Глава 2. (1/1)

Никитский.Когда меня отправили назад в камеру и оставили одного, я долбанул со всей силы по стене кулаком. Тихо взвыл, так как острая боль пронзила руку. Я потряс ею и подумал о своей дальнейшей судьбе. Вариантов было не много. Точнее, был только один. Быть чуть ли не главным подозреваемым во взрыве линкора, одним из противников советской власти, белобандитом, как он говорят, я и не рассчитывал на мягкий приговор. Расстрел мне обеспечен. Так что дёргаться не обязательно. У меня была свобода, тайна кортика, а теперь ничего не осталось, лишь воспоминания. Зато их у меня никто не отнимет.Зима. 1916 г.Зима в 1916 г. выдалась на редкость холодная, особенно в Севастополе, словно предвещая грядущие беды для России. Ветер немилосердно дул, заставляя ёжиться от пронизывающих ледяных иголок, что забирались под бушлат.Я как раз вернулся на линкор ?Императрица Мария? прямо из отпуска и с удивлением узнал, что Владимир Терентьев уже на борту корабля. Как? Почему? Он же хотел провести Рождество в Пушкино с матерью и со своей женой Ксенией, а потом навестить профессора Подволоцкого и только в середине января 1916 г. прибыть на место службы. Хотя о причине раннего возвращения к месту службы я догадывался – моя сестра и зять опять разругались. Об этом сестра сообщила мне в короткой телеграмме, указав причину ссоры – старинный кортик семьи Терентьевых, передаваемый из поколение в поколение. Его смастерил предок Владимира – Поликарп Терентьев, оружейный мастер при дворе Анны Иоанновны. Насколько я помню, с этим кортиком постоянно была связана какая-то тайна и Володя стал его обладателем в конце 1915 г., когда скончался его Терентьев-старший. Владимира Николаевича подкосило известие о том, что Россия всё-таки вступила в войну с Германией. Он не был трусом, наоборот – патриот своей страны. И непросто слепо любил свою страну, он был реалист. Терентьев-старший понимал, что пока во главе армии стоят люди типа великого князя Николая Николаевича-младшего, то проигрыш в войне обеспечен. Собственно, он почти не ошибся. Единственное, где мы ещё держали оборону – это морские сражения. Отец Володи умер в конце 1915 г.Став главой семьи, Владимир Терентьев никак не ожидал, что его супруга окажется такой шустрой, нежели он рассчитывал. Она не собиралась сидеть за пяльцами или вязанием, ходить по салонам и прочее. Авантюрная жилка семьи Никитских требовала выхода. Владимир же наотрез отказывался посвящать мою сестру в тайны их семьи. Ксении не понравилось, что с ней не считаются. Если честно, мне тоже. Что было в этом кортике такого, если Володя носился с ним как с писаной торбой?Я лишь хотел одного – узнать причину ссоры и изыскать пути примирения моей сестры и зятя. Поэтому я, едва распаковав вещи, направился в каюту Володи. Застав его в мрачном расположении духа, я спросил прямо:- Владимир, неужели тайна кортика важнее ваших отношений с Ксенией?- Это она тебе сообщила?- О чём?- О такой глупой причине для ссоры?Я недоумённо пожал плечами:- Да. А причина разве не в этом?Владимир окатил меня мрачным взглядом и ответил:- Нет.Я сел на стул, не дождавшись приглашения от Владимира. - Ты мне, наконец, объяснишь, в чём дело?Владимир молча изучал меня. Я невольно оглядел свой внешний вид – всё ли в порядке. Володя слегка улыбнулся. - Володя, - пришлось вновь о себе напомнить. – Я жду.Володя молча встал, открыл ящик бюро, достал несколько тетрадей в одинаковых переплётах и кинул их на стол. - Это что? – спросил я, хотя ответ знал.- Мои дневники. Ксения нашла их и прочитала.Понятно, сестрица решила сама заняться поисками чего-нибудь, лишь бы не сидеть на месте.- Во-первых, я тебя предупреждал, что Ксения тебе не пара по темпераменту. Во-вторых, какого чёрта ты отправил свои дневники домой?- Это старые дневники.- Тогда что там такого, из-за чего Ксения рассорилась с тобой? Твои похождения с женщинами до свадьбы? Или уже после? Володя плюхнулся на стул и посмотрел на меня нечитаемым взглядом. Мне стало не по себе. Да что с ним такое?Тем временем, Володя подвинул мне свои дневники.- Я хочу, чтобы ты прочитал.- Что? Зачем?