Дикая роза в степени PhD (1/1)

- Хочется чего-то, не пойму чего…- Ремня!(м\ф ?Домовенок Кузя?)Меня зовут Майте Вега, и меня только что пытались убить. Толчок двух чужих рук в спину не мог быть случайностью, и крышка люка тоже не могла открыться сама собой. Мне повезло, что их заметили, мне повезло, что в старшей школе я занималась гимнастикой. Я вообще очень сильная, мое тело меня любит, и я ему отвечаю взаимностью. Я люблю свою грудь и стройные бедра, тонкую талию и высокую шею, гладкую кожу и упругие мышцы под ней. Но вот такую меня – сидящую на носилках парамедиков, которые ощупывают, осматривают, светят в лицо, дрожащую, едва понимающую, что происходит, - такую меня почти никто никогда не знал и не видел. Все знали Майте Вега, мисс Вега, доктора Вега. Первую ученицу, студентку-отличницу, а по совместительству успешную модель. Мало кто считает, что съемки для каталогов белья и изучение геологии совмещаются. Тейлор Хадсон, мой… бойфренд, если угодно, уверен, что совмещаются, но ассоциации со словами ?скважина? и ?разлом? он выдает довольно пошлые. Марисоль, моя лучшая подруга, у которой я его отбила, считает, что не совмещаются никак. Мне катастрофически трудно держать язык за зубами, особенно когда мне так плохо и страшно. Когда мне страшно, я говорю. Когда мне трудно – я говорю. Я наговариваю на диктофон свои статьи, прежде чем записать их. Я пишу голосом и подумываю нанять секретаршу, чтобы она переносила аудиозаписи на бумагу. Наверное, даже будь я адреналиноголиком, я бы не избавилась от этой дурной привычки. Когда я в напряжении, я должна говорить, иначе я просто взорвусь изнутри.- Тшшш, малышка, - говорит Тейлор, обнимая меня после того, как меня отпускают парамедики и полицейские. – Не бойся. На твою конференцию мы поедем вместе.Лучше бы молчал! Я сразу же напоминаю ему о нашей прошлой поездке в Японию, начинаю говорить, говорю, говорю и не могу остановиться. Тейлор слушает с улыбкой.- Но мы теперь едем работать, ведь так? – замечает он невозмутимо. – Не путешествовать, не шататься по достопримечательностям, не мокнуть в горячих источниках, а работать. И в определенном смысле работать вместе.Да. Конечно. Он едет делать деньги – как и всегда, впрочем, - а я еду объяснять людям, что может произойти, когда деньги пытаются делать в неподходящих местах. Например, бурить шахты там, где невозможно обеспечить безопасность. Или строить большие тоннели в слабых грунтах. Шахты, кстати, мне до сих пор простить не могут. Что поделать – я ужасно правдива. Патологически. Если я вижу опасность для проходки или бурения – можете не сомневаться, я молчать не буду. А поскольку мое мнение ценят и уважают, мой голос часто бывает решающим. Решающе отрицательным, если точнее.Так было в Китае, так было в Мексике – теперь я в ?черном списке? как у триады Поднебесной, так и у родных мексиканских мафиози. Так что не уверена, что меня как-то спасет тот факт, что мы с Тейлором едем по делу. Тем более в Японию. Не люблю Японию. Ненавижу японцев – едят сырую рыбу, высокомерны и к тому же у них кривые ноги. И, похоже, мой талант находить неприятности на пятую точку имеет склонность обостряться в этой стране. Полгода назад, например – ну кто мог подумать, что роскошный отель, в котором Марисоль вздумалось праздновать свой день рождения и который ее жених (между прочим, он чистокровный маори, и мне даже страшно подумать, какие у них получатся дети) арендовал, выберет именно тот день, чтобы загореться? А кусок японской земли, на котором стоял отель, тоже решил порастрясти жир на вибростенде землетрясения именно в день рождения Марисоль.За шесть месяцев до того...Мы с Марисоль сидели в о-фуро – это такая японская бочка с горячей водой. В ней сидят голыми, мужчины и женщины вместе. Тогда мы с Марисоль сидели в бочке вдвоем, если не считать маленькую японку-служительницу, похожую на зверюшку из аниме и ожидавшую ?