Глава 10 (1/1)

Мягкое белое тело Торы так и манило к себе. Покатые плечи, полные груди с крупными розовыми сосками, пышные бедра. Золотые волосы смело отброшены назад — Тора не пытается прикрыться ими в глупом смущении. Она знает, что прекрасна, соблазнительна, желанна. Знает, что отказаться от нее невозможно. Изменить — легко. Забыться на ночь в объятьях другой — проще простого. Но покинуть навсегда — нет.Самой нежной юной прелестнице с испуганными глазами олененка не сравниться с Торой. Она не жертва, Тора — хищница. Еще никто не смог покорить ее. Торой нельзя овладеть — она владеет мужчиной, что отважился разделить с ней ложе. И все его заслуги и звания теряют значение, когда Тора понимает: ?Хочу!? Стоит ей поманить, слегка поведя плечом, и любой окажется у ее ног. А испробовав раз, будет вновь и вновь, подобно верному псу, нестись по первому зову.А Тора вечно голодна, вечно исполнена страсти. Порой кажется, что боги прокляли ее, устроив между ног женщины свой огненный алтарь, постоянно требующий мужскую силу в жертву. Поэтому для Торы нет разницы: крестьянин, воин или ярл. Будь это не Тора, ее бы давно окрестили шлюхой.И сам конунг Норвегии пал жертвой бесстыдного взгляда. Похотливый любитель нежных девичьих тел, после встречи с Торой он все так же брал в свою постель невинных дев. Так же бездумно отнимал их честь и ломал души, но это боле не приносило ему того острого наслаждения, что в былые дни. Теперь игрушки надоедали быстрее, становясь пресными в момент. Тело конунга принадлежало распутнице, ныне раскинувшейся перед ним. Хакон опустился рядом со жмурящейся красавицей и мягко сжал ее бедро, утыкаясь носом в дурманяще пахнущую плоть. Он заскользил губами по ноге вверх, лизнул кожу у самого края кучерявых волос. Тора усмехнулась и откатилась от конунга.— Скажи, что за визг сегодня нарушил мой сон? Хакон поднял на Тору полный жажды взгляд и недовольно поджал губы. Снова потянулся к женщине, но та лишь насмешливо взглянула на него.— Привезли очередную девицу.

— И как? — томно протянула Тора. — Хороша? Рот конунга изогнулся в глумливой улыбке:— Хрупкий изнеженный цветочек. Зато волосы… огонь!— Но есть ли пламя внутри?— В этой девчонке? — Хакон презрительно фыркнул и, положив ладонь Торе на живот, слегка вдавил пальцы в упругое тело.Тора расслабленно прикрыла глаза и перетянула руку Хакона себе на грудь. Она убедилась, что ее положению ничего не угрожает, и решила получить свою долю наслаждения.* * * Тормод открыл глаза и застонал. Сознание было мутным, а горло совершенно сухим. Он облизал губы и еще один стон вырвался из его груди.— Живой! — радостный возглас противно резанул слух. Тормод повернул голову и увидел довольную Ингигерд. Девчушка задорно улыбалась, держа в руках стопку чистых рубах.— Воды дай.— Угу, я мигом! — кивнула Ингигерд и выскочила вон. Вернулась она с большой крынкой, полной прохладной, пахнущей травой воды.— Давно?— Три ночи минуло. Тормод прикрыл глаза и стиснул руки в кулаки так, что побелели костяшки. Ему волком выть хотелось, кусаться, царапаться — хоть что-нибудь. Только поздно. Три дня — слишком большой срок. Он не спас Ингеборгу, не сумел защитить единственную ценность в своей жалкой жизни.— Отец?— Один принял его, — вмиг потухнув, пробормотала Ингигерд, — Эрик был хорошим воином.— Ясно…— Тормод, ты…— Ты знаешь, что за человек увез Ингеборгу? Ингигерд отвела глаза и закусила губу. Нервно заправила выбившуюся прядь за ухо.— Тебе на что?— Если спрашиваю — вестимо, надо.— Не нужно оно тебе, — твердо произнесла Ингигерд.— Поговори мне тут. Не тебе мужчине указывать…— И поговорю! — уже сквозь слезы выкрикнула девочка. — Поговорю! Ничего ты ужо не исправишь, а сам сгинешь! Не лезь, куда не звамо! Дом твой сгорел, ты б его лучше поднимал, а не о глупостях думал!— Как… сгорел? — растерянно переспросил Тормод.— Так, — тихо ответила Ингигерд, — раз — и нет. Насилу затушили, чтоб на соседей не перебросился.— Значит, судьба… хитрые узлы на моей нити старухи-Норны* завязали. Только, боюсь, недолго нитке виться…— Не говори так, — побелевшие губы Ингигерд еле шевелились. — Отстроишься, запас сделаешь, поживешь. Там, гляди, и женишься, а потом и детки пойдут…— Хорошая ты, Ингигерд, — с сожалением в больном голосе сказал Тормод. — Вырастешь — мечтой станешь, звездой северной.

