1 часть (1/1)

Париж бурлил и ликовал, встречая своего любимца. Тысячи людей высыпали на улицы, чтобы поприветствовать кумира медленно проезжающего сквозь взбудораженную толпу. Перевязанная окровавленной тряпкой голова – след недавнего неудавшегося покушения – придавала народному герою ореол невинного мученика, а гордая осанка и твёрдый взгляд суровых серых глаз говорили о несгибаемой воле и решимости идти до конца. Пересекающий часть щеки и уходящий к виску шрам* чуть оттягивал кожу и слегка приподнимал левую бровь, навеки застывшую в изломанном положении, из-за чего казалось, что лотарингец взирает на этот мир в полувопросительном насмешливом недоумении. Давнее ранение, полученное герцогом Генрихом де Гизом ещё в восемнадцатилетнем возрасте в бою с османами в Венгрии и наградившее отважного воителя прозвищами “Меченный” и “Шрам”. Что, впрочем, почти не портило его мужественной красоты, лишь добавляя образу щепотку своеобразного романтического шарма. Многие знатные дамы кто тайно, а кто не очень, вздыхали по лотарингскому принцу, а единственная принцесса крови даже делила с ним ложе. Но по-настоящему любили герцога в Париже, разумеется, не за его смелость и удаль, и не за любовные похождения. Идолом масс его делало другое. Он был по сути единственным представителем высшей знати, кто не чурался встречаться и общаться с людьми третьего сословия. Герцога не коробило прислушиваться к чаяниям простолюдинов, вести переговоры с цеховыми старшинами, купеческими гильдиями, председателями городских ратуш. Время от времени Гиз даже озвучивал просьбы и требования низшего сословия перед королём и дворянами, чем нажил себе устойчивую неприязнь со стороны знати и сумасшедшую популярность среди простых обывателей. Распространению влияния на умы людей способствовало и то, что род Гизов был очень древним, ведя своё происхождение ещё от Карла Великого, и, строго говоря, по генеалогическому древу стоял выше правящей во Франции династии. Удивительно ли, что извечная вера людей в доброго короля нашла такой живой отклик в сердцах, обретших в лице Генриха своего законного претендента на трон. Простой народ, не скрывая, говорил о том, что Гиз был бы отличным правителем, не то, что эти Валуа. Правители Франции со своей стороны отвечали Гизу ненавистью и неприязнью. На днях дошло даже до того, что был отдан приказ об аресте герцога. При попытке задержания Генрих и был ранен в очередной раз. Ранен, но не взят под стражу. Народ Парижа вступился за своего любимца, не дав страже закончить своё дело. И вот теперь герцог с триумфом ехал по рукоплещущим улицам, некоронованным королём которых он стал отныне. Это был день его славы, восхода его звезды. Сегодня он может всё, сегодня он отомстит. За унижения, отчуждение, неприятие, преследования. За своего отца, подло убитого наёмным убийцей. Генрих помнит, всё помнит. Почти две недели он пробыл возле постели умирающего, сражённого отравленной пулей. За эти дни все слёзы умерли непролитыми, в душе. Там не осталось места для сантиментов, страхов, сожалений. Лишь чистая ненависть и желание отомстить. Имя заказчика известно, сейчас он во дворце, рядом с королём. Его гость, его названный наставник, советник. Как высоко можно забраться при помощи предательства, лжи, обмана, убийств? Но если небеса молчат и не карают преступника, то человеческое возмездие свершится очень скоро. И напрасно бывший морской волк променял вольную свежесть бриза на затхлый воздух дворцовых коридоров. Справедливость настигнет тебя, всего лишь справедливость. Воздаяние. Сладость близкой мести дурманила голову, и герцог никак не мог унять колотящееся сердце. Но ехал он не торопясь, мерно покачиваясь в седле в окружении своей свиты. Некоторые блюда надо подавать холодными, не так ли? И в этот день с ним был весь Париж, с ним была Франция! Единство вставшего как один человек народа было столь грозным и впечатляющим, что Карл IX уже поспешил публично отменить приказ об аресте лотаринского герцога, а сам засел, запершись во дворце, терзаемый завистью и страхом. Чтобы не потерять лицо, и не оказаться сметённым поднимающейся бурей, королю срочно надо было чем-то откупиться, отмазаться. Желательно кровью. И сама судьба предоставляла прекрасный шанс: на роль козлов отпущения идеально подходили съехавшиеся в столицу на празднования гугеноты. Только на них можно было удачно перенаправить гнев толпы. Тем более, что именно гугеноты стали главным катализатором возникшего возмущения. Приехавшие на свадьбу, знаменующую национальное и религиозное примирение, гасконские дворяне вели себя, однако, не как гости, а скорее как захватчики в чужом городе, а то и обычные разбойники. Не платили за постой, кормились и пили за счёт приютивших их гостиниц, задирали местных буржуа, устраивали массовые дебоши и драки. Столица Франции будто переживала нашествие варваров, страдая от наплыва нищей и прожорливой, подобно саранче, дворянской вольницы. Беарнцы и гасконцы, со своей стороны, словно не замечали стремительно нарастающего напряжения, продолжая вести себя крайне агрессивно и заносчиво. Париж на собственной шкуре наглядно ощущал все прелести худшего проявления дворянского своевольства и готовился дать жестокий отпор зарвавшимся наглецам.Появление Гиза в столице было сродни факелу, брошенному в пороховой погреб. Народный взрыв стал неизбежен и неминуем. Карл IX долго сидел, советуясь с братьями и матерью, прежде чем согласился сдать гугенотов на растерзание беснующейся толпе. Решение далось ему тяжело. Ведь он лично пригласил южан, заверял их в дружбе, а адмирала Колиньи даже называл прилюдно отцом. Не всё, конечно, было так радужно и искренне, как показывалось на публике, но преступить королевское слово настолько открыто… И всё же, если не можешь сдержать революцию, её лучше возглавить. Судьбоносный указ подписан, и вечер, предвестник Варфоломеевской ночи, был уже близок.