Chapter thirty. The lesser of two evils (1/1)

Очередная осень пришла в дом Ти Спирсов, смешиваясь с тоской. Грелль снова вернулся под крыло дворецкого, ощущая себя куда смелее и умнее, чем раньше. Джеймс Блэк был виден им насквозь, но теперь юноша не боялся этого. Он знал, что за чёрт сидит в глазах мужчины и не боялся его, только вот и сам дворецкий, словно волк, учуявший опасность, не спешил нападать. Мистер Блэк обратился вслух. Всё лето он внимательно смотрел за молодыми людьми, подмечая то, что не смог бы подметить никто. Страшная ревность, в коей смешались все демоны ада, гнала его вперёд, заставляя вглядываться в мальчишку сильнее и старательнее, и конечно, он просто не мог не заметить какие взгляды Грелль Сатклифф бросает на своего господина. Сначала Джеймс Блэк ощутил такую ярость, что едва смог овладеть собой, он чувствовал, что между этими двумя происходит что-то совсем не безобидное, но если каждый взгляд Грелля был очевиден, то молодой Ти Спирс всегда казался беспристрастным. Уильям словно и не знал о том, как мальчишка смотрит на него, только дворецкий дураком не был, он понимал, что дело нечисто, слишком часто эти двое скрываются из виду, прячась в саду, в конюшне, закрываясь в библиотеке и апартаментах молодого господина. Однако проследить за ними было достаточно сложно, дворецкий слишком часто был на виду. Однажды, в конце лета, когда до отъезда Ти Спирса оставалась пара недель, Джеймс Блэк смог застать сцену, которую никто не смог бы считать чем-то иным, чем проявлением любовной привязанности двух сердец. Он видел как мальчишки украдкой целовались, видел, как ласково улыбался Уильям своему слуге. Быть может, в тот момент душа дворецкого окончательно утратила благословение Господа, но больше всего на свете Джеймс хотел свернуть наглому мальчишке шею. Теперь же, когда Грелль вернулся под его крыло, дворецкий выжидал. Подобно обманутому любовнику, он хранил в душе жажду мести, его чёрные глаза прожигали слугу, обещая ему что-то страшное. Мучительное желание стало ещё острее, сама мысль, что кто-то уже касался этой белой кожи и зарывался в алые волосы, вызывала такое неистовство, что даже дикие звери посторонились бы его. Они смотрели друг на друга как хищник, завлекающий жертву в свою ловушку, и жертва, почитающая себя достаточно сильной, чтобы принять вызов и сразиться с ним. Грелль был горд, он держал спину прямо, в зеленых глазах его появилась невиданная ранее жестокость, Блэк же казался отстранённо холодным. Дворецкий долго думал о том, как заманить юношу в ловушку, два желания боролись с ним, и наконец, оба пришли к соглашению. Если он расскажет господину, что коварный и неблагодарный щенок, коего они приютили и дали все, что только можно было дать такому как он, совратил их доброго и благородного сына, то Ти Спирса срочно женят, а мальчишку погонят взашей и тогда сам Блэк попадет в немилость, ибо гонцы, приносящие дурные вести, часто получают незавидную судьбу. Но если же напугать мальчишку, если внушить ему мысль… о, каким шелковым и покладистым станет этого гордый щенок. Наступали первые холода. Листья всё ещё держались тонкими стебельками за родную ветку, но жестокий ветер злобно срывал их и бросал на землю, затопленную не засыхающими лужами. Дожди в этом году наступили раньше обычного, отчего в большом и старом доме стало рано темнеть, а в длинных коридорах на первом этаже гулял ветер. Грелль сидел за столом в комнате дворецкого, аккуратным почерком (за последние годы он хорошо натренировался красиво писать, чтобы господину Ти Спирсу было приятно) выводя смету жалования другим слугам. Счёт все ещё не был его сильной стороной, но он старался изо всех сил.— Я закончил, — сообщил Сатклифф, протягивая исписанные листы своему наставнику, то внимательно пробежался взглядом по аккуратным столбцам.