— Тормод, ты чего? — удивилась девочка, глядя на грустную улыбку Тормода.— Так кто увез мою сестру?— Все же торопишься в Асгард?— Пожалуй, тороплюсь.— Ярл Виглик со своими людьми. Только сразу не беги — дай пустой голове своей хоть чуток зажить.— Спасибо. Спасибо, Ингигерд.* * *— Ну, что, великий посол-бунтарь, что делать будем? Норд улыбнулся и бросил на Торкеля хитрый взгляд:— Смотреть. Смотреть и слушать, великий полководец!— И на что же ты желаешь обратить свой взор?— А что ты можешь мне показать?— Порт?— Ну уж нет — в порту я уже бывал. Второй раз неинтересно.— Тогда, быть может, тебя заинтересуют знаменитые снега? Только, боюсь, даже здесь летом их не бывает, придется подождать.

— Как близко к конунгу ты сможешь меня провести? — Норд заговорил серьезно.— Хочешь его внимательно рассмотреть?— Да нет. На самом деле, на него мне смотреть пока вовсе не обязательно.

— Тогда зачем?— Меня интересует его окружение.— То есть, тебе надо не просто попасть в его окружение, но и стать там своим?— Примерно.Торкель нахмурился.— Это не то чтобы уж совсем невозможно, но весьма проблематично.— Ничего. Трудности нас не пугают. К тому же мы не торопимся. У тебя здесь есть знатные знакомые?— Есть несколько.— А друзья?— Так, парочка. Но я не уверен, что они сейчас здесь — мы ж на месте не сидим. И ты должен понимать: то, что они являются моими друзьями, не делает их сторонниками Олафа. Норд задиристо улыбнулся и кивнул.— Веди! А там разберемся.

* * * Тормод смотрел на крепкий добротный дом и задыхался от клокотавшей в груди ярости: от его жизни осталось только пепелище, а этот боров счастлив и здоров. И пусть этот Виглик лишь выполнял приказ конунга — нет ему прощения.

— Папа! — крошечная девчушка выбежала из дома и, широко размахивая руками, кинулась на задний двор. От бега ее тоненькие рыжие косички подпрыгивали на худых плечах. За девочкой на улице появился высокий, даже по скандинавским меркам, мужчина. Он двигался медленно, с ленцой, будто наевшийся зверь.

