двадцать один. ты смеешь угрожать ей казню, отец (1/1)

Серсея прожила при дворе всю жизнь и могла с уверенностью сказать, что никогда не видела его более разъярённым. Происходящем были недовольны все ― начиная с аристократов и знати, до последних слуг. И все они были недовольны тем, что бастарда собирались посадить на трон вместо вполне законного дофина от законной супруги. Смена престола наследия никому не была угодна, поэтому Серсея не сомневалась, что в случае чего, недовольная знать сметёт бастарда с престола быстрее, чем его убьет яд ― её или Екатерины.Всё чаще Серсея задумывалась о том, чтобы просто приказать Габриелю избавит её от проблемы в лице Баша, но теперь бастард хорошо охранялся, и пришлось бы перерезать слишком много глоток, чтобы добраться до бастарда. Серсея ― кладя руки на свой живот ― не была уверенна, что справится с этим снова. Даже простой приказ изуродовать Диану дался ей непросто, теперь она несла ответственность не только за свою душу, но и за душу нерожденного ребенка. Она не могла так рисковать. Поэтому ей просто оставалось ждать.Но Екатерина ждать не собиралась. Она решила, что сегодня Мария умрёт, значит так и будет. Серсея видела это в её взгляде вчера вечером.Но утром девушку уже заботило другое. Во время беременности она не терпела рядом с собой фрейлин ― принцессе казалось, что они создают слишком много шума, да и от ощущения, что тебе постоянно дышат в затылок ей становилось не по себе. Если было надо, с ней ходила Камила, хотя всё чаще, каким-то загадочным образом, рядом с Серсеей оказывалась леди Лола, которая тоже оказалась не у дел из-за интриг своей королевы. Поэтому всё чаще Серсея одевалась сама. Её живот не был ещё слишком большим, чтобы принцесса стала сильно неповоротливой, а с затягиванием корсета прекрасно справлялся Нострадамус ― он никогда не покидал комнату до пробуждения своей жены, видимо, стараясь компенсировать те дневные часы, что они проводили порознь. Поэтому Камила ― молчаливая и покорная ― только приносила платье, и после завтрака заплетала волосы принцессы. Большего от неё не требовалось.Этим утром Серсея случайно уловила своё отражение в зеркале. Она была на четвертом месяце беременности, плавно перетекающий в пятый через несколько дней, если верить повитухам и любимому супругу, и её организм начал меняться. Возможно, принцесса не отдавала этому должное внимание, больше занимаясь интригами дворами или отношениями с мужем, но так или иначе это происходило. Она была в положении, ребёнок рос, и её тело менялось вместе с ним.― Серсея? ― позвал её муж, но леди Нострдам не ответила. Она ещё вчера вечером задумалась об этом, когда, сидя у окна, задумчиво читала книгу, при этом рассеяно поглаживая декольте платье. Поняв, чем она занимается, принцесса убрала руку, кроме того, в тот момент в комнату вошёл Нострадамус, и девушка переключилась на мужа. Серсея не сразу поняла, что именно её смутило. Утром новое ощущение никуда не делось, только будто превратилось в более чёткое. Леди Нострдам прислушалась к себе, отмечая, что тело стало более чувствительным, и это не удивляло, учитывая, что скоро её срок почти перевалит через половину беременности. Однако потом она взглянула на свою грудь, которая так тревожила вчера, и поняла: тело не только увеличило чувствительность ― оно преображалось всё сильнее. Живот вырос совсем немного и будто недавно, а теперь вслед за ним увеличивалась и грудь. Если ей не показалось. Нострадамус закончил одеваться и подошёл к супруге, положив руки ей на плечи.