с мужем. Он смог переубедить меня сменить гнев на милость и я, собрав вещи, поехала в Крым. Прибыла я туда 5 октября и остановилась в квартире брата. Хозяйка была предупреждена. Я знала, что линкор вот-вот должен был прибыть из военного похода. Толпиться в порту вместе со всеми, ожидавшими линкора, я не хотела. Гуляя по городу, оказалась на высоком холме, где стоял памятник первым погибшим морякам-подводникам. Я поёжилась не столько от морского бриза, сколько от какого-то чувства, что охватило меня, когда я прочитала надпись на памятнике. Послышались гудки. Мимо меня промчалась стайка мальчишек с криками:—??Мария? вернулась!Я взобралась на какой-то большой камень и стала смотреть в сторону моря: в Севастопольскую бухту величественно входил флагман Черноморского флота Его Императорского Величества. Перед линкором сразу возникла стайка буксиров, указывающая путь к причалу. Я невольно залюбовалась этим кораблём и понимала, что ни брат, ни муж вот прям сразу не прибудут на берег. Ожидать их нужно завтра.Раннее утро 7 октября 1916 г. Берег Севастопольской бухты.До сих я не знаю, почему так рано проснулась в тот день. Знала лишь одно?— мне надо было немедленно идти в сторону бухты и всё тут. Наскоро одевшись, я вышла из дома и буквально бегом бросилась в сторону Севастопольского рейда.Опять взобравшись туда, где был памятник погибшим подводникам, я заметила, что не одна?— чуть поодаль стоял мальчишка и жадно вглядывался в даль. Медленно поднимался рассвет. Первого взрыва я почему-то не услышала, только возглас мальчишки дал понять, что случилась беда. А потом начался настоящий кошмар: взрывы следовали один за другим, языки пламени были по всему кораблю, столб дыма шёл в небеса, осколки летали по воздуху. Взорвалась одна из мачт. Я в ужасе прижала руки ко рту и поначалу застыла как соляной столб, но крики мальчишки меня отрезвили. Я со всех ног бросилась вниз, в самой кромке воды. А к кораблю уже стремились пожарные катера и другие суда, чтобы помочь. Моё сердце стучало, как сумасшедшее?— на линкоре оставались брат и муж. Я знала их характеры: даже если б они вчера сошли на берег, то сегодня утром они бы непременно нашли способ вернуться на линкор во время таких страшных событий. Народ носился по берегу в суматохе. Я случайно подняла глаза наверх и застыла, раскрыв рот?— на выступе скалы стоял трёхногий фотоаппарат и чёрный силуэт орудовал рядом с ним. Спокойствие человека и равномерные вспышки давали понять, что кто-то с толком и расстановкой фотографировал, как гибнет ?Императрица Мария?. Кто бы это мог быть? Шпион? Германец? Японец? Австриец? Я собралась было подняться туда, но меня отвлекли?— к берегу прибыли шлюпки с первыми ранеными. Выходит, курсы сестёр милосердия я окончила не зря.А со стороны Морского госпиталя уже спешили доктора и сёстры. Я, поймав за рукав, одного из суровых врачей сообщила, что окончила курсы в Москве. Доктор кивнул?— помощь сейчас нужна. Помогая обрабатывать раны от ожогов и осколков, я выискивала тех, кто был мне дорог: брата и мужа. Но их не было, а шлюпки всё прибывали и прибывали. Было страшно смотреть на людей, обожжённых, с пробитыми головами, сломанными конечностями. Я начала просто расспрашивать тех, кто был в сознании, но мне никто ничего не мог сказать. Причалила ещё одна шлюпка. Рослый мужчина прыгнул в воду, добежал до берега и зычно позвал докторов. Я подбежала, за мной ещё несколько человек с носилками, начали выгружать раненых. Одним из первых забрали бессознательного матроса, который сжимал в руках кортик. Клинок показался мне знакомым и я буквально дёрнула матроса за руку, за что получила выговор от пожилого доктора. Извинившись, я пробормотала:—?Это кортик моего мужа.Доктор ненадолго отвлёкся от раненых и удивился:—?Он не похож на кортик морского офицера.—?Всё верно?— это кортик полковых оружейных мастеров. Трёхгранник.Внезапно в наш диалог вклинился тот самый рослый моряк и спросил:—?Вы супруга капитана второго ранга Терентьева?—?Да,?— поднялась я, холодея от мысли, что этот человек может мне сообщить страшную новость. —?А откуда вам известно, кто я?—?Догадаться несложно,?— пожал плечами моряк. —?О фамильном кортике господина капитана второго ранга многие наслышаны. Я?— боцман Филин.—?Где мой муж и брат? Почему кортик моего мужа в руках какого-то матроса?—?Брат? —?удивился боцман, благополучно игнорируя второй вопрос.—?Валерий Никитский. Вы же его знаете?Несмотря на творящийся вокруг кошмар, боцман неожиданно усмехнулся и ответил:—?Разумеется, госпожа Терентьева, знаю.—?Где они? Что с ними? —?я буквально вцепляюсь в боцмана.Тот от неожиданности едва устоял на ногах. Позади меня бормочет доктор, сетуя на то, что пальцы руки матроса не разжать. Он не отдавал кортик даже в беспамятстве.—?Да говорите же! —?я едва ли не трясу этого боцмана.—?Когда я забирал этого матроса, они были живы, но ваш брат побежал в сторону штоков, а там творилось невесть что.Я холодею от мысли, что Валера погиб в этом адском пламени. Неожиданно кто-то закричал:—?Линкор тонет!