XVIII Past (2/2)

Николь открывает глаза и чувствует холодный соленый бриз на губах: это она помнила.

Это был ноябрь, холодный и невыносимый ноябрь, тот вечер, когда Элайджа впервые рассказал ей о земле за океаном, когда время казалось таким легким и необычным, словно во сне. Может, это все и было сном?..- Тут холодно...- почему-то говорит Николь, хотя ноги по лодыжку утопают в горячем песке, смываемом илистой соленой водой. По коже ползут неприятные мурашки, словно в душе было пусто и тяжело, как после смерти близкого человека. Элайджа осторожно берет обращенную за руку, от его тела исходит приятное тепло, горьковатый запах крови, что-то неуловимо близкое, родное и в то же время непривычное, потому что пальцы Монтеграль холодны как лед. Прикосновение бьется током, и девушка преодолевает желание одернуть руку. Есть какой-то комизм в том, что даже в своих мечтах Николь оставалась такой несчастной и подавленной. Волосы завивал в ленты океан, сыпал обжигающими брызгами на лицо, хотя солнце уже давно катилось за небосвод, перемежаясь красными волнами.

Они стояли в молчании несколько минут: Николь заметила, что по щекам у нее бегут слезы, забирая часть пустоты внутри с собой. Она снова плачет. Тогда в ней умирала прежняя Николь Монтеграль, что в ней умирает теперь? Вытерев глаза рукой, девушка обращается сама к себе, нарочито громко произнеся:- Ты же знаешь - это все не настоящее.

Это только стоит признать.Время будто замирает на мгновение, волосы застывают вместе с ветром, а обращенная оборачивается и замечает, что стоит на берегу океана совсем одна, хотя еще секунду назад чувствовала горячее прикосновение ее единственного Бессмертного.

Сейчас ничего не было, а пустота под ребрами только надавила, шум океана и не думал исчезать, захлестывая с головой и не желая смывать позорную пустоту и тревогу.-Ты самый замечательный вампир из тех, которых я встречала,- Николь отсалютовала бокалом и подмигнула Первородному, добродушно рассмеявшись. Элайджа качнул головой, стараясь не сводить взгляда с Николь:- Ты мне льстишь.- Настоящий образ вампира, Элайджа,- отнюдь не смутившись, продолжила обращенная,- тактичный, обходительный, загадочный, жестокий. Прообраз самого графа Дракулы из средневековья.

- Так это все ты,- Майклсон тихо рассмеялся, откинувшись на спинку кресла.- А я все думал, кого же он мне напоминает...- Я хороший писатель,- Николь удовлетворенно пожала плечами.- И отличная муза.Элайджа почти никогда не удивлялся своей подопечной: эта девушка имела неиссякаемый запас фантазии, огонь в глазах и жар в сердце – словом, решительно не была похожа на подобных себе и даже на самого своего создателя. Они были словно две пересекающиеся противоположности, подталкивающие друг друга к краю обрыва. Пока земля не была готова осыпаться под ногами, ведя влюбленных из крайности в крайность.Теперь, если Первородный и сомневался в той, кто мог так легко манипулировать людьми и создать неповторимый образ вампира, то теперь он точно знал, чьих это было рук дело.

Майклсон глядел в окно на заснеженные улицы, блестящие изредка огнями фонарей, стоял и думал. Когда-то он не мог выдержать в молчании и десяти минут, теперь тишина стала его лучшим другом. По прошествии лет твои мировоззрения, так или иначе, меняются новыми приоритетами, приобретают новый смысл. Вампиры всегда казались умнее людей, они умело опережали их на несколько столетий, знали о тех вещах, до которых великим умам еще предстояло дойти. Такая власть заставляла чувствовать себя избранным и одиноким одновременно. Это одиночество можно было разделить только с себе подобным, таким же одиноким и несчастным, как и ты сам.

Элайджа смотрел вдаль, где за полосой фонарей кончался город и виднелись верхушки деревьев. В сердце роилось странное колющее ощущение, не сразу, но мужчина смог определить, что испытывает волнение. И за человеческие чувства не было стыдно ни капли.

Снова не дождавшись Николь, Элайджа подлил в бокал еще вина, чтобы затем с задумчивым видом уставиться в окно и в следующий миг ощутить болезненный укол у самого сердца.

На этом было все кончено, потому что телефон на звонки не отвечал, а сердце в груди отчего-то колотилось как сумасшедшее. С этим ничего нельзя было сделать, но и звонить уже было поздно.

Не раздумывая, Майклсон взял с вешалки свое пальто и вышел на заснеженную улицу.

В то же самое время за несколько сотен лет, по дороге, ведущей к пригороду, под покровом ночи шли двое. Они шли, обнявшись, кутавшись в один плащ.

И счастье было спутником той судьбоносной ночи. Счастье и венок из сирени, пахнущий её единственным Бессмертным.