― Что-то случилось? Тебе больно? ― требовательно спросил прорицатель, несильно сжимая плечи Серсеи. Он уставился на неё, стараясь разгадать причину задумчивости и странной позы жены ― обычно она не любила так пристально разглядывать себя в зеркало. Серсея уже привыкла, что каждое их утро начиналось с вопросов и волнений ― её состояние не было стабильно-хорошим, как того желал каждый из её окружения, поэтому Нострадамус не знал, чего ждать от самочувствия жены, чего бояться, о чем тревожиться по-настоящему, а что требовало лишь минутного интереса.― Кажется, моя грудь… изменилась, ― рассеяно ответила Серсея. В любой другой ситуации подобные слова прозвучали бы пошло и вульгарно, но она произнесла их так, словно сообщала о своём самочувствии врачу во время традиционного осмотра. Нострадамус бегло оглядел её. Конечно, для него не было удивлением такие изменения в теле жены, ведь девушка всё-таки была в положении ― он сам пользовался любой возможностью напомнить об этом самому себе, постоянно опуская руку на живот, в котором билась новая жизнь. Серсея так любила его мягкие поглаживания и моменты, наполненные теплом и лаской.― Ты беременна, любовь моя, ― Нострадамус поцеловал её в макушку. Из-за её беременности ему приходилось быть максимально нежным и аккуратным, максимально чутким, чтобы не испортить ей настроение. ― Нет ничего страшного в том, что твоё тело меняется.― Я не расстроена, ― усмехнулась Серсея. Принцессе нравилось, как он ведёт себя с ней. Его чрезмерная нежность воодушевляла, дарила крылья и желание летать. ― Я остаюсь такой же стройной, лишь мой живот растёт, излишне толстой себя не ощущаю. Просто это… странно, ― она погладила небольшой живот руками. ― До сих пор не могу принять это.Нострадамус обнял её за талию, и Серсея довольно прикрыла глаза, ощущая себя как никогда на своём месте. Ей всегда нравилось, когда мужчина обнимал её так ― крепко, сильно, но при этом неизменно нежнее и бережно, помятуя о том, что в жене вовсю развивается новая жизнь. Их общая жизнь.Было раннее утро. Нострадамус погладил жену по щеке, и Серсея довольно прикрыла глаза. Из-под приоткрытых глаз она заметила знакомое, не проходящее желание во взгляде Нострадамуса ― он смотрел на неё так всегда, и не важно, была она больна или здорова, стройна или отягощена своим интересным положением. Иногда Серсее казалось, что тот факт, что внутри неё находится их ребенок, только больше раззадоривает мужа.Серсея схватила его за руки, прижимаясь ближе, потёрлась щекой о грудь мужа. Она прекрасно представила себе лёгкое замешательство на лице мужчины ― обычно большая часть соблазна в их семье оставалась на его совести. И он пользуется этим совершенно бессовестно. Кто бы мог подумать, что он даже такое невинное занятие, как перебор её платьев может превратить в прелюдию?Она положила руку Нострадамуса себе на живот, снова привлекая внимание к самому главному. ― Совсем скоро я рожу тебе сына. Наследника, которого ты так ждал, ― она любила его, знала ― эту любовь не убить ничем.Мягко, без напора, Нострадамус привлёк девушку к себе и осторожно накрыл её губы своими. Она ответила на поцелуй, знакомо обвила его шею руками, а оторвавшись на пару секунд, чуть слышно шепнула:― Я хочу тебя.В близости ей до сих пор нравились в основном ласки. Правда теперь к этому добавилось ещё приятное ощущение от незнакомой раньше наполненности. Как будто они с Нострадамусом действительно были двумя частями одного целого и, наконец, нашли способ воссоединиться.Наверное, в такой ситуации устоял бы только святой. А Нострадамус был всего лишь простым смертным.