— Папа, смотри, кого Луна родила, пока ты в город ездил! — маленький пушистый щенок жалобно скулил и вертелся, видимо, желая оказаться на земле.— Хороший, — важно кивнул ярл Виглик, бросив на щенка рассеянный взгляд.— Я его Месяцем назвала, чтоб как мама был!— Хорошее имя, — Виглик нежно погладил девочку по рыжей макушке. Взвизгнув, малышка развернулась и потащила бедную зверушку за дом, должно быть, обратно к маме. А Тормод улыбнулся и беззвучно отступил назад, скрываясь среди деревьев. Он знал, что делать.* * * План-то у Тормода появился, только, как выяснилось позже, знать и сделать — не одно и то же. Два дня спустя Тормод стоял над плачущей от страха девочкой, сжимая в руке любимый охотничий нож, и никак не решался ударить.Увидев ребенка, Тормод решил, что это — наилучшая месть, пусть и не самая достойная. Раздавить, опустошить, лишить самой большой радости жизни, заставить стенать от невыносимой боли и убить, не лишая жизни, — вот чего он хотел. Чтоб так же, как и у него, в груди ярла появилась большая кровоточащая дыра. Тормоду казалось, что месть — единственное, что ему осталось. Что только она заставляет его двигаться.Но, увидев большие испуганные глаза, понял, что еще не все чувства в нем выжжены. Потому что понял: девочка не виновата, и заставить ее платить за грехи отца — выше его сил. Он сделал глубокий вдох, резко выпустил воздух из груди, спрятал нож и небрежно спросил:— Чего ревешь? Девчушка шмыгнула носом, протерла грязным кулачком покрасневшие и опухшие от слез глаза, оставляя на лице смешные разводы, и бросила на Тормода подозрительный взгляд:— А ты зачем ножом машешь?— Ничем я не машу, — буркнул Тормод и задумался. Убивать девочку он не станет, только, что теперь с ней делать, он совершенно себе не представлял. — Есть хочешь? — от растерянности спросил он.— Хочу, — немало удивив Тормода, ответила девчонка.— У меня только хлеб и сыр, — словно извиняясь, ответил Тормод и полез в мешок доставать заботливо сложенные Ингигерд припасы.— Давай сыр, — покладисто согласилась крошка. — А ты, что, охотиться совсем не умеешь, да? — Тормоду показалось, в голосе ребенка звучала жалость.— Умею.

— Тогда почему нету мяса? Вот папочка умеет охотиться! Он знаешь, как хорошо охотится? Мы все время мясо едим. При упоминании ?папочки? Тормода перекосило.

— Тебя звать-то хоть как?— О, у меня очень красивое имя: Ингеборга! Тормод выронил кусок хлеба, от которого хотел отрезать ломоть. Это… это несуразное недоразумение носит имя его сестры? Он поднял на девочку неверящий взгляд и попытался найти в ней хоть призрак своего цветочка. Но имя этого дитя казалось издевательством, насмешкой. Даже рыжие волосы были жалким отблеском роскоши на голове его Ингеборги.