- Я хочу, чтобы ты их прочитал, - с нажимом повторил Володя.- Я не думаю, что это удачная мысль.- А я думаю удачная, - жёстко ответил Терентьев. – Когда прочитаешь, тогда и поговорим.- О чём? – как меня достали недомолвки.- Прочитав, ты сам решишь, оставаться тебе моим другом или послать куда подальше.С этими словами, впихнув мне в руки свои дневники, Володя буквально выставил меня за дверь. Я был в недоумении и пока отнёс Володины дневники себе в каюту. Добраться до них я смог лишь на следующий день вечером.Полевой.После того как Никитского отправили в камеру, я, Свиридов, ребята и Марья Гавриловна поехали в Пушкино. В истории с кортиком следовало поставить точку, заодно и пожилую женщину отвезти домой. По дороге Мария Гавриловна рассказывала о Поликарпе Терентьеве, своём сыне и его ссоре с Ксенией Сигизмундовной во время последнего пребывания дома из-за кортика, о часах, которых было множество по всему дому.Прибыв на место, мы как-то все дружно решили, что нам нужны часы из кабинета, которые сконструировал лично Поликарп Терентьев. В итоге мы нашли то, что нашли – бумаги, в которых сообщалось о затонувших кораблях и их грузах. Терентьевы собрали сведения за последние двести лет. Интерес для нас представляли наши моря, поскольку мы справедливо полагали, что в заморских нам искать никто не позволит (ну разве что, это будет один из затонувших кораблей русского флота). Свиридов был доволен. Если удастся поднять несколько кораблей, то их груз (золото и драгоценные камни) пойдёт на строительство молодой советской республики. Свиридов унёс ворох бумаг в столовую, ибо там было светлее, мальчишки побежали следом, а я решил сложить оставшиеся бумаги на место. Совершенно случайно мой взгляд упал на полку, где стопкой лежали несколько одинаковых тетрадей. Какой знакомый переплёт. Кажется, такие же тетради я видел у Никитского в каюте, когда пришёл отчищать испачканную мной одежду. Мне стало интересно (обыск-то пока не проводили), неужели он оставил свои тетради у Терентьевой? Оглянувшись и убедившись, что меня никто не видит, я взял верхнюю тетрадь и раскрыл наугад. Лучше б не читал, ей богу!?Глаза В. были так близко от моего лица, что я невольно потянулся, чтобы поцеловать их. Едва себя не выдал. В. что-то говорил, смеялся, но я совершенно не слушал его, настолько меня заворожил мягкий свет его серых глаз?.Я почувствовал, что краснею и быстро захлопнул тетрадь. Чёрт возьми, как неловко! Нет, я не скажу, что был ханжой. Всякое случалось и уж если в императорском доме были такие случаи (чай не в тундре служили и сплетни из офицерской кают-кампании долетали и до наших ушей), то и на военных кораблях иногда подобное случалось, особенно в дальних походах. Как-то об этом намекал боцман. Выходит, и у нас, на ?Императрице Марии?, мог произойти такой случай? Но чьи это были записи? Терентьева? Никитского? По идее Никитского, раз я видел эти тетради у него в каюте, но что-то меня царапнуло. Серые глаза… Я невольно улыбнулся. Именно стальной цвет глаз Никитского всегда обращал на себя внимание при встрече. Значит, это всё-таки дневники Терентьева? Решив проверить свою догадку, я воровато оглянулся и открыл тетрадь на первой странице. На обложке красовалось имя Владимира Терентьева. Неужели капитан второго ранга писал о Никитском? А что если Никитский узнал и… Так, я мотнул головой. Не проще ли спросить у самого Никитского? Угу, так он мне и сказал… Но поговорить всё равно надо. Придётся просить Свиридова о том, чтобы поговорить с Никитским наедине. С этими мыслями я вышел из кабинета, стараясь, чтобы моё лицо меня не выдало.В машине, по дороге в Москву я вспомнил один эпизод.Июль 1916 г.Найти каюту Никитского не составило труда. Боцман подсказал, где она находится. Оказавшись перед ней, вежливо постучал в дверь:- Господин старший лейтенант, ваше благородие…За дверью послышался шум. Я вновь постучал.- Ваше благородие?Снова шум, чьи-то приглушённые голоса, а потом дверь открылась. На пороге стоял Никитский, без кителя. Его серые глаза были словно шальные. - Что вам матрос? – хрипло спросил он.Я отдал честь:- Господин старший лейтенант, прибыл в ваше распоряжение.