Оставшаяся одежда быстро отправилась на пол, в голове помутилось, и несколько минут спустя Серсея обнаружила, что они с Нострадамусом успели переместиться в кровать, а она сама буквально ползает по нему, водя губами по всему, до чего могла дотянуться. Плечи, грудь и живот прорицателя влажно блестели от поцелуев. Мужчина выглядел вполне довольным проснувшимся в ней вожделением и мягко придерживал волосы на её затылке, а потом вдруг резко усадил на себя, проявляя власть, которую так любила она. Серсея вскрикнула, принимая его в своё разгорячённое тело, замирая, но затем её накрыло волной невозможного удовольствия, заставив захлебнуться привычно громкими стонами. Она поднималась вверх и вниз, двигая упругими и сильными бедрами так, как нравилось им обоим. Нострадамус под ней двигался навстречу, удовлетворенно закатывая глаза и крепко впиваясь пальцами в её бока. Серсея чувствовала, что в этот раз им потребуется совсем немного времени ―мышцы её живота уже сокращались в предвкушении, а плоть мужчины окончательно напряглась, оставалось лишь несколько движений. Руки мужа знакомо и привычно стиснули грудь жены, как часто бывало в похожие моменты.― Серсея, ― прошептал Нострадамус и снова устроился между её ног.― Тебе так нравится произносить моё имя? ― он толкался в неё снова и снова, а она никак не могла поверить в происходящее, инстинктивно двигая бедрами и выгибаясь. Этого просто не могло происходить. Дикое, животное удовлетворение захлестывало Серсею снова и снова.― Теперь, когда я могу делать это свободно? Да.Серсея давно уже не ощущала себя такой счастливой. Ей хватало от мужа драгоценностей и прочих дорогих подарков, они не слишком трогали её сердце – его трогало внимание к мыслям и чувствам, которые она давным-давно запрятала в себе.***После утреннего действия, настроение принцессы ощутимо потянулось вверх. В последнее время редко что могло радовать её, кроме общества супруга или братьев и сестер. Возможно, материнский инстинкт всё же был в ней, ведь во время беременности она стала тянуться к младшим детям королевской семьи больше, чем когда-либо. Кроме того, сегодняшний день был ещё и хорош тем, что Нострадамус не ушёл в лазарет, как это происходило всегда, а остался с ней. Он сверял какие-то списки и счета, а Серсея сидела в кресле, не думая ни о чем конкретном, наслаждаясь редкой тишиной и обманчивым спокойствием.― Ты хочешь мальчика или девочку? ― бездумно глядя в потолок, внезапно спросила она и погладила живот. На секунду принцесса почувствовала ту самую нежность, которой так не хватало в беременность ― как же приятно было любить своё дитя и как же трудно это ей давалось.Нострадамус оторвал взгляд от исписанных его широким, но аккуратными, каллиграфическим почерком листов, и с мягкой улыбкой глянул на жену.― Главное, чтобы был здоровым. И чтобы один из наших детей был светловолосым, как мама.― Правда? ― рассмеялась Серсея. Волосы утром она собрала в аккуратные косы, переходящие в кудрявый хвост, поэтому золотые локоны, так обожаемые Нострадамусом, рассыпались по плечам. Это было безумно приятно слышать ― Генрих, к примеру, всегда ревностно относился к тому, что дети напоминают больше мать, нежели отца. Даже Серсею он ревновал к Екатерине, потому что принцесса-бастард была вылитой королевой, и вот гадай почему так.Серсея с Нострадамусом были похожи, как день и ночь ― светловолосая и зеленоглазая принцесса, и темноволосый темноглазый прорицатель. В свою очередь, девушка почему-то свято верила в то, что первый ребенок ― какого бы пола он не был, хотя сама она почему-то всё больше думала о том, что родит сына ― будет похож на отца. Тёмные волосы, с такими же тёмными, почти гипнотизирующими глазами, а если действительно мальчик ― то, возможно, и ширину плеч возьмёт отцовскую. Возможно, как-нибудь потом у них будет девочка, похожая на мать, или даже сын ― стройный и худой, как она, но ловкий и быстрый, смертоносный, точно кинжал, а пока она явно видела мальчика, похожего на своего отца.