Едва не опустилась на землю от сознания того, что никогда больше не смогу увидеть ни Валерия, ни Владимира. Я с ужасом смотрела, как охваченный огнем линкор накренился на правый борт и стал уходить под воду. Как не закричала в тот момент, не знаю. Видимо все эмоции ушли во время оказания медицинской помощи раненым.—?Главнокомандующий прибыл! —?крикнул кто-то вновь.К причалу подошёл личный катер вице-адмирала Колчака, который первым сошёл на берег и позвал людей для переноса ещё одной партии раненых. Следом за ним вышли один из французских высших морских офицеров и кто-то ещё.—?Это последние, больше спасти не удалось,?— сообщил Колчак одному из подбежавших офицеров.Я медленно подхожу, всматриваясь в лицо каждого, кого спускали с катера Колчака. И вдруг (о, радость!), я узнаю в одном из перемазанных, в разорванных мундирах офицеров, мужа. Почему-то я не дала воли своей радости, но осторожно взяла его за руку. Наклонившись, чтобы оттереть кровь и подготовиться для наложения повязок, я вдруг услышала тихое:—?Не говори, что я жив.—?А как же господин вице-адмирал?—?Вице-адмирал думает, что я мёртв,?— не разжимая губ, цедит муж, лишь на мгновенье приоткрывая глаза.Его взгляд, когда-то такой живой и тёплый, теперь холоднее льда. Но мне всё равно. Сейчас я простила ему всё, что он натворил до сего дня. Я испугалась, что кто-то увидит открывшего глаза Владимира, но всем было не до нас.—?А где мой брат? —?шепчу я дальше и громче добавляю. —?Он мёртв. Надо узнать о его родных.—?Всё после, голубушка,?— неожиданно отзывается сам главнокомандующий Колчак и галантно (нашёл время, ей-богу!) продолжил. —?Не имею чести быть представленным вам, несмотря на такое страшное горе, посетившее всех нас.Я глубоко вздыхаю, встаю с колен и отвечаю:—?Ксения Сигизмундовна Терентьева, в девичестве Никитская.На лице Колчака отразилось истинное сочувствие.—?Позвольте выразить вам мои глубочайшие соболезнования, мадам, по поводу гибели вашего супруга. Он был одним из лучших моих офицеров.—?Спасибо, господин вице-адмирал,?— говорю внезапно охрипшим голосом. —?А где мой брат? Старший лейтенант Никитский.Колчак оглянулся и указал мне на носилки, на которых кто-то лежал.—?Его как раз выносят.—?Спасибо, господин вице-адмирал.—?Для вас Александр Васильевич.А умудряюсь сделать реверанс и тут же, хватая боцмана за руку, шепчу:—?Ни на шаг не отходить от тела господина капитана второго ранга Терентьева.Во взгляде боцмана читается уважение и он остаётся возле Владимира, успевая при этом раздавать указания людям, что бегали с носилками.На ватных ногах я приближаюсь к носилкам, на которых лежит мой брат. Несмотря на страшные ожоги рук и груди, лицо от огня не пострадало, только правую щёку пересекала рваная рана. Я схватила руку брата и прижала её к своим губам.Москва, 1921 год. Городская больница.Неожиданно меня вырвал из воспоминаний вопрос Полевого, заданный свистящим шёпотом моему брату:—?Почему я думал, что всё произошло в каюте Терентьева, хотя, как выясняется, это была ваша каюта, Никитский?Валерий молчит. Лишь задумчиво смотрит куда-то помимо Полевого. Опять его увело не туда. Как теперь выкручиваться?—?Ну и зачем я вам понадобился, гражданин Никитский? —?Полевой буквально нависает над больничной койкой. —?Что вы от меня хотели?—?Я и сам себя теперь спрашиваю, что я от вас хотел? —?ворчит Валерий, старательно от него отодвигаясь.Ни я, ни следователь Свиридов, ни мой муж не вмешиваемся. Володя вообще отошёл к окну и всем своим видом показывал, что спор между Валерием и Полевым его не касается. Полевой чертыхается и вновь переводит взгляд на моего брата.—?Да сядь ты! —?Валерий невежливо дёргает его за руку и Полевой буквально падает на его койку. —?Ну что тебе ещё нужно?—?Ничего, кроме ответов на мои вопросы.—?Спрашивай.Как-то незаметно они перешли на ?ты?. Краем глаза вижу, как слегка улыбнулся стоящий у окна Владимир, когда на долю секунды обернулся в их сторону. И тут я решаюсь вмешаться в мужской разговор:—?А я вас вспомнила, матрос Полевой.Тот открывает было рот, чтобы выдать неизменное ?комиссар Полевой?, но я не даю ему высказаться и продолжаю:—?Я была на берегу, когда доставляли раненых с ?Марии? и видела вас, Сергей Николаевич, крепко сжимавшего фамильный кортик мужа. Вы были без сознания, но кортик не отдавали.Полевой неожиданно усмехается в усы:—?Дык у меня ж приказ был от господина старшего лейтенанта.Валерий качает головой, давая понять, что сарказм Полевого тут лишний. А тот говорит дальше:—?Значит, вы всё-таки приехали, Ксения Сигизмундовна.—?Вы так говорите, будто знаете всю подоплёку,?— холодно говорю я в ответ.—?Я не знал, но я не раз видел вашего брата, относящего письма на почту.—?Ты что, адрес прочитал? —?возмущается Валерий.—?Да вот ещё! Случайно услышал, что письма вы пишете только сестре.Следователь Свиридов опять стал похож на грозовую тучу. Похоже, Сергей Николаевич Полевой знает куда больше, чем говорит. Как, впрочем, и все мы.Наступила нехорошая тишина, прерываемая лишь завывшим в щели окон ветром.