- И зачем?Я растерялся.- Так я ж должен вам ботинки вычистить.Выражение лица Никитского говорило о том, что я притащился не вовремя. Но он справился с собой и жестом попросил войти. С чего это вдруг? Мог бы и просто кинуть свои ботинки за дверь. Тем временем, Никитский крикнул в глубину каюты:- Владимир Владимирович, на вашем месте я бы обратился к доктору. С плечом не шутят.Я осторожно вошёл. Сильно пахло кофе и чем-то ещё. Какой-то сладковатый запах. У иллюминатора стоял тот самый офицер, которого я первым поприветствовал прошлой ночью. Он смотрел прямо в иллюминатор, нервно застёгивая рубашку. Мой взгляд упал на письменный стол. На нём в беспорядке валялись несколько тетрадей в одинаковых переплётах. Из них торчали закладки. Можно было предположить, что офицеры обсуждали нечто важное. Никитский проследил за моим взглядом и сказал:- Матрос, забирайте ботинки и отправляйтесь чистить.- Слушаюсь, ваше благородие, - я неловко схватил ботинки, не удержал в руках и они упали на пол.Глаза Никитского опасно сверкнули.- Уже ухожу, - я второй раз взял грязные ботинки, чуть не стряхнув с вешалки мундир.- Матрос.., - начал было Никитский.- …Полевой, - снаглел я.Помирать, так с музыкой!- Я запомню, - усмехнулся Никитский. – Идите уже прочь.Я решил дважды не искушать судьбу и скрылся за дверью. Однако, начищая ботинки непосредственно у дверей каюты старшего лейтенанта, я невольно напрягал слух. Мне показалось странной та атмосфера, что царила в каюте старшего лейтенанта. Но как я ни старался, ничего не услышал. Может, вполголоса разговаривали? Внезапно дверь распахнулась (я едва успел отскочить) и на пороге возникли Никитский и Терентьев.- Господин капитан второго ранга, вас проводить до врача? – спросил Никитский.Почему мне кажется, что этот вопрос рассчитан на меня?- Не извольте беспокоится, Валерий Сигизмундович, я справлюсь сам.С этими словами капитан пошёл прочь от каюты Никитского. А я даже не обратил внимания на этот офицерский фарс – мой взгляд невольно зацепился на красное пятно на шее Никитского. Заметив куда я смотрю, Никитский неторопливо застегнул ворот и посоветовал мне:- Лучше займитесь делом, матрос Полевой. Осень. 1921 г.Меня выбросило из воспоминаний из-за того, что Миша Поляков звал меня. Оказывается, мы уже приехали на Арбат. Пообещав Мише зайти завтра до своего отъезда, я поехал со Свиридовым дальше. Почему-то почувствовал, что тот хочет переговорить со мной наедине. Я не ошибся. Едва мы доехали до милиции и выбрались из машины, Свиридов задал вопрос, глядя на меня испытующим взглядом:- Вы что-то хотите мне сказать, я не ошибся?- О чём вы? – деланно удивился я.- О Никитском и Терентьеве. И вы, и я понимаем, что версия с кортиком и взрывом линкора, дабы скрыть убийство Терентьева, сойдёт для мальчишек. Но неужели вы думаете, что я отнесу подобный бред комиссару на стол?Я молчал, лихорадочно размышляя над ответом, а Свиридов тем временем продолжил:- Согласитесь, что история взрыва шита белыми нитками. Слишком много жертв, чтобы скрыть убийство одного офицера и похищение кортика. Причина взрыва гораздо серьёзней.Я устало спросил:- А я причём?- Мне показалось, что в доме у Терентьевой вы узнали нечто такое, что заставило вас крепко задуматься.- Было так заметно?- Да. Насчёт ребят, правда, не скажу, но я заметил.Я повернулся к Свиридову и сказал:- Проблема не в том, что я что-то скрываю. Проблема в том, что тайна не моя. И я вообще не уверен, стоит ли её озвучивать сейчас. Пока всё на уровне догадок и мне нужно поговорить с Никитским.- Уверены? – следователь холодно посмотрел на меня.- Да и желательно наедине.Свиридов задумался. Я понимал, что ему очень хочется по присутствовать при нашей беседе, но я боялся, что Никитский откажется со мной говорить, если мы будем вместе со Свиридовым. Мало того, пошлёт куда подальше.- Хорошо, я согласен. Но если там будет что-то по нашему делу…- Я сообщу, - торопливо согласился я.Через полчаса Никитского привели в кабинет Свиридова. Дождавшись, когда конвой скроется за дверью, Свиридов тоже вышел, многозначительно посмотрев на меня. Я не знал с чего начать разговор. Ну, в самом деле, не спрашивать же в лоб ?