Нострадамус на её замечание несколько снисходительно улыбнулся. В самом наилучшем смысле ― ему вправду было всё равно, кто родится и как он будет выглядеть. Мальчик или девочка, светловолосый, точно солнце, или тёмный, как земная твердь ― здоровье ребенка и его матери было на первом месте. Серсея должна доносить ребенка в спокойствие, уюте и заботе весь оставшийся срок, а сам ребенок должен родиться здоровым и сильным. Конечно, последнее зависело от Нострадамуса не полностью, но пока он мог только уповать на то, что если мать будет счастлива и здорова, то и с ребенком всё будет хорошо. Пока, однако, всё шло совсем не так, как ему хотелось.― Ты ангел, Серсея. Я хочу, чтобы наши дети были похожи на тебя.Серсея всегда млела, когда Нострадамус ― в отличие от неё, никогда не стесняясь ― говорил о том, как она дорога для него. Прорицатель постоянно вторил, какова она в его глазах ― прекрасная и умная девушка, и как велика его любовь к ней. Серсея в свою очередь не всегда могла ему ответить тем же ― мужа она, без сомнения, любила, и хотела надеяться, что он знает об этом. Годами созданная выправка никуда не ушла, даже спустя почти пять месяцев брака ― Серсея всегда была скупа на эмоции, её родителей в детстве это задевало в абсолютно равной степени. Она улыбнулась, соскользнула с кресла, в котором сидела, и приблизилась к супругу. Её мягкие губы коснулись его щеки, как вдруг прорицатель рванулся в сторону, как-то неловко, словно в горячке. Перехватив его взгляд, Серсея заметила, как быстро сжимались и расширялись его зрачки. ― Нострадамус? ― удивлённо позвала она, глядя на то, как муж тяжело дышит, опираясь на стол. ― Что с тобой? ― спрятав поглубже обиду, спросила принцесса. Прорицатель никогда не пренебрегал её прикосновениями, всегда с ответной нежностью отвечал на ласку жены, а тут прям отшатнулся. Очевидно, что не по своему желанию. ― Прости, ― прохрипел Нострадамус, с трудом пытаясь справиться с жаром и болью, охватившими тело. ― Прикоснувшись к тебе, внутри будто всё вспыхнуло…― Да, я думала, по этой причине у нас есть ребенок… ― попыталась пошутить Серсея, и к её облегчению на лице мужа и вправду промелькнула измученная улыбка. Нострадамус протянул к ней руку, и она неуверенно прижалась в ответ. В конце концов кажется, что дело было в очередном видении ― Серсея два или три раза за всю жизнь видела, что иногда видения рождаются из-за прикосновения к чему-то или кому-то, и тогда прорицатель отскакивал от этого, словно предмет был раскалён до красна, а человек ― чумным. Видимо, в этот раз всё произошло частично из-за неё.― Я не про это, ― вздохнул он. ― Вспыхнуло как… как мой дар, внезапно, неожиданно. Как волна. ― Твой дар… связан со мной? ― непонимающе переспросила принцесса, доверчиво прижимаясь к боку супруга. Волнение всколыхнулось в груди ― такой реакции на себя она вовсе не хотела, да и с каких пор дар Нострадамуса связан с ней и её касаниями? Нострадамус говорил, что дар его был связан со смертью, родился, когда будущий прорицатель изнемогал от чумы, а потом ― сквозь болезненную лихорадку ― услышал глас, как он считал, глас Божий, который спрашивал: хочет ли он умереть сейчас и прийти в царствие небесное, или же остаться на земле, но нести бремя в виде дара провидения. Нострадамус выбрал второе ― он был молод и не хотел умирать.Но причем тут Серсея, тем более только сейчас?― Он крепчает рядом с тобой, ― наконец ответил мужчина.