Глава 4. Вместе — раскрывая души (2/2)

— Ясно. Теперь относительно проблемы, из-за которой вы ко мне обратились. Расскажите подробнее, когда вы начали замечать, что вас привлекает садомазохизм. Так было с самого начала?— Нет, сначала такого не было, — постарался припомнить я.

— Думаю, предпосылки были. Но угрожающий характер это стало нести после того, как однажды я избил Сашу… и не только избил. Он это очень спокойно воспринял. В общем, мне всё сошло с рук. И развязало руки… Наши отношения с того случая стали более тёплыми и спокойными. В сексе же я начал необоснованно применять силу. Однако это характерно только для ситуации, когда я в роли актива, — вдумчиво сказал Никита.— То есть, в пассивной роли вам не хочется причинить боль вашему партнёру? Вас удовлетворяет пассивная роль?— С моральной точки зрения быть пассивом меня устраивает, физически — нет. Издеваться над Сашей в таком положении совсем не тянет, скорее, хочется… ласки.— А вы что скажете, Александр? Вас устраивает роль актива? Что вы думаете о приступах жестокости Никиты?— Мне больше нравится быть снизу. Но и активом я быть не против — это заводит. Главное, чтобы это был Никита. Неважно, в каком положении и при каких обстоятельствах.— Вас не пугает возможность получения увечий?

— Меня ничего не пугает, если он останется со мной.— То есть вы боитесь, что Никита вас оставит, поэтому предпочитаете мириться с его поведением?— Конечно. Я боюсь, что он меня оставит. Ведь он уже уходил. И я не терплю его поведение, я его провоцирую, — объяснил я, сохраняя спокойствие, хотя внутренне меня колотит. Ведь в этом я сам себе старался не признаваться.— Провоцируете жестокое к себе отношение? То есть, вас удовлетворяет, когда с вами жестоко обращаются?— Верно. Если он будет жесток, то потом ему придётся сидеть рядом. И он никуда от меня не сможет уйти.— Значит, причина всё-таки в боязни потерять партнёра. И проецируя на себя его жестокость, вы пытаетесь его контролировать. Что скажете, Никита? Почему вы постоянно поддаетесь на провокации?Никита молчал. Мне показалось, что зря я заговорил так откровенно. А что я мог? Врач не поможет, если не будет знать, где нужна помощь. Но что если брат, узнав обо всех моих мотивах и действиях, станет презирать меня ещё сильнее, что, если возненавидит? Обманывать себя, что без него я смогу жить, глупо. Он мне был нужен, просто необходим. Пусть жестокий. Какой угодно. Только пусть бы он был рядом.— Я сделаю всё, чтобы он остался. Если ему нужна жестокость, я буду жестоким. Если нужно моё подчинение, я буду подчиняться. Я не желаю нуждаться в нем, но не могу иначе, — наконец заговорил Никита.— И за то, что нуждаетесь, вы ждёте наказания? — на это брат неуверенно кивнул, а Евгений Валерьевич продолжил, обращаясь к нам обоим: — Что могло сформировать в вас такой страх к потере партнёра?— Мать, — ответил Никита.— Мама, — в то же время сказал я.— То есть?— Мать ушла из дома, когда мне было десять.— Мама была единственным родным мне человеком. Отца я таковым не считаю. Она обращала на меня внимание только когда ругала или наказывала, — ответил на вопрос я вслед за Никитой.— Что ж, попытайтесь осмыслить услышанное. И не позволяйте вашей матери портить вам жизнь, оставьте ей прошлое. Будущее должно принадлежать только вам. А теперь скажите, правильно ли я понял, что Сашу привлекает мазохизм, а Никиту садизм?Мы с братом опять синхронно кивнули, я же уточнил:— Но для Никиты быть пассивом тот же самый мазохизм.— Ваша мать повлияла на формирование психологических девиаций виктимного характера у вас обоих. После насилия ситуация усугубилась, поскольку жестокость и боль удерживали партнёра рядом, вы подсознательно приняли это за схему поведения. Виктим, то есть вы, Саша, провоцирует агрессора на необходимые ему действия. Агрессор — вы, Никита, старается давать требуемое. Такой стереотип поведения не плох, но в вашем случае девиация несёт угрожающий характер. У меня есть предположение, что проявление вашего садомазохизма возможно свести к игре, если вы поменяетесь местами в причинении физической боли. Может помочь проецирование образа вашей матери на партнёре.— Вы с ума сошли! Да идите к чёрту с такими предложениями! — я вскочил со стула и вылетел из кабинета.

