Глава 23. "Безумие". (1/2)

С ума сходят по-разному. Кто-то быстро и резко, кто-то медленно и незаметно... Безумие накрывает с головой, утягивает в трясину несуществующих видений, воспоминаний, голосов... Ведет во тьму, мягко держа под руку... А потом, с печальной улыбкой толкает в пропасть.

Эта пропасть – наполнена криками умирающих, проклятиями выживших и собственным бессилием что-то изменить.

И это самое страшное.

Ты не можешь изменить ход времени. Не можешь переиграть события.

Может, лучше действительно быть мертвым? Пусть и пребывать в перманентных муках. Так от тебя хотя бы ничего не зависит. Ты не можешь причинить боли или поступить неправильно. Потому что ты – всего лишь объект. Ничего больше.Тор сидел у приоткрытой двери и уже час слушал захлебывающиеся шипящие споры мага с пустотой.Бог Безумия то умолял кого-то невидимого оставить хотя бы на минуту... Потом угрожал, плакал, судорожно всхлипывая...За неделю, что они пробыли в этом доме – Локи стало только хуже. Камни сняли воспаление, но затормозили регенерацию клеток... Или, может, организм просто больше не мог сопротивляться?

Раны практически не закрывались, а только чуть подсыхали, чтобы начать слабо кровить от любого резкого движения.

Тусклые глаза будто остановились. В них не было больше ни боли, ни отчаяния, ни искорок улыбки... Только застарелая тяжелая тоска.Трикстер раз за разом тихо просил брата выйти из комнаты, мучительно кривя от боли губы. А потом снова истерично кричал, зовя старшего, прося спасти от чего-то невидимого...

А Тор только прижимал к себе холодное тело, не зная, чем помочь... Оставалась единственная надежда – найти колдуна и умолять его о помощи.

Он искал Малха, скрепя сердце, оставляя младшего одного. Искал везде. В опустошенных обезлюдевших городах, в селениях... А потом снова возвращался в дом, находил забившегося в угол брата и долго качал на руках, уговаривая успокоиться.

Бог Безумия вцеплялся ледяными пальцами в волосы громовержца и тянул к себе, впивался губами в губы старшего... А Тор останавливал дрожащие руки, пытающиеся расстегнуть пуговицы на рубашке – и прижимал трикстера к груди, пытаясь согреть. Локи вырывался, зло кричал что-то о смерти, своем предательстве, о том, что такого как он – можно только иметь, как шлюху... А потом тихо просил прощения, опуская подернутые слезами глаза.Наконец шипящий спор прерывается и Тор, тяжело поднимаясь, заходит в комнату.Присаживается на край кровати и осторожно, боясь спугнуть, касается пальцами щеки младшего. Гладит холодную кожу...

– Как ты?

Вопрос глупый, но слова давно кончились, а тишину нужно нарушить. Разбить это гнетущее молчание...– Не знаю... Плохо, наверное, – тихо отвечает маг, накрывая ладонью руку Бога Грома.И вдруг грустно выговаривает:– Я скоро надоем тебе.– Почему? – как-то глупо спрашивает Тор, зачем-то дотрагиваясь до белой прядки в волосах Лофта.Трикстер дергает плечом и отворачивает голову.

– Ты ведь хочешь меня... А я бесполезен. Слаб... Я теперь – не для тебя...Бог Грома наклоняется к младшему и целует. Прижимает его к себе, чувствуя, как сладко тянет в паху, и сжимает зубы, прикрывая глаза.

Нет... он не должен. Не должен причинить боль хрупкому телу... Как бы ни хотел прижать брата к кровати и впиться поцелуем в тонкие губы...– Ты не сделаешь мне больно, – шепчет маг, опуская вдруг руку на промежность Тора, чуть поглаживает... – если ты хочешь – то возьми.

– А ты? – задыхаясь, спрашивает Бог Грома, скользя ладонями по плечам трикстера, – ты – хочешь?Локи только слабо улыбается, откидываясь на подушку. Черные волосы рассыпаются по белой ткани, оттеняют неестественно бледное лицо...

Губы чуть поджили и теперь, стянутые, воспаленные – выглядят почти чужеродно. Взгляд тусклых глаз – безучастный, спокойный... Но на дне расширившихся зрачков – жуткое, темное безумие.И Тору становится страшно и больно за брата. Он запускает пальцы в густые волосы на затылке младшего и прикасается губами к тонкой коже под глазами. Целует эти черные синяки, пытается согреть ледяную кожу дыханием...

Теплые губы, чуть шершавые... Скользят по лицу, шее... Так нежно... Словно брат действительно любит его.

– А целовал бы он тебя так, если бы видел, что происходило в камере?Шипящий голос, будто улыбается, просачиваясь в разум.– Смог бы дотронуться без отвращения?Маг обнимает старшего за шею, зажмуривая глаза. Главное – не слушать. Не слышать... Пожалуйста!– А может, тебе напомнить?И в мозгу вспыхивают жуткие картинки недельной давности. Реальность рассыпается кусками, теряясь в водовороте отвратительных образов...Грязный, залитый кровью пол, запах гнили и тревожные всполохи факела.Трикстер осторожно, пытаясь не потревожить сломанное ребро, подползает к небольшой лужице воды, натекшей с потолка.Боги, как унизительно... Но жажда сильнее. И маг опускает голову, касаясь губами пахнущей затхлостью влаги. И вдруг грубые руки вцепляются в слипшиеся грязные волосы и отшвыривают ослабленное тело в сторону.

Бог Безумия давится стоном, прикусывая губу. Руки неосознанно прижимаются к правой стороне груди, пытаясь сдержать боль. Воздуха не хватает, перед глазами – черные круги... И тут же, тяжелый сапог ударяет прямо по сжимающим кожу пальцам. По лиловому синяку, охватывающему весь бок... И Локи вскрикивает, не в силах больше себя контролировать.

– Больно? – с издевательским участием интересуется ударивший.И тут же ему отвечает другой голос, несущийся откуда-то сбоку:– Не порть его пока. Я не хочу трахать полутруп.

Маг чувствует, как к горлу подступает ком. В глазах набухают позорные слезы... Хочется закричать, убежать отсюда... Но он только сжимает зубы, приказывая себе успокоиться. Унижения будет еще достаточно. Не стоит пополнять список и радовать мучителей...

– Ты такой сладкий... – кто-то прикасается к ягодицам, поглаживает кожу, – понимаю, почему Бюлейст не убил тебя, а оставил себе.

– Худенький... – влажные теплые руки вздергивают на четвереньки, разводят ноги, – и узкий... – пальцы без подготовки врываются в напряженное тело.Боги! Как же это больно!