8 (1/1)

Чёрное и белое – вся его жизнь. Белое – дым сигарет. Чёрное – ночи в компании бессонницы.

Он привык, его почти не пугает одиночество. Да и не то, чтобы он был одинок. Всегда находился кто-то, способный понять и принять таким, какой есть.Нет, вовсе не одиночество пугает его. Скука.Странно для человека, мечтающего о покое. И тем не менее, его уже изрядно тошнит от размеренной, до тошноты привычной монотонности будней, когда каждый новый день похож на предыдущий, и каждый последующий мало чем отличается от вчерашнего.

На улице семью этажами ниже размеренно рокочет, изредка голося клаксонами, никогда не спящий город. Ночной телеканал вещает о последних криминальных новостях: две мелких квартирных кражи, пьяная драка в ночном клубе, угон автомобиля с подземной парковки, погоня дорожной полиции за таинственным чёрным байкером, вновь нарушившим правила движения. Селти красиво уходит от преследования по отвесной стене небоскрёба, журналисты смакуют горячие кадры, выдвигая самые смелые гипотезы. Выпуск криминальных новостей плавно мутирует в дебаты о паранормальных явлениях. Он жмёт на "off". В последнее время в городе тихо как в гробу. Подростковые банды не высовываются, в чате "Долларов" такая благодать, что тошнит. Должники исправно вносят плату. А ему осточертело всё.

Очередное колечко сигаретного дыма плывёт в ночной полумрак. Вновь чёрное и белое...Он не умеет и никогда не умел раскрашивать свою жизнь другими красками.

Но прежде был человек, который делал это для Шизуо. И пусть в палитре того чокнутого присутствовали лишь оттенки крови, бешенства да стальных отблесков на холодном лезвии ножа, Хейваджиме хватало и этого, чтобы хоть на время сбросить оковы повседневности. Хватало сполнаих страстной ненависти, взгляда, прожигающего как кислота, яда в знакомом до боли голосе. Вырваться за рамки... как же, оказывается, это сладко. В своей ненависти он находил свободу, и даже не понимал этого.Так было. Кажется, давно, хотя на самом деле прошло ничтожно мало времени. Если точнее – так было до того, как он попал в больницу, где пролежал в состоянии комы чуть больше месяца. А потом ещё столько же ушло на восстановление… Хорошо ещё, что особенности организма Шизуо изрядно поспособствовали сокращению этого срока.Неприятным сюрпризом для него оказалось известие о том, кем именно были оплачены счёта за дорогостоящее лечение. Это выяснилось, когда Хейваджима выписывался из медицинского центра. Он-то был уверен, что платила семья, но нет, деньги на счёт клиники были внесены ещё до того момента, как родственникам успели что-либо сообщить.

Сказать честно, Шизуо не знал, как реагировать на то, что его пребывание в этом центре, пожалуй, лучшем в городе, было оплачено Орихарой. Первой реакцией было раздражение, но после Хейваджима так и не смог до конца определиться со своим отношением к столь странному факту. Он просто-напросто не понимал – зачем? С какой стати блохе понадобилось выкладывать огромную сумму за его лечение, если он собственноручно пытался его угробить?И ведь почти добился своего. А поверить в то, что Орихару могли терзать муки чего-то хотя бы отдалённо напоминающего совесть, было сложно.Кстати говоря, Шизуо далеко не сразу вспомнил детали случившегося с ним в тот злополучный вечер.

Когда он оклемался настолько, что смог вполне вменяемо реагировать на происходящее, попытался расспросить о том вечере и причинах своего нынешнего состояния Шинру и Селти, навещавших его каждый вечер с точностью швейцарских часов. Но объяснения выходили какими-то невнятными и слишком уж путаными, поэтому Шизуо просто спросил:

– Это дело рук Орихары?Кишитани кивнул и отвёл глаза в сторону. Дуллахан потянулась к смартфону, но не завершила движения. Шинра открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл, так и не произнеся ни слова, так как Шизуо немедленно завёл свою любимую пластинку:– Убью тварь! Только выйду отсюда и убью...

Вздохнув, Шинра вышел из палаты. Чуть помедлив, за ним последовала и дуллахан, на прощание слегка коснувшись плеча Шизуо. Больше к этой теме они не возвращались.…Хейваджиму не покидало довольно мерзкое ощущение, будто всё, абсолютно всё, что бы ни произошло в его жизни, любая мелочь и любое значительное событие, непременно было, есть и будет связано с Изаей.

Изая – неизбежность. Словно за какие-то неизвестные Шизуо ?заслуги? боги, обладающие, как оказалось, извращённым чувством юмора и явно садистскими замашками, ?ниспослали? на его голову Орихару, с которым в искусстве портить Шизуо жизнь никто не мог сравниться.Да, так было. Но вот уже скоро три месяца как Хейваджима вышел из больницы, а эта чокнутая тварь так ни разу и не нарисовалась в Икебукуро. Исчез, как будто и не было его никогда: ни слуху, ни духу.Боится мести за то, что сделал? Правильно, надо сказать, боится, у него есть для этого все основания.Но… Шизуо было невыносимо скучно. И как-то подозрительно тоскливо. И он невольно задумался: а было ли ненавистью то неотвязное чувство, которое неизменно возникало при одной лишь мысли о блохе. И волей-неволей пришлось признаваться себе самому во всём, что прежде вполне благополучно удавалось от себя же скрывать, небрежно запихивая в самые пыльные и редко посещаемые уголки души, как ненужный хлам. Ведь прежде Шизуо знал, что завтра будет новый день, и ему стоит только выйти из дома, чтобы на многолюдных улицах заприметить до невозможности мерзкую тощую фигуру в идиотской чёрной куртке. А значит, можно будет затеять драку – повод находился всегда, – забыться в погоне, теряться в бессмысленном разговоре, если ту пикировку едкими фразами, что случалась между ними время от времени, можно назвать разговором. И зверь в его душе вырвется на свободу. Он знал, что так будет, а значит, можно было запретить себе думать, не было нужды копаться в своих ощущениях, желаниях и мыслях и что-то анализировать. А даже если и возникало порой такое желание, Шизуо душил его на корню, чтобы, упаси боги, не додуматься до чего-то такого, от чего сам же придёт в ужас.