на берегу? с большими простынями наготове, пока мы насидимся в природно-газированной минеральной воде. Рядом с отелем горячие источники, оттуда воду, насыщенную природой солями угольной кислоты, подают прямо в эти огромные бочки. Мы сидели, я думала о геологических разломах, природе горячих источников и больших мягких сиськах Марисоль, которые величественно колыхались и казались диковинными орхидеями. У меня грудь упругая и я даже не ношу лифчик, несмотря на свой С. Марисоль с ее Е без лифчика никак, за это ее жених и любит. У меня-то есть мозги, а у нее только сиськи и задница. Правда, задница у нее хороша, ?un culo tan bonito tiene que cargar bombones?(1), сказала бы моя бабушка Лупе.Я смотрела на ее удивительно маленькие для такой большой груди темные соски, с любопытством высунувшие головки из горячей воды, потом посмотрела на собственную грудь и подумала о целительной силе минералов и микроэлементов, воздействующих сейчас на мою кожу.И тут завыла сигнализация, а вслед за воем раздался громкий хлопок. Потом погас свет и откуда-то послышались истошные вопли. А потом повалил дым. Мы вылезли из бочки и наощупь попытались найти выход; японка вскрикивала, когда чего-то касалась, Марисоль время от времени оглушительно визжала мне прямо на ухо, перекрывая вой сирены, а у меня включилась обычная реакция – я заговорила. Громко, быстро и много. Я говорила про японскую спасательную службу и ее достижения, про то, что тут сильные тектонические смещения, потому так часты катастрофы и землетрясения. И у здешних пожарных и спасателей, говорила я, много опыта поэтому всех-всех обычно спасают и успешно. Мы побежали куда-то по темному коридору, увидели сполохи огня, в панике свернули, потом пробежали еще коридор, страшный и багровый от полыхавшей деревяной обивки высокого потолка, потом уперлись в закрытую дверь, потом открыли ее и ввалились в комнатку с еще одной о-фуро. Тут тускло горела какая-то лампочка и было как-то не так страшно. За дверью, которую мы захлопнули за собой,что-то гудело и ревело, и возвращаться туда не хотелось. Я дернула Марисоль за руку, приземляя ее у стены, японка, поскуливая, уселась рядом с нами и без конца что-то бормотала, кланяясь. Дым густел, мы начали кашлять, несмотря на то, что старались дышать через простыни. - Японская спасательная служба… - в который уже раз произнесла я. И тут двери открылись, и перед нами в сполохах огня и свете фонариков предстали три оранжевых чуда в респираторах и шлемах. Марисоль снова завизжала. Один из вошедших что-то прогавкал, надевая дыхательную маску на японку, второй сунул такую же маску мне и что-то сказал на языке, который сам он, наверное, считал английским. Но, кроме ?ай эм?, ?файру стайшин? и ?ит из ту би ОК?, я ничего не разобрала. Третий надел маску на Марисоль, которая немедленно перестала визжать.Марисоль выдрала из рук японки простыню и закуталась в нее, из-под маски свирепо сверкнули ее глаза. Ее жених-маори, как истинный потомок людоедов, держал жену на коротком поводке, и щеголяние в голом виде перед пожарными никак не одобрил бы. Пришлось и мне закутаться, чтобы не казаться в глазах всех очень уж откровенной эмансипэ. Хотя, подозреваю, им было чем заняться и кроме разглядывания моей задницы.Нас бы несомненно вывели на воздух и передали парамедикам в течении нескольких минут, если бы не мой тонкий слух. Я необычайно музыкальна и слышу в ноте по 121 бемоль и 121 диез. Гиперсинестезия слуха – так это называется. В гудении пламени, треске и я услышала тихий плач.На мое, и не только мое, счастье тот, который пытался говорить по-английски, понял меня, и мы очень скоро наткнулись на трех молоденьких японок, из которых в сознании была только одна.И тут оказалось, что у наших пожарных остался еще всего один респиратор с кислородным баллоном. Тот, что говорил по-английски, перегавкался по радио со своим шефом и содрал с себя маску, надев ее на одну из отключившихся. Японочка, которая была еще в сознании, поняв, что на нее маски не хватает, расплакалась и бросилась на пожарного с кулачками. То есть попыталась броситься – силенок у нее не хватило бы и на то, чтобы муху прихлопнуть. У нее тоже короткие ноги, подумала я грустно, сняла с себя респиратор и протянула японке, которая вцепилась в него мертвой хваткой. Наверное, это можно было назвать драматической паузой, и в фильме из этого