— Вы снова неправильно посчитали, — заявил Блэк, положив лист перед юношей. — Вот, смотрите. Дворецкий слегка навис над мальчишкой, указывая ему пальцев в ошибку, Грелль нахмурился, пересчитывая всё на другом листе.— Мистер Блэк, — уверенно произнес мальчишка, скосив взгляд на мужчину, — не могли бы Вы не склонятся надо мной.— Отчего же? — усмехнулся Блэк, наклоняясь ещё ниже, — разве Вам так неприятно моё присутствие? Или Вы предпочитаете, чтобы над Вами склонялся только господин Уильям? Грелль слегка вздрогнул, но натянув на лицо маску холодной учтивости, подмеченной у господина, поинтересовался.— На основании чего Вы делаете столь сомнительное замечание, мистер Блэк?— Полагаю, что на основании собственных глаз, — насмешливо отозвался дворецкий. — Вы столь наивны, Сатклифф.— Полагаю, что Ваши глаза видели, как господин склонялся надо мной, дабы объяснить мне свою мудрую науку, но, поверьте, мистер Блэк, мне нравится подобное не более, чем сейчас.— Отчего же? Полагаю, Вам более нравится, когда Ваш господин склоняется над вашим лицом за поцелуями, ибо, готов поклясться на священном писании, я не видел, чтобы он возражал. Впервые за долгие месяцы Грелль ощутил неподдельный страх. Этот ужасный человек видел их, о да, он видел, ибо ни один благовоспитанные и строгий человек не смог бы предположить подобное, если бы не видел сам. Весь вид Блэка выражал торжество, и Сатклифф не знал, что ему ответить.— Полагаю, Вы видели не то, что было на самом деле, — возразил слуга, но в его голосе скользила неуверенность.— Вы полагаете, — усмехнулся Блэк, — а я полагаю, что есть множество вещей, которые я не видел. Но знаете, что, мистер Сатклифф?— Не имею представления, сэр.— Покуда наш господин еще не уехал за море по своим торговым делам, предлагаю сказать ему о том, что я видел, а Вы скажите всё, что желаете в своё оправдание. И, если после того, хоть какая-то деталь подтвердит, что мои глаза честнее вашего рта, о… Вы даже представить не можете, что за этим последует для Вас… и Вашего господина, разумеется. Есть моменты, в которые весь мир разлетается на кусочки, обращая нечто нетленное в мыльный пузырь, примерно это же чувство ощутил Грелль. Он знал, ловушка захлопнулась, потому что мистер Блэк слишком отчетливо выделил слово «господин». Страшный грех, несмываемое пятно на репутации, позор… ах как много слов придумано в английском языке, чтобы сказать о том, какая страшная расплата настигает того, кто так искренне любит.— Вы не сделаете этого, — дрогнувшим голосом произнес Грелль.— Отчего же? Разве я не высказал Вам свои намерения более, чем ясно?— Если бы Вы хотели сделать это, то не сказали бы мне.— Действительно, Вы стали очень сообразительным мальчиком, Грелль, — Блэк мерзко улыбнулся, после чего, посмотрев юноше прямо в глаза, продолжил. — Моё молчание стоит дорого.— Что Вы хотите от меня? Голос слуги дрожал, потому что глубоко в душе он знал, чего именно хочет от него этот дьявол, как будто в насмешку принявший облик человека. Лицо Блэка изменилось, став таким лукавым, что сомневаться не приходилось.— Я думаю, Вы и сами знаете, ведь я давно притязал на роль, которая так приглянулась Вашему господину. И, прежде чем отвергать моё предложение, подумайте о господине Уильяме, если Вы и правда его любите. Позор и боль, ужас и отвращение, от него отвернутся и друзья, и родные и всё это будет по Вашей вине.— Дайте мне время, — в отчаянье попросил слуга.— Я даю Вам неделю, чтобы хорошенько всё обдумать, а если же нет, то мы с Вами пойдем к нашему господину и расскажем ему обо всём.— Я подумаю, — сквозь зубы произнес юноша.