Меня трясло от предложения сделать брату больно. Дело даже не в том, что если я сделаю что-то не так, Никита от меня уйдёт. Я просто в принципе не мог причинить ему боль.

Брат за мной не пошёл, и мне пришлось ждать его у машины.* * *

Визит к сексологу мы с братом не обсуждали, зато обдумывали. Никита так вообще погрузился в себя. Меня это немного нервировало. Главное, чего я боялся, что этот поход к врачу поставит жирный крест на наших отношениях. И основания были. После обоюдных откровений сексом мы не занимались, брат ко мне с того момента даже не прикасался.

И вот как-то вечером Никита пришёл в мою комнату.

Я же решил на сон грядущий почитать под успокаивающую музыку. Оторвав взгляд от книги, я в немом удивлении вскинул бровь.— Я поговорить с тобой хотел, — как-то флегматично начал он.

А я напрягся. Поговорить? Это плохо. Очень плохо! Хотел бы продолжения наших отношений, действовал бы, а не разговоры говорил. Наброситься на него? И что потом? Даже если переспит со мной, это не изменит его решения. Зато я получу ещё одну ночь в его объятиях.

Придя к решению, я откинул книгу и напряг мышцы, чтобы встать с кровати и выполнить задуманное. Но голос брата, всё это время наблюдавшего за мной, остановил:— Спокойно! Никуда я не денусь. Хочешь секса — ты его получишь, но сначала мы поговорим.Значит всё не так или не совсем так, как я подумал. Однако любопытно… Когда меня перестал «замораживать» его взгляд? Почему я этого раньше не заметил? Вот смотрю в его глаза и ничего. Вернее чего… Меня это возбуждает. Но ощущение «кролика перед удавом» испарилось. Или я уже и сам похож на удава, готового проглотить «кролика». Никита в роли кролика меня несказанно позабавил.— Успокоился? Зря ты ушёл, не дослушав врача. Он предположил, что твои обмороки в переходном возрасте были от неприятия собственной формирующейся сексуальности… неприятия своих желаний. В ситуациях, вызывавших отклик твоего либидо, мозг просто отключался. И вообще, у тебя есть тенденция к развитию нимфомании. Это было и так понятно, но мнение врача всё-таки выслушать стоило. Кстати, почему ты так бурно отреагировал на предложение Евгения Валерьевича поменяться ролями? Или это из-за того, что он мать сюда приплёл?Предположения врача ввели меня в шоковое состояние, и я некоторое время не мог собраться с мыслями.— В голове не укладывается, как бы я мог представить вместо тебя маму или ещё кого бы то ни было. Я просто не понимаю, как смог бы причинить тебе боль, это немыслимо! — стоило только подумать о таком кощунстве, как адреналин зашкалил.— А если я попрошу сделать мне больно? — Никита ухмыльнулся.

В других обстоятельствах фраза «сделай мне больно» меня бы тоже развеселила, но не в контексте причинить эту самую боль брату. Лучше сразу себя убить, чтоб не мучиться!— Нет! — завопил я.О, да у меня истерика! Чудесно.— Мне это действительно нужно. Ты же не хочешь, чтобы я попросил кого-то еще? — зашёл Никита с другой стороны.А вот это нечестный приём! Я задохнулся от возмущения. Было очень больно представлять его с кем-то другим, даже если бы они не занимались сексом. Даже если этот кто-то просто выполнит просьбу брата о причинении боли. Да я собственноручно убью ублюдка, посмевшего к нему прикоснуться! Ну и какой ответ я мог дать Никите?Заметив, что я морщусь со слезами на глазах, Никита быстро сел ко мне на кровать и приобнял за плечи, потрепав волосы и поцеловав в висок.