— Э-эй! У тебя нет, что ли, имени?— А? — Тормод понял, что девочка, не замечая его смятения, продолжает говорить.— Звать тебя как?— А, звать… Тормод.— Хорошее имя, — копируя отца, похвалила Ингеборга. — Ты мне покушать-то дашь?— Кушать… Конечно. Держи. Девчушка схватила хлеб и сыр и начала с аппетитом жевать.— А сам почему не ешь?— Не хочу.— Почему?— Я занят.— Занят? Да ты же ничего не делаешь? — подивилась Ингеборга.— Я думаю.— О чем?— Что мне с тобой делать.— Со мной? Как, что делать? Домой вести, к папе.— Нет! — смерти девочке Тормод не желал, но и возвращать ее родителям не собирался.— Что? — судя по голосу, Ингеборга снова собралась плакать.— Не смей реветь! Не обижу я тебя.— Но я домой хочу. Тормод взъерошил свои волосы, стараясь успокоиться и вспомнить, как он веселил сестру, когда она была маленькой.— Да погоди ты. Домой — всегда успеешь. А ты вот где-нибудь кроме дома-то была? — заметив, что разводить сырость девочка передумала, Тормод продолжил: — Ничего-то ты не видела, ничего не знаешь! А я тебе столько интересного показать могу! Ты белку-то хоть видела, малышка я-хочу-домой?— Видела! — обиженно крикнула Ингеборга. — Видела-видела. Папа маме на шапку много приносил.— А… на шапку… Тогда ничего ты не видела. Белка — на нее, на живую смотреть надо. Она куда интереснее твоего Месяца будет, когда скачет по веткам.— Ты откуда про Месяца знаешь?— А я много чего знаю. Но, если будешь капризничать, тебе не расскажу.— Расскажи, расскажи!— Потом. Может быть. А сейчас ешь. Ингеборга кивнула и снова вгрызлась в сыр. Тормод усмехнулся: дитя. Скора на слезы, но и улыбка — частый гость на остреньком лице. Когда Ингеборга наелась, жизнь Тормода резко стала веселее. Потому как смотреть белку, искать ягоды и учить Тормода охотиться ?как папа?, девочка пыталась одновременно. Как результат, к заходу солнца Тормод еле ноги волочил. Ингеборга попыталась продолжить осмотр интересностей в лесу и по темноте, но Тормод сделал страшное лицо и сообщил, что пора спать.— А где?— Что?— Спать где будем?— Да тут и будем.— В лесу?— Ну, да. А что не так? — не понял Тормод.— Тут же кровати нет! Тормод устало поморщился и потер затылок.— Весь лес — волшебное ложе для того, кто чувствует его.— Чувствует?— Ага. Для настоящих охотников. Ты же дочь великого охотника? — заговорщицки подмигнул Тормод.— Да, — с сомнением ответила Ингеборга.— Значит, и тебя лес примет. Ложись давай. Ингеборга настороженно опустилась на листву и, очаровательно пристроив щеку на сложенных ладошках, закрыла глаза. Тормод слабо улыбнулся. Что делать с похищенным у родителей сокровищем он так и не придумал. Но ни убивать, ни возвращать не хотелось.Тормод и сам уже начал засыпать, когда услышал шорох и почувствовал, как маленькое тельце прижимается к его боку.— Ты чего? — шепотом спросил он.— Холодно, — Тормод кивнул и обнял девочку за плечи. Но мерзнуть Ингеборга не перестала, а через некоторое время еще и дрожать начала. Тормод сердито подумал, что так она заболеет. Пришлось вставать и разводить костер, с трудом нашарив в темноте сухие ветки.— Спасибо, — выдохнула Ингеборга, придвигаясь к огню.— Так, все. Теперь точно спать.Девчушка зевнула и, вцепившись в рукав Тормода, уснула. Тормод растерянно погладил ее по голове и сам прикрыл глаза.Ближе к утру, когда первые лучи солнца слегка поджелтили небо, Тормода разбудили тихие шорохи. Сначала он подумал, что какой-то зверь пробежал слишком близко, но, прислушавшись, насторожился. Звуки шли сразу со всех сторон, будто их окружали. И тут Тормода прошиб холодный пот: среди ночи он не сообразил, что костер — просто замечательный сигнал. И теперь их выследили.Стараясь не совершать резких движений, Тормод нащупал рукоять меча и беззвучно простился с сестрой. Что ж, он получил, что хотел — у него есть шанс скрестить клинки с Вигликом.* * * Норд внимательно рассматривал человека, которого Торкель представил как своего хорошего друга. Это был невероятно маленький в сравнении с большинством местных жителей мужчина. Ростом он был чуть повыше Норда, но казался странно хрупким, сухим. Еще не вернувший форму после отравления Норд казался рядом с ним могучим гигантом. Волосы Бранда смешно торчали во все стороны, будто на голове у него лежал пучок соломы. Глаза были какими-то блеклыми, холодными как у рыбы.

— Ну так что? — спросил Торкель у Бранда, хлопая того по плечу. — Приютишь?— Ну, не бросать ж его на улице, — усмехнулся тот. — Тем более, говоришь, что человек хороший.— Еще какой хороший! — закивал датчанин. — Умный парень. Он, если что, и сподмочь сумеет.— Это-то замечательно, только я сейчас в свои северные владения собираюсь. Просто чудо, что вы меня застали. Но, коли желаете, можно со мной ехать. Молодец-то твой, небось, Норвегии и не видел. Вот и поглядит заодно. Торкель бросил на Норда вопросительный взгляд, и тот едва приметно кивнул.— Отчего не поехать. Токмо он не один, с ним еще молодчик есть.

— Кто таков? — напрягшись, спросил Бранд.— О… это Торвальд. Торвальд Эриксон, сынок Эрика рыжего.

— Такой же буйный? — загоготал Бранд. — Сберегите боги с таким связаться!— Да нет. На удивление спокойный. Даже странно бывает. Юнец еще совсем, только-только семнадцатая весна минула, а ужо как настоящий воин ведет себя. Токмо за этого, — Торкель кивнул на Норда, — переживает всегда очень.— Ну, раз спокойный, возьму. Пускай отдыхают сегодня, а завтра с утречка двинемся.* Норны — древние, могущественные богини судьбы, имена их: Урд (?Судьба?), Верданди (?Становление?) и Скульд (?Долг?). Они пряли нити человеческих судеб и в урочный час обрывали их.