— Я в Вас не сомневался, Грелль. Вы свободны. Сатклифф как можно скорее поспешил покинуть комнату дворецкого, сердце его невыносимо болело. С самого начала именно этого юноша опасался больше всего! Пусть бы его гнали взашей с позором за этом, пусть бы черти кололи его душу в аду копьями целую вечность, но как бы он мог позволить Уильяму попасть под удар? Горькое, безмерное отчаянье затопило Грелля. Он понимал, чем должен был пожертвовать, но не знал, имеет ли он, погибший человек, поступить так? Сердце его противилось желаниям этого страшного, жестокого человека, но господин Уильям, если бы только не опасность для него! Времени почти не было, написать господину и получить ответ он ни за что не успеет, а потому нужно решать самому. Греллю было противно при мысли, что его будет касаться Джеймс, что его шею у губы будут целовать губы этого человека, пятная своей внутренней тьмой всё хорошее, что когда-то было в Сатклиффе. Слезы против воли подступали к глазам, Грелль бежал вдаль, за пределы этого мрачного и жестокого дома куда-то далеко, даже не накинув своей куртки. Ветер завывал вволю, было холодно, но едва ли парень понимал, как ему холодно, жгучая душевная боль застилала его глаза, путая все чувства и образы. С небес срывался мелкий дождь, он немного привел юношу в чувства, заставляя Грелля проснуться посреди поляны, где так часто они с Уильямом проводили время верхом на лошадях. Он очнулся продрогшим, промокшим и разбитым, таким же, как мягкая грязь под ногами. Совсем скоро он станет такой же грязью. Почти без сил он зашел в конюшню, падаю лицом на стопку чистого сена, как бы хотелось ему умереть в тот момент, ведь умри он здесь и сейчас, позор уже не падет на голову Ти Спирса, а дворецкого, если он только посмеет сказать что-то такое, выгонят взашей.— Уилл, — тихонько шептал почти что безумный слуга, пытаясь зарыть в солому. Конюхи были на обеде, конюшня пустовала, разве что лошади глядели на него с удивлением и как будто сочувствием, будто и они чуяли, что над головой этого злополучного мальчишки нависла очередная круча. Со двора, заслышав шорох, примчался длинных, худой щенок. Увидев Грелля, он тут же начал ластиться к нему, прося поиграть с ним, а поняв, что с человеком что-то не так, лег рядом и принялся грустить вместе с юношей, выказывая свою привязанность.— Если бы и я был простым псом и служил моему господину, — горько пробормотал Сатклифф, поглаживая щенка по коричневой шерсти. Собака одобрительно завиляла хвостом, двигаясь ближе к слуге. В конюшне было достаточно тепло, особенно, когда сено лежало по самую макушку, как одеяло. Грелль зарылся в сено, пытаясь согреться, думая над тем, что ему делать. У него было только три варианта, и да простит его Господь, за то, что последнего он хотел избежать больше всего на свете. Либо отдаться этому человеку и запятнать себя и свою любовь до скончания дней, либо убежать, предав своих господ и своего возлюбленного, о том, чтобы позволить дворецкому донести хозяевам не было и речи. Грелль подумывал и том, чтобы убить этого человека, но как же он убьет его? Да и что сказал бы Уильям, узнай он о том? Выбора не было, были два зла, и какое из зол худшее Сатклифф не знал. Вернулся в дом слуга через час, сразу же проскальзывая в свою комнату. Он хотел написать письмо господину, чтобы тот знал, но что именно должен знать Ти Спирс? Сначала Грелль хотел написать ему о том, как сильно и отчаянно любит, о том, какое ужасное условие ему поставил дворецкий, многое, но не решался. Бежать или остаться, какой жестокий выбор! Бежать от Уильяма — значит отречься от его, предать и более никогда не видеть, остаться — значит служить утехой другому человеку, пятная ту чистую, светлую, юношескую любовь, что жила в нём. О, Господи, помоги ему выбрать! Помоги ему сохранить верность тому, кого он действительно любит!