Наконец-то. Я так по нему соскучился! Воспользовавшись ситуацией, я прижался к его боку плотнее.— Прости! Не стоило мне на тебя таким способом давить, — зашептал Никита мне на ухо.Чего он там хочет? Боли? Сейчас. Будет ему боль! Я из него слова о «ком-то ещё» выбью, чтоб и мысли не осталось о других!— Хочешь сейчас попробовать?

Брат удивлённо посмотрел на меня, потом решительно кивнул и, стянув одежду, лёг на мою кровать.На мне была пижама, и снимать я её не собирался.

— Согни ноги в коленях, раздвинь как можно шире, — дал я указания.Никита всё это повторил, но уверенности у него поубавилось. Правильно. Не надо было меня злить!А вид просто сногсшибательный! Я подошёл к кровати, провёл кончиками пальцев по его прессу.Чего-то явно не хватало.— Закинь руки за голову, — Никита выполнил просьбу-приказ, и его мышцы пресса напрягаются.

Такое положение дел, кажется, заводило брата. Я обвёл подушечками пальцев сначала один сосок, потом другой. Приложил пальцы к его губам, слегка нажимая.— Соси.Брат подчинился, и это было замечательным чувством! Меня так и распирало от желания. Но этого явно было мало. Он хотел боли. А получалось всего лишь подчинение.Провёл рукой по его телу и ущипнул за соски. Брат от неожиданности вскрикнул и закусил губу. Я несильно ударил ладонью по его вставшему члену. Никита выгнулся и застонал. Я повторил. Он попытался сдержаться. Ещё немного.— Встань на колени, руки за голову.Красота! Какое послушание! Уф! Я уже еле сдерживался, чтобы не трахнуть его. Провёл ладонью по его спине, сжал ягодицу. Поглаживая грудь и живот, сжал мошонку. Никита часто дышал. Его спину, лицо и грудь покрыли капельки пота.

— Раздвинь ноги.Вот так, хорошо. Я провёл ладонью между его ног. Брат непроизвольно дёрнулся мне навстречу. Мои пальцы погладили его вход. Обычно ему это не нравится, но не сегодня. Никита закусил губу и подавил стон. Что ж, мы опять отклонились от намеченного курса. Я с силой ударил ладонью по его ягодицам, получив протяжный стон. Раньше он так никогда не стонал. Жалобно, просительно… Чёрт! Как я его хочу! Похоже, наши садомазо-отношения только начались. Этого врача-гения урыть мало!Я продолжил бить Никиту по ягодицам, иногда отвлекаясь на член. Но дальше терпеть уже было просто невозможно. Да и по-настоящему больно я сделать ему всё равно не смог бы, не стоит себя обманывать.— Упрись руками в кровать, — хрипло приказал я.Полез за смазкой в тумбочку. Тело брата подрагивало. Я вжал его голову в постель, он легко подчинился. И вот подо мной пятой точкой вверх полностью послушный Никита. Шикарнейшее зрелище!

И тут у меня в голове будто переключатель щёлкнул. Я пытался его «сломать» и получал от этого удовольствие! Задыхаясь, я зашёлся слезами. Никита тут же поднялся, прижимая меня к себе, обнимая.— Ш-ш-ш… Всё хорошо. Всё в порядке, — прошептал он, поглаживая меня.И я помаленьку успокоился. Потому что голос брата был хоть и хриплым, но спокойным. Посмотрел в его лицо. А это было нелегко, мне, чёрт подери, было стыдно! Никита был расслаблен и невозмутим.