Собственно, для самого прорицателя это было только вопросом времени, когда его дар завяжется на его супруге. Серсея была важной частью его жизни, его жена, его любимая ― она была самой жизнью. Он был невероятно счастлив сейчас, просто стоя рядом с ней, вдыхая знакомый аромат светлых волос, заскользив ладонями по её спине. При одном только взгляде на Серсею, Нострадамус немедленно вспомнил, как всего несколько часов назад она извивалась в его руках, как вскидывала бедра навстречу его требовательным ласкам, какой мягкой и полной была её грудь, какими душистыми волосы и каким горячим рот. Помимо того, что Нострадамус любил её, так же сильно он её желал, и это желание часто заглушало множество других чувств. Вполне естественно, что, почувствовав такую сильную привязанность, его дар связался именно с этими чувствами.Серсея вздрогнула. Нострадамус как-то действительно упоминал, что во многом частота и сила видений зависят от его эмоционального состояния ― чем он слабее, подавленнее, то тем более уничижительнее виденья. То самое, о Франциске, он узрел после почти недельной лихорадки, когда королева Екатерина всерьёз опасалась, что мужчина умрет вот так вот, от болезни. А вот видения, связанные с Серсеей ― как он признался во время медового месяца ― связаны в основном со светлыми моментами его жизни. Это льстило.Муж сетовал на то, что чаще всего видения бессистемны, хаотичны, весьма болезненные, но вдруг рядом с Серсеей это можно будет изменить? Холодная, прагматичная натура Медичи внутри Серсее порадовалась этому, но девушка затолкнула это куда подальше, обещая разобраться позже, и аккуратно прикоснулась к волосам мужа.― И что ты видел? ― ненавязчиво спросила она, касаясь мягкими губами колючей щеки, давая понять, что в случае нежелания, Нострадамус может не отвечать. Она ― не Екатерина, не ради поддержки и дара она вышла замуж на прорицателя. Она его любила, и Нострадамус имел право ответить ей ?нет?, если посчитал бы это уместным. А он бы многое хотел скрыть от неё ― чтобы меньше волновалась, и Серсея почти осознано давала ему такую возможность. Конечно, она хотела знать так много, как только можно было, но если это что-то плохое, то пусть Нострадамус скажет это Екатерине или ― если это связано с самой Серсеей ― разберётся сам, если посчитает, что помочь принцессе можно и без её вмешательства. Но Нострадамус напротив посмотрел на неё и вдруг уверенно произнёс:― Ты нашла лазейку. В моём пророчестве, ты смогла найти какую-то лазейку, единственный выход, который угодит всем нам.Серсея не сразу поняла, про какое конкретно пророчество и какую лазейку идёт речь, но потом картинка сложилась, и она аккуратно произнесла, не веря открывшемуся счастью:― Я нашла способ избежать гибели Франциска от союза с Марией?Её мягкие губы коснулись шеи, и Нострадамусу показалось, что она считает удары его сердца, отчетливо колотящегося в горле.― И при этом сделать так, чтобы этот союз состоялся, ― твёрдо закончил прорицатель и, судя по тому, как довольно он усмехнулся, это действительно был хороший вариант. Мрачные исходы будущего были ему не по душе, а он увидел нечто, что ― судя по его словам ― устроит и королевскую семью, и спасёт Франциска.***Серсея продумала весь день о том, что сказал супруг. После обеда ей стало немного плохо, как и всегда, поэтому она легла в кровать. Нострадамус сделал ей чай с мятой и лимоном, но сам был вынужден уйти ― дела всё-таки не терпели отлагательств. Впрочем, сегодня Серсея была расстроена этим меньше, чем раньше: ей надо было спокойно всё обдумать, прийти к какому-то решению… Нострадамус сказал, что она нашла способ угодить и Екатерине, и Генриху ― то есть и спасти Франциска, и получить английский престол по средствам брака с шотландской королевой.