непременно сделали бы эффектный и трогательный момент. Но времени на трогательности у нас не было – пол под нами заходит ходуном, меня и пожарного отшвырнуло назад, туда, откуда мы только что выбежали, а остальных кинуло вперед. Похоже, разлом долго целился, чтобы сделать толчок как раз таким образом. Пожарный спиной протаранил дверь, за ним пролетела я. Хорошо, что не наоборот, потому что он влетел точно в о-фуро, а я соответственно приземлилась… то есть приводнилась, то есть спикировала точно на него. Как оказалось, в воду мы попали очень вовремя – над нами просвистели обломки и пролетел огненный язык, который обязательно слизал бы как минимум мою простыню. Ожоги в мои планы не входили, поэтому я нырнула поглубже, и руки мои наткнулись на шлем, гладкую ткань защитного костюма и все остальное, что подразумевалось под этим костюмом. Все это забарахталось подо мной, и мы всплыли со дна о-фуро, как подводная лодка. Дыма стало поменьше, но воздуха, судя по зашумевшей в ушах крови, тоже убавилось. Мы с трудом вылезли из воды и уселись у выложенной камешками стене. Мы отчаянно кашляли, я пыталась дышать сквозь мокрую простыню, пожарный зажимал себе рот отворотом шлема. - Они придет, - говорил он между кашлем. – И выведет нас с кислородом.А вот я молчала, если не считать кашля, я не могла даже рта раскрыть, и от этого мне сделалось так страшно, что я ухватилась за куртку пожарного, как будто собиралась обнять его.- Меня зовут Майте, - сказала я, невероятным усилием удержав кашель - просто чтобы что-то сказать, чтобы разорвать это свое молчание. Японец вперемешку с кашлем коротко бросил что-то, заканчивающееся на ?-мас?, и я успела увидеть его лицо – узкое и худое. Чем-то похожее на лицо Тейлора, но гораздо менее красивое. И с узкими глазами, конечно. Земля и тектонический разлом нас еще раз подбросили, и меня приземлило аккуратно в объятия пожарного. Он, однако, на приземление обнаженной красавицы почти никак не отреагировал, впрочем, как и я сама не отреагировала на приземление в объятия мужчины. Я просто прилегла на нем поудобнее, отметив, что такого flacuchento (2) бабушка Лупе не одобрила бы; прямо суповый набор. Правда, ноги у него были длинные и ровные, насколько я могла судить. Потом я заплакала и последнее, что почувствовала, прежде чем отключилась – то, как он меня обнимает.Надеюсь, у него потом были проблемы с его коротконогой (они все такие) японской девушкой. Если она у него есть, конечно, и если она узнала, в каком виде нас нашли – обнаженная я возлежала на одетом пожарном, который обнимал меня обеими руками. Когда нас вытащили, мы были без признаков сознания и почти не дышали.*** Командир спасательного спецподразделения Токунага пригладил густые черные волосы – сначала свои, а потом того, кто прижался к его плечу. Провел пальцем по острящимся под гладкой кожей ключицам. Дайчи за последний год немного обмускулился, но все еще был трогательно хрупок, и так восхитительно было ощущать всем собой эту хрупкость. Обманчивую хрупкость, как хорошо знал Токунага. Кому как ни ему это знать – ведь именно Дайчи вытянул его тогда, год назад, вынес на себе, тащил по железным ступенькам, преодолевая удушье, уходя от поднимавшегося снизу углекислого газа системы пожаротушения большой электростанции. А он, Токунага, цепляясь за худые плечи Дайчи, то и дело уплывал сознанием в неведомые дали, где лепестки сакуры опадали на молодую свежую траву, а в бархатной ночной черноте кружились светлячки. И Дайчи был там с ним, и они вдвоем падали в такую прохладную траву, и увлажнялись росой рукава. И не было ничего, кроме счастья ласкать, любить. Жить.Он потом боялся признаться мальчишке в своих мечтах, но Дайчи оказался храбрее него самого. И та девочка-парамедик, которую Токунага считал… да что тут вилять, считал препятствием, оказалась для Дайчи просто другом, и больничная тонкая юката оказалась также не препятствием.