1 часть (1/1)

- раскури мне.Эндрю смотрит, как шкет подпаливает сигаретку, и старается не думать о том, что вот конкретно сейчас у него точно дежавю. у парня с клэр нет ничего общего. кроме пергидрольного блонда, помады и дурацкого платья. нахуй клэр.ну не может быть в гамбурге так холодно. - держи, - мальчишка протягивает ему раскуренную сигарету. на ней следы грёбаной помады. Эндрю снисходительно затягивается с рук пацана, скользит пальцами по пальцам, чтобы перехватить поудобнее... и командует: - на колени.если все немцы такие, мелочно думает Эндрю, то очень странно, что они не построили коммунизм с такой-то дисциплинированностью и с таким-то фанатизмом. добавить бы юноше щепотку типичного британского панковского распиздяйства, и вышел бы из него годный рок-н-ролльщик. хотя по отношению к себе Эндрю распиздяйства не потерпел бы, конечно.а сучка стоит на коленях, торопливо расстёгивает его штаны - как наркоман, которого ломает, лихорадочно, неловко, нервно... и этот змеиный шустрый язычок, эти тонкие губы, эти нежные, скользкие изнутри щёки - весь этот жаркий и жадный ротик существует только для его, Эндрю, удовольствия.затяжка.как же по-шлюшьи выглядит этот юнец... платье это... помада...помада так красиво размазывается по мокро блестящему члену.от белого окна сквозит. изо рта - то ли дым, то ли пар, то ли всё вместе. - давай, блядина, - Эндрю нетерпеливо тянет за выжженные волосы и подаётся вперёд.милый мальчик покорно принимает его в свою глотку, пока он затягивается снова.нет, это не дежавю. клэр так не делала. с клэр вообще было скучно трахаться. женщины все усложняют, хоть и кажутся удобнее. Эндрю выдыхает дым - шумно, немного дрожаще. если все немцы такие, то он бы переспал со всеми красивыми и сладкими мальчишками в гамбурге.в гамбурге раньше было теплее.тёплые широкие ладони подхватывают Эндрю под задницу. Эндрю вздрагивает, как будто он сам такой же пацан. - tiefer, - чуть хрипло требует он.маленькое чёрное платье с тонкими лямками.так глупо смотрится на крепком сочном арийце.засранец чуть не давится уже, но смотрит снизу вверх с обожанием. Эндрю поддал бы бёдрами ещё, но уже просто некуда дальше. ебливый парнишка, которому всегда мало... - достаточно, - Эндрю буквально отрывает юношу от члена, быстро-быстро пытаясь докурить, чтобы не отвлекаться уже. он знает, о чём думает это смазливое создание. о том, что мужчины, бывшие с женщинами, эгоцентричны в сексе. о том, что такие мужчины не любят говорить о чём-то тонком, высоком, красивом и остром с любовниками. о том, что любовники - вещи, которых не жалко. шкет не скажет такого из вежливости и деликатности, но на лице у него всё написано. размазавшейся по улыбке помадой, дорожками слёз, холодными тенями. Эндрю не стыдно. пусть парень думает, что хочет. лишь бы не вскрыл.он поднимает эту послушную шваль, толкает к подоконнику, у самой рамы бросает окурок и сам жмётся сзади, задирая подол грёбаного платья. - na los, mein schatz, - шепчет мальчишка, прогибаясь в спине и упираясь руками в ледяное стекло. Эндрю шлёпает его по заднице: - заткнись.почему так холодно?входить в растянутого мальчика мучительно сладко. Эндрю аж шипит тихонько: так приятно знать, что человек ждёт, готовится - и желает, так приятно знать, что тело способно кому-то нравиться, кого-то волновать. кого-то развратно невинного, юного и красивого. обычно такие разборчивы, наверное. - ты такой сладкий... - это должен говорить я, сучка.юнец, сухо и коротко ахая, вжимается лицом в окно, тепло дышит на заиндевелое стекло, пачкая его остатками помады, и совершенно по-блядски подмахивает. для Эндрю это даже немного смешно: ненасытный немец, словно из стереотипного порно, где всё очевидно надумано и притянуто за уши и не только, и при этом ненасытный искренне до безумия. если все немцы такие...женственно мягкое тело, которое так и хочется втрахать - куда угодно, в окно, в стену, в постель, в пол - и на котором это платье совершенно лишнее."nine while nine" Эндрю по большей части дофантазировал. а здесь... а сейчас... оно почему-то сбывается. почему? тогда не было так холодно, как сейчас. и помада была тогда только на сигаретах. какой же мальчик, какой же он...Эндрю срывается на дикий ритм - к черту церемонии, выбить бы из этой нежной дряни побольше звонких стонов, от которых по животу вниз плещет жидкий тяжёлый жар. он кусает и целует исступлённо белые крутые надплечья, перетекающие в сильную шею, слушая всхлипы, вздохи и неразборчивый шёпот на немецком, и думает, что быть властным эгоцентричным мудаком не только не стыдно, но и правильно. - bitte, lass mich... - мальчишка тянется бесстыжей своей рукой вниз. Эндрю понимает. бьёт парня по запястью и сам оглаживает чужой горячий член.стон.почему эта зима? зачем зима вообще?если в зиме будет этот юноша, то Эндрю на неё согласится.хоть бы за окном кто-то увидел, чем они тут занимаются, и замерз ещё больше... - не могу больше... - напряжённое до дрожи молодое тело, искажённое изнеможением лицо... - Андреас, детка, - у самого Эндрю уже одышка, как будто не тридцать ему, а все шестьдесят, - давай, можно, сейчас...как фальшиво это звучит... детка... в здравом уме Эндрю никого не назвал бы деткой.снова стон - надрывный, из самого нутра.Эндрю ни за что не поверил той зимой, если бы ему сказали, что ему будет нравится, когда в его руку сливает мужчина. но сейчас ему нравится.может быть, сейчас холодно, но уже не чувствуется.если все немцы такие...но таких больше нет.Эндрю сбивается окончательно и впивается зубами в восхитительную солёную кожу, чтобы не вскрикнуть, пока кончает.сквозняк вдруг ощущается особенно явственно.они стоят, прижавшись друг к другу, и пытаются вернуть в эти измученные тела свои души. - нет! не уходи!.. - плаксиво шепчет юнец, стоит Эндрю отстраниться. - ты и так всю ночь был где-то... я встречал это сраное рождество один... я ждал... ждал тебя в этом блядском платье... - тш-ш-ш, я здесь. сейчас я здесь, Андреас, я никуда не ухожу. - я был хорошим подарком? - это был лучший подарок на рождество. никто не дарил мне себя. - ты не отказываешься? - с чего бы? - Эндрю открывает форточку и выкидывает в неё испачканный помадой окурок.