Мария, если подумать, была не в выгодном положении ― Баша могли убить в любой момент, не обязательно Екатерина или Серсея, аристократы, которые искали расположения королевы ― граф Гуга, например. Конечно, вряд ли убийство получилось таким же изящным, как у королевы или леди Нострдам, но дело было сделано бы, и тогда Марии пришлось бы вернуться к Франциску. А зная своего отца, Серсея была уверенна, что за подобную выходку он потребует компенсацию с Шотландии. Поэтому теперь Марии придется идти до конца. Но и Серсея не собиралась уступать.Время двигалось уже к ужину, Серсея с лёгким сердцем приняла мысль о том, что не сегодня-завтра бастард-братец умрёт. ― Серсея! ― Франциск влетел в комнату, громко хлопнув дверью. Серсея подскочила в кровати и практически сразу увидела, как шок на лице Франциска сменяется сожалением. Опустив глаза, она поняла, почему ― её уже выросший живот был хорошо виден под этим платьем.― Что такое, брат? ― твёрдо спросила она, накрывая живот, чтобы отвлечь внимание дофина.― Мама.Этого хватило. С помощью Франциска выпутавшись из кокона, принцесса первая понеслась к двери. Она шла широким шагом, Франциск за ней, и если бы внутри не клокотал страх от всего происходящего, Серсея наверняка расслышала бы его тихие бормотания о том, что в ее положение так бегать не стоит. Но она не слышала, полностью погружённая в свои размышления, и Франциск решил, что это к добру ― не стоило ещё и так портить Серсее настроение.Стража у дверей главного зала послушно распахнула двери, и брат с сестрой решительно переступили― Что это значит, отец?! ― яростно поинтересовались они оба, практически синхронно входя в главный зал.Франциску и Серсее было по шесть лет, когда умер их дедушка, король Франциск I. Они мало его помнили ― большой, светловолосой мужчина, но кое-что оба они вынесли из общения с ним. Наверное, потому что родители часто напоминали об этом. Дедушка называл своих внуков маленькими львятами ― за пышные золотистые волосы, которые искрились на свету, за неугомонный характер и желание действовать вместе. Для него существовали только они ― маленькие львята, и совершенно точно не было бастарда. Он был бы разочарован тем, что сейчас происходит.Мария и Себастьян практически синхронно побледнели, Генрих переводил удивленный взгляд с одного ребёнка на другого, удивленный резкостью. Екатерина притихла, с интересом глядя на своих детей. Хотя и она бы предпочла, чтобы Серсее здесь не было.Взгляд Генриха упёрся в живот дочери, и острая судорога пробежала по его лицу.― Иди в свою комнату, Серсея! ― приказал он ещё до того, как принцесса успела возмутиться.― Ни за что! ― ощетинилась принцесса. ― Это женщина ― королева Франции. Ей никто не навредит, а если посмеете, я обращу на вас весь небесный огонь! ― Генрих сделал шаг назад. Франциск стеной вырос перед матерью, с яростью глядя на короля, но внимание того было приковано только к дочери. Принцесса перевела холодный, как зимняя стужа, взгляд к молодой королеве, застывшей чуть в стороне. ― Вы яблоко раздора, Мария, королева Шотландии. Французский двор никогда не был спокоен, однако с твоим появлением всё стало ещё хуже, ― принцесса до крови вцепилась в свою руку. Ей вдруг невыносимо захотелось придушить молодую королеву подушкой, предварительно переломав все кости в юном теле. Это она, она виновата. Они оба.― Прекрати, Серсея! ― зарычал Генрих, но он словно примерз к месту, и спустя мгновения Франциск понял, почему. Серсея была полностью дочерью Екатерины Медичи, королева Франции стоила для неё больше, чем король, и отец всегда боялся их противостоянию, зная цену этой любви. Кроме того, сейчас Серсея была беременна, и, хотя Генрих не признался бы в этом, он следил за самочувствием дочери. ― Как я могу, отец? ― зашипела она. Внизу живот резануло болью, но принцесса не обратила на это особого внимания. ― Ваши с Екатериной дети родились законным наследником, Баш был любим отцом и матерью, а меня Диана бы утопила в колодце, если бы я раздражала её своим плачем. Прекратить — значит забыть о том, что всё, чем я сейчас владею, дала мне моя королева, моя мать. Внутри неё кто-то толкнулся, словно поддерживая слова матери.