- Тайчо(3)… тайчо… - шептал Дайчи в тот их первый раз, и страдальчески морщил лоб – Токунага готов был разрыдаться, когда видел это. Он накрыл парня собой, будто спасая его от мира, вторгся в него, как в заблокированную завалом комнату, где находился нуждающийся в спасении, разорвал одиночество – и свое, и Дайчи. - …Мы действительно поедем на эту конференцию, тайчо? – вывел Токунагу из воспоминаний проснувшийся Дайчи. Он так и не отучился от этого обращения, называя Токунагу именно так даже в постели. Парень зажмурился, а потом быстро открыл глаза, и пухлые губы его растянулись в такой открытой и счастливой улыбке, что Токунага почувствовал теплое дуновение счастья. У счастья были жесткие вихры, оно смешно хмурило лоб и как котенок ласкалось к Токунаге. И только когда звучало ?люди в опасности?, это счастье становилось почти свирепым в своем стремлении спасти всех и каждого. - Конечно, поедем. - Но ведь там будут бизнесмены и ученые – зачем там еще и мы? Разве мы понимаем что-то в тоннелях?- Думаю, нам будет что сказать и будет что услышать, - чуть улыбнулся Токунага. – И ты не прав – ведь мы столько раз вытаскивали людей из осыпавшихся тоннелей. Мы как раз очень даже в этом понимаем. Поэтому глава пожарной охраны, мэр и остальные настояли на нашем участии. Мы – те, кто сталкивается с изнанкой строительного успеха.Токунага вздохнул. Дайчи, чуткий как всегда, коснулся губами его плеча, неуклюже обнял и потерся лбом о ключицу.- Вы думаете о гибели Игараши-сана? – полушепотом спросил он. Токунага кивнул, вспомнив взрыв и трагическую гибель своего товарища, навсегда оставшегося в том недостроенном тоннеле. - Если можно хоть попытаться предотвратить подобное – почему не попробовать? – ответил он.Дайчи сосредоточенно размышлял о чем-то, рассеянно поглаживая пальцами крепкую широкую грудь командира. - Но я ведь почти не знаю английского, - сказал он наконец. Токунага расхохотался и откинулся на спину, забросив одну руку за голову.- Не волнуйся, - проговорил он сквозь смех, - английский знаю я, к тому же с нами будет Кацураги, уж он-то за последние полгода существенно продвинулся в английском.Дайчи тоже засмеялся, перевернулся и улегся подбородком на грудь командира.- Кацураги-сэмпай – перфекционист, он никак не может простить себе то, что не смог объясниться с той иностранкой.- Если ты скажешь это ему, то станешь его врагом на всю оставшуюся жизнь, - все еще смеясь, ответил Токунага. – Он не может простить себе, что не запретил той леди отдавать свою дыхательную маску.Он прервался и притянул к себе Дайчи, целуя его, втискивая в себя, чувствуя как восстает его член, и ощущая бедром эрекцию Дайчи. Парень не заставил себя просить – в его глазах зажегся знакомый жестокий огонек, он оттолкнулся обеими руками от плеч капитана и выпрямился, встав на колени как раз между разведенных ног Токунаги. - Я иду, тайчо, - Дайчи развел пошире бедра командира и плавным толчком вошел в него, заставив Токунагу сладко охнуть и запрокинуть голову… - Мне жаль Кацураги-сана, - серьезно проговорил Дайчи через полчаса. Они успели кончить, принять вместе душ и снова забраться в постель. Сегодня выходной, надо было пойти на кухню и приготовить завтрак, но ни одному из них не хотелось этого делать. – Очень жаль. Он такой одинокий. Я думал, они с Азука-сэмпай из спецкоманды парамедиков снова станут встречаться, но как-то не сложилось.- Не болтай, - рассеянно заметил Токунага.Выслушал от Дайчи поспешное ?извините?, глуша в себе тревогу за подчиненного. Хидео Кацураги был самым молодым из сэмпаев отряда. Он с самого начала бы замкнутым и молчаливым, к тому же предпочитал женщин, потому в их команде ему, наверное, не было так уж уютно, хотя все его любили и ценили как аса и прекрасного надежного товарища. С тех пор, как Кацураги едва не погиб, задохнувшись в дыму, тревога капитана усилилилась. Что-то в подчиненном переменилось. Кацураги, похоже, терял вкус к жизни и желание возвращаться из миссии живым. Парня надо было спасать, но как – этого Токунага пока не знал.За шесть месяцев до того…?Токунага на связи. Пострадавшие в спа-зон отеля. Левое крыло. Кацураги, Китаджима, Кано, кто-то из вас говорит по-английски? Там иностранцы. Кацураги???Я смогу объясниться, тайчо?. ?Идешь старшим?.