Вы спали с Терентьевым? или ?Вы убили Терентьева из-за того, что он вас домогался?? Пока я размышлял, гнетущее молчание разорвал именно Никитский:- Матрос Полевой, у вас точно такой же взгляд, как в тот вечер у моей каюты, когда вы что-то видели, но не поняли что именно.Я пропустил мимо ушей слово ?матрос?, опустил голову и усмехнулся. Да как он умудряется читать мои мысли? Надо же, взгляд запомнил. Что ж, раз он почти всё понял, то и я темнить не буду.- Мне вот интересно, Терентьев смог вас уговорить или нет?Никитский приподнял бровь, но я видел, как он насторожился. Значит, я прав. Вот только в чём прав, я ещё не сообразил.- Я жду ответа.Никитский молчал. Я понимал, причину молчания. Далеко не каждый мужчина сознается в подобном, даже в личных записях. Терентьев в этом смысле оказался честнее. Я решил подтолкнуть Никитского. В конце-концов, что-то мне расхотелось сообщать Свиридову о том, что я прочитал в дневнике Терентьева. Однако беседу пересказать придётся, а для этого мне нужны ответы Никитского на мои вопросы.- Гражданин Никитский, отвечайте на поставленный вопрос.- Обойдёшься, щенок! – рыкнул Никитский.Терпение, Сергей Николаевич. Я мягко уточнил:- Насчёт щенка вы погорячились, гражданин Никитский. Я не намного младше вас. И спрашиваю я не просто так.Никитский вновь саркастически приподнял бровь.- Мы оба знаем, что убийство Терентьева было не из-за кортика. - А из-за чего? – нагло спросил Никитский.Нарывается же, гад! - Когда мы со следователем снова были в Пушкино, я совершенно случайно прочитал часть записей дневника Терентьева.Никитский дёрнулся и окатил меня ледяным взглядом.- Там, конечно, только инициалы, - продолжал я, блефуя. - Но описание внешности порой довольно точное.Никитский играл жвалками, но продолжал хранить молчание.- Очень точное, - дожимаю я.Никитский разлепил губы:- А с чего вы взяли, Полевой, что в дневниках Терентьева речь обо мне?Я усмехнулся:- Терентьев особенно много места уделяет описанию глаз этого человека.- А это как соотносится со мной? – делано удивляется Никитский.А то ты не знаешь!- Он не единственный, кто обратил внимание именно на это.- А кто ещё? – глумливо усмехнулся Никитский.А, ладно, пойду ва-банк!- Я.Надо было видеть выражение лица Никитского. Он где-то с минуту переваривал мой ответ, а я чувствовал, как у меня невольно начинают гореть щёки. Тяжело вздохнув, Никитский ответил:- Только не говорите мне, матрос…- Комиссар, - поправил я.Никитский кивнул:- Хорошо, комиссар Полевой, поясню. Вас тоже прельщают ?греческие нравы??С трудом дошло о чём он говорит. Врезать бы ему как следует, да не выйдет. Сам же начал этот разговор.- Какие ?греческие нравы?? – спросил я, лишь не молчать.Никитский устало пояснил:- Я имел в виду, что и вы тоже испытываете ко мне какие-то чувства.Я вспыхнул:- Да какие я могу испытывать к вам чувства кроме ненависти?!- Поговорку напомнить? – услужливо предложил Никитский.- Да пошёл ты! – буркнул я, со злости переходя на ?ты?. – Я его серьёзно спрашиваю, а он дурака валяет. Думаешь, следователь – идиот? Он прекрасно понимает, что убийство Терентьева и взрыв корабля – это разные вещи. А уж похищение кортика у старшего по званию вообще ни в какие ворота не лезет. На кой он тебе сдался? Не такой уж ты дурак, чтобы не понимать того, что тайны семьи Терентьевых связаны вовсе не зарытыми кладами. Неожиданно я замолкаю, поражённый догадкой. Ну конечно! Кортик… Ножны… Никитскому нужен был кортик, как воспоминание о Терентьеве. Тогда зачем он его убил? Что-то я совсем запутался. Ладно, пока продолжим:- Не сегодня завтра, Свиридов вернётся в Пушкино и найдёт дневники Терентьева. Ты хоть это-то понимаешь, упрямец чёртов! Последнюю фразу я буквально проорал, прямо глядя в измученное лицо Никитского. Дверь в кабинет тут же распахнулась и ворвался Свиридов. Спасибо, что без конвоя.- Что у вас произошло?Я растерялся, не зная, что ответить. Свиридов сверлил меня взглядом, а я молчал. Ситуацию разрядил Никитский. Схватившись рукой за сердце, он как-то картинно сполз со стула. Мы со Свиридовым озадаченно уставились на лежащего на полу Никитского.