― Наша мать! ― с согласием вскинулся Франциск. В глазах Марии что-то мелькнуло ― упрёк, обвинение в предательстве? Конечно, ведь они с Башем свято верили, что таким образом спасают дофина от смерти, и не подозревали, что влияние сестры на Франциска куда больше. Серсея заставила его сражаться за его будущее. ― Всё на свете она делала ради своих детей, из-за нас, а ты смеешь угрожать ей казню, отец? ― Если с матерью что-то случится из-за всех вас, я уничтожу Францию, спалю её дотла! ― прохладно пообещала Серсея, и вдруг с удивлением Генрих осознал, что дочь способна это сделать. Обычные человеческие чувства словно выгорели, остались только злоба и желание отомстить, чередующиеся с мучительной апатией и ощущением полного бессилия.Он смотрел на неё и не узнавал. Его дочь выглядела как дочь ― а на деле нет. Ненависть впервые за последние дни захлестнула леди Нострдам, у неё помутилось в голове, в глазах потемнело, как часто с ней происходило в моменты самого сильного гнева. Приступы ярости просто уничтожали её морально и физически, но во время них она ощущала невероятную, животную силу, способность убить, а ещё лучше — замучить до смерти.Генрих неожиданно понял, что не способен противостоять дочери. Это было не в его силах ― бороться с родной кровью, чтобы не происходило вокруг.― Екатерина, проводи Серсею в её покои, ей вредно волноваться, ― неожиданно спокойно приказал Генрих и внимательно посмотрел в лицо леди Нострдам. ― С твоей матерью ничего не случится. Пока.Она хотела было возмутиться, но Екатерина вдруг подчинилась ― королева подошла к дочери и обняла за плечи, уводя прочь. Франциск напоследок одарил отца суровым взглядом, ненавидящим ― Марию и Себастьяна, и вышел вслед за матерью и сестрой. Мария порывисто выдохнула, сжимая руку Баша и отступая ему за спину. Даже не видя сейчас принцессу Серсею, Мария ощущала её злобное торжество, мрачное предвкушение, видела полные жестокости картины, крутящиеся в голове оскорблённой девушки. Она вступила в опасную игру, и если малодушно полагала, что у неё есть шанс изменить устой Франции, справиться с её королевой, то она совершенно забыла про ту дочь Екатерины Медичи, которую за глаза ― и иногда в лицо ― называли королевской коброй.Кобра была ядовитой, а Мария была её жертвой.Екатерина крепко держала Серсею за плечи, хотя принцесса и сама шла спокойно и уверенно.― Это был глупый и опасный выпад, ― покачала головой королева Франции, и вместе с тем, Франциск услышал в её голосе гордость за всё, сказанное в зале. Дети вступились за неё, даже если сын и не верил в предсказания, они пошли против отца, открыто осудив его решение, и всё это ради неё ― ради матери.― А, по-моему, мы показали силу, ― возразил Франциск, не до конца, впрочем, в этом уверенный.Екатерина покачала головой. Конечно, только благодаря Серсее, Генрих сегодня отступил, и даже дал слово, что с ней самой ничего не случится, ― Серсея? ― мягко позвала Екатерина. Принцесса посмотрела на неё, а в следующее мгновение её глаза стали пустыми и безразличными, закатились, и если бы не быстрая реакция Франциска, Серсея упала бы на холодный пол, но дофин был быстр. Королева не сдержала испуганно крика ― вид того, как её мгновенно побледневшая беременная дочь беспомощно повисла на руках брата в нескольких сантиметрах от пола, не могли оставить равнодушными Екатерину, любая мать не осталась бы в стороне. ― Серсея! ― громче позвала королева. Франциск окликнул стражу, и вдруг с ужасом заметил, как на светлом платье сестры между ног расплывается красное пятно.