Он опешил, когда увидел, как полуголая иностранка сняла свою дыхательную маску и отдала ее одной из служащих отеля. Этого никак нельзя было ожидать – он привык к тому, что люди в опасности помнят только о себе. Несущиеся в поисках спасения люди отталкивали друг друга, могли снести и затоптать ребенка и инвалида, не говоря уже об обыкновенных собратьях по несчастью. Он давно привык к этому и не только не возмущался этому, но уже даже не удивлялся. Исключения бывали редки, и подавляющее большинство таких исключений были его коллегами.И вдруг исключение оказалось иностранкой с глазами испуганной птицы, такой красивой, что на нее было почти больно смотреть. Швырнувший их прочь подземный толчок был просто судьбой. Или роком. Или еще чем-то, чему не было названия. Они оказались в ловушке – Хидео и эта иностранка. Выбрались из воды и присели у выложенной галькой стены. Ощущать ее присутствие было мучением; он знал, что ничего не может сделать для того, чтобы спасти ее. Даже если расстанется с жизнью, даже если каким-то образом перельет в ее легкие весь воздух из собственной груди. Он мог только повторять то немногое, что еще способен был выразить по-английски. Что их спасут, что придут люди с кислородными масками и обязательно их спасут. - My name is Ma?te, - сказала она. ?Кацураги Хидео?, хотел ответить он, но дым перекрыл горло и вместо имени у него вышел только кашель, заканчивающийся на ?дэ годзаимас?. ***Хидео вытянулся перед зеркалом, еще раз попытавшись воспроизвести то движение языком и губами, которое способно породить звук Л. Бесполезно! Зарождавшийся было нужный звук срывался в Р, хоть ты тресни. И ?letter? все еще было ?ретта?, а ?райф? хоть и перестало быть ?райфу?, но упорно не желало превращаться в ?life?. Хорошо хоть никто из товарищей не видел, как он старается. Они конечно знали, что он усиленно изучает английский, но все были убеждены, что просто он никак не может пережить свою не слишком удачную спасательную миссию полугодовой давности. Нельзя было позволять снимать дыхательную маску ей… Майте, той иностранке; и то, что он не смог быстро ей это объяснить – непростительно. Впрочем, Азука, похоже догадалась, что дело было не только в дыхательной маске, и оставила попытки возобновить их отношения. Дело было в том, что он стал смертельно бояться проиграть смерти. Его съедало собственное бессилие перед неизбежностью, то бессилие, когда никакой профессионализм, никакие мозоли на руках, натертые многочасовыми тренировками, никакие усилия не могли переломить злую слепую и безжалостную силу. И осознание того, что он делал все, что мог, и даже больше, десятки успешно спасенных жизней не имели никакого значения. Дежурство подходило к концу. Хидео выглянул в окно раздевалки – здоровяк Кано и его бессменный теперь уже кохай Фудо тренировались: Кано взгромоздился на закорки к худенькому Фудо и гонял его по лестницам. Выглядело это, пожалуй, несколько зверски, если не знать, что Фудо был самым сильным и выносливым из младших членов отряда. Пожалуй, Фудо был самым физически сильным после командира и Кано, наравне с ним, Кацураги. Кано повезло, подумал Хидео, когда Кано соскользнул с плеч парня и, думая, что никто его не видит, приобнял Фудо за плечи. Им всем повезло - с парнями или с девушками. Только он опять на обочине. Неудачник. Предстоящая поездка на конференцию представлялась чем-то вроде отпуска. А еще – возможности сделать хоть что-то полезное в чуть более глобальном масштабе, чем обычно. Последние дни перед поездкой он все свободное время тратил не только на английский – это уже было привычно, - но еще и на штудирование материалов по геологии и геодезии. Он даже съездил к тому тоннелю, где погиб Игараши, стоял у завешенного синим входа, разминал в руках горсть мягкой желто-бурой земли, ощущая ее предательскую податливость и снова чувствуя собственное бессилие, злость на затеявших тут строительство и на подлую природу. Капитан узнал от главы департамента, что знаменитый эксперт-геодезист с фамилией Вега, который должен прибыть на конференцию - просто гроза всех недобросовестных строителей. Это женщина, подумал Хидео и представил себе серьезную пожилую особу в очках, убеленную благородной сединой.