— С тобой точно всё в порядке? — нашёл я в себе силы спросить.Никита улыбнулся как-то смущённо, но взгляд не отвёл.— Похоже, это я мазохист. Просто попросить тебя ни о чём подобном не догадался, вот от нереализованного желания быть тобой «наказанным» на тебе же и срывался. С другой стороны, для тебя это действительно слишком, — на последних словах он нахмурился.— Посмотрим. Но имей в виду, если меня опять переклинит, сам будешь виноват в последствиях.Он мазохист, видите ли! Наверное, это семейное.— Буду, — ответил он и застонал когда я, прижимаясь к нему поближе, потёрся о его член.

Вот блин… Это у меня от шока всё настроение пропало, а кое-кто тут вполне готов. Будем заглаживать вину! Или лучше сказать зализывать?..* * *

Как ни странно, эти «игры» успокоили нас с братом. Садизм как-то плавно перешёл в подчинение. Просто немного больше контроля со стороны партнёра, чем обычно. Я не провоцировал, Никита не срывался. Только мне не сразу удалось привыкнуть к подчинению брата, всё время казалось, что я перегибаю палку. Зато какой я шёлковый после таких «игр» становлюсь, любо-дорого посмотреть.Правда, ревновать я его всё равно не перестал, хоть и появилась какая-то внутренняя уверенность, что он принадлежит мне. Так что легче всё же стало.Вот и сейчас наглые прилипания Иры к Никите меня выбесили. Его, между прочим, женщины интересуют, а она об него грудью тёрлась. Да я её задушу!Конечно, она не тёрлась. Вернее, не специально. Просто опять висела на нём. А то, что ей уже не семь лет, и грудь у неё ого-го?! Про это она конечно забыла! Прибью.

— Никитушка! Ну, сделай мне блинчики! Ты же меня любишь! Правда? — нудила наглая захватчица чужой собственности.— Ты глубоко заблуждаешься. Я тебя терплю ради Саши. Обойдёшься без блинов.— Ах, какая у нас любовь! Какие мы благородные. Мог бы и блины сварганить, раз уж расщедрился меня потерпеть. Или ты не настолько любишь братика? — сдаваться без боя было не в правилах Иры.— Саша, ты блинов хочешь? — обратился Никита ко мне, решив, видимо, прекратить споры.— Э, нет! Ты сам должен решить. Что, так сложно?— Не вижу ничего сложного. Всё очевидно, — с этими словами Никита удалился на кухню.— Ес! — ликующе вскинула кулак Ира.Я спокойно продолжал смотреть телик.

— Кстати, Сань, ты понял, что твой братик только что сказал?— Что пойдёт делать тебе блины? — безразлично уточнил я.— Вообще-то, что любит тебя?— Когда это? — офигев от такой новости, переспросил я и стал лихорадочно припоминать их с братом разговор.— Когда сказал, что «всё очевидно», — послышался от двери голос Никиты. А я только и мог, что молча наблюдать за его спокойным приближением. — Какие блины ты хочешь? С картофелем и грибами?Пришлось кивнуть, потому что голос не слушался, да и суть вопроса я не уловил. Ведь только что он признал, что любит меня! Не то, чтобы я этого не знал, но Никита моих догадок так буквально еще не подтверждал. Пока я сидел в ступоре, он наклонился чтобы меня поцеловать.— Ну, хватит! Я голодная, между прочим, — заныла Ира.— Я тоже голоден! — возмутился брат и, склонившись к моему уху, спросил шёпотом: — Поделишься своим «молоком»?Я непонимающе посмотрел на него. В глазах Никиты черти разве что только не отплясывали румбу. Поймав взгляд, он многозначительно кивнул на мой пах.

Я же криво улыбнулся. А ведь если подумать, для меня всё началось с разлитого молока. Все неприятности, настоящее узнавание брата, горькое, выстраданное счастье любить и быть любимым. И пусть кто-то скажет, что всё, что у меня есть неправильно. Я отвечу, что это всё, что мне нужно.© Copyright: WILLow_W, 10.10.2010