***Генрих ворвался в комнату дочери, как ураган, но практически сразу замер, пригвожденный к месту яростным взглядом тёмных глаз. Франциск советовал ему не ходить, и даже в открытую сказал, что именно Генрих виноват в том, что Серсее стало хуже, но король не мог не прийти. Он постучал в комнату, но вошёл, не дожидаясь ответа.― Как она?Генриху показалось, что за один этот вопрос прорицатель готов его убить. По крайней мере, смотрел он именно так.― Плохо, ― холодно ответил прорицатель, снова обращая внимания к жене. ― У неё сильный жар. А волнения и постоянные попытки исправить ситуацию делают её только слабее.― Так сделай так, чтобы она не вмешивалась! ― взорвался Генрих, доведенный до крайности неожиданным обмороком дочери, собственными интригами и слабостью. Посмотреть на Серсею он не мог ― вина душила изнутри. Его дочь отличалась весьма острым умом и нетривиальными талантами, она неизменно находила силы и не сдавалась, она побеждала — и это выдавало в ней ту королевскую кровь, какой ей посчастливилось обладать.Нострадамус повернулся к нему полностью, кажется, с трудом отвлекая своё внимание от Серсеи. Прорицатель почти никогда не нравился Генриху, лишь в редкие моменты, когда только он и его удивительные способности врачевателя спасали кого-то из семьи Валуа в душе короля шевелилось нечто, похожее на благодарность и уважение. Возможно, такие крупицы срослись нечто в большое в тот момент, когда Генрих решил отдать единственную дочь ему в жены. Он не пожалел об этом решении ни на миг ― Серсея и Нострадамус дополняли друг друга, как небо и земная твердь, и король знал, что в случае чего, прорицатель сделает всё чтобы спасти свою жену. Возможно, даже спуститься за ней в царство мертвых, как в древних мифах, так любимых Екатериной.Но в тоже время, любовь Нострадамуса к Серсее была непоколебимой и сильной, настолько, что уж точно не терпела людей, из-за которых принцесса страдала. Генрих был уверен, что будь он просто отцом Серсеи, а не королем, зять бы его уже ударил. ― Как можно приказать прекратить сражаться за мать? ― прошелестел Нострадамус, с плохо скрываемой злостью. ― Королева Екатерина спасла Серсею от бесславной и болезненной смерти в младенчестве, и Серсея чувствует к ней невозможную преданность. Она будет бороться до последнего момента, никогда не сдаться. Она никогда себе не простит, если с Екатериной что-то случится. Но вас… вас она возненавидит за смерть матери.― Нострадамус… Нострадамус, ― прохрипела принцесса, и король мгновенно потерял интерес для прорицателя. Мужчина развернулся и приблизился к жене, озабоченно прикасаясь к её лбу, наблюдая, как трепещут её ресницы, выдавая движение глазных яблок под закрытыми веками. Должно быть, она видела самые страшные кошмары. Внутри мужчины всё неприятно сжалось от осознания, что он не может вырвать жену из этих снов.― Я здесь. Всё хорошо, Серсея, я здесь, ― прошептал он, целуя горячий лоб. Дверь тихо хлопнула, и Нострадамус понял, что король вышел. Впрочем, это не имело значение, прорицатель наоборот хотел, чтобы Генрих поскорее ушел. От одного вида короля мужчина впадал в ярость ― ведь это он, его интриги довели девушку до обморока, из-за жадности отца Серсея теряла мать. Сейчас с Серсеей было всё в порядке. Кровотечение было небольшим и уже остановилось. Однако Нострадамус был полон решимости убедить жену в том, что ей стоит провести ближайшие недели в постели. В следующий раз всё может закончиться намного хуже. Нострадамус снова оглядел маленький столик у кровати, убедившись, что в случае чего у него есть все необходимые снадобья, и приготовился к бессонной ночи рядом с супругой.