Но теперь, когда чёртов ублюдок наконец-то оставил его в покое, единственное, что по злой иронии оставалось Хейваджиме – это именно думать. Думать о нём. Каждый день. Каждую ночь. Целыми сутками. Думать, вспоминать и признаваться самому себе в том, за что хочется себе же хорошенько врезать. Чтобы дурь вышибло.

Но эта ?дурь? с чёрными насмешливыми глазами, гибкой фигурой и отвратительной ухмылкой на наглой самодовольной роже ни в какую не желает оставлять его бедную голову в покое. Лезет и лезет в мысли. Упорный, сволочь... Вчера Шизуо до смерти перепугал прохожего – субтильного паренька в чёрной ветровке, которого со спины принял было за Изаю...

Парень чуть заикой не стал, когда на его плече железной хваткой сомкнулась рука Грозы Икебукуро. Шизуо, поняв свою ошибку, буркнул "Извините, обознался" и от греха подальше поспешил свернуть в какой-то пустынный дворик. Там на скамейке после четвёртой по счёту сигареты он признался-таки себе, что да, хотел, чтобы гадёныш не появлялся в Икебукуро. Да. Но не потому, что не хотел его видеть. Нет, причина была нев этом. Он просто надеялся, что если не будет видеть Изаю, то и его нелепая зависимость сама собой сойдёт на нет. И можно будет поверить в то, что преследующих его неясных противоестественных желаний вообще никогда не было, что Шизуо всё просто показалось, что виною всему – бессонница... Или отсутствие девушки... Или что-то ещё...

Только бы не видеть его никогда больше. Никогда…* * *Шизуо распахнул глаза и рывком сел на постели, непонимающе уставившись в предрассветный сумрак за окном.Он и не заметил, как уснул прямо с пультом в руке. И снова этот сон, который никак не даёт ему покоя с тех самых пор, как он выписался из больницы. Едва ли не каждую ночь. До невозможности неприятный навязчивый сон.Странное место, где нет иных красок, кроме многогранного серого всевозможных оттенков. Шизуо снилась какая-то степь, сплошь поросшая сухой травой. Трава почему-то беспрестанно качалась, будто под порывами ветра, вот только никакого ветра и в помине не было. И всё, всё, всё – и трава эта, и земля, и небо, и, кажется, даже сам неподвижный воздух – серого цвета.

Да, ещё небо это… Странное такое небо. Непонятное. Как будто чего-то в нём не хватает. Чего-то важного, только Шизуо никак не мог понять – чего именно.Неприятное место, в общем-то…Но не это было самым неприятным в том дурацком видении.Самым паршивым было то, что ему снился Изая.Вот ведь нахальная тварь — даже во сне не может оставить в покое… И Орихара шёл к нему по этой серой степи, глядя неотрывно в глаза, и шептал какой-то бред. Неразборчиво и очень тихо. Вроде как прощения просил… И ещё что-то… вспомнить и вернуться, кажется?.. Куда вернуться?.. Шизуо никак не удавалось в точности запомнить его слова, потому что образ Изаи был каким-то нечётким, размытым… Но вот глаза… Полные затаённой боли, щемящей тоски и… отчаяния?.. Эти глаза не давали Шизуо покоя. Он не первый уже раз просыпался среди ночи от болезненного взгляда этих умоляющих глаз.Хейваджима устало потёр кончиками пальцев виски и потянулся к часам с подсветкой. Почти пять утра. Чёрт!.. Он опять проснулся ни свет ни заря и теперь, скорее всего, уже не сможет заснуть.

И ладно бы думал о чём-нибудь приятном, так нет же! Снова в мыслях это насекомое, а в душе какая-то странная, необъяснимая, занозой засевшая тоска…

Не спеша закуривая прямо в постели, Шизуо тупо уставился в потолок, плачевное состояние которого заставило его мысленно поставить восклицательный знак возле пункта ?сделать ремонт?. Хрен знает в который по счёту раз…Так мало осталось сигарет… И тиканье часов такое отвратительно громкое, что кажется просто немыслимым заснуть под этот звук…...Почему он исчез? Куда? Зачем оплатил лечение? Хотел и тут продемонстрировать своё превосходство или же причина в чём-то ещё? Шизуо снова пытался размышлять на эту тему, заранее зная, что это лишь пустая трата времени. Ему не найти ответов на эти вопросы.Самым простым и очевидным решением было спросить Шинру или Селти – Шизуо был уверен, что они в курсе, где носит Изаю. Но пока он так и не смог пересилить себя и завести с кем-нибудь из них этот разговор. Равно как и не мог сам себе толком объяснить, что же его всё-таки останавливало.…Да, наверное, стоит заняться, наконец, ремонтом...