Глава I (1/1)
Кап…кап…кап… Тихий, размеренный звук врывается в мое сознание, заполняя пустоту и черноту. Появляется посторонний шорох, но, что это, понять все еще трудно. Что открыла я глаза, что закрыла – разницы абсолютно никакой, тьма плотная, словно черный шелк… Но вот она постепенно рассеивается, это меня радует.Шнур – первое, что я расплывчато вижу, открыв глаза, шнур прозрачный и через него видно, что в меня закачивают какую-то мутноватуюжидкость, название которой я не могу прочесть в силу того, что не могу сконцентрироваться на флаконе, где корявым почерком что-то написано.
- Что, деточка, совсем плохо? – скрипучий женский голос отвлекает меня от созерцания паука-тонконожки, что ползет по запыленному окну, видимо, ища еду. В моем сознании складывается короткая логическая цепочка: сидеть и ждать моего пробуждения тут никто не будет, это не нужно ни докторам, ни медсестрам, ну а судя по солнцу, которое бьет ярко сквозь оконное стекло с грязными подтеками, выставляя это самое окно в наиболее ?выгодном? свете, то времечко явно дневное, быть может, послеобеденное, значит, сие действо – уборка, и сердобольная старушка, что всю жизнь проработала в этой больнице, решает разговорить меня.- Живем пока ч… - тут я резко закашливаюсь, ведь воздух входит в легкие беспощадно… мне всегда был интересен этот механизм, кстати. Представляю его, как…полиэтиленовый пакет, что ли, который долго время находится в ?расслабленном? состоянии, и вдруг его резко надувают – стенки-то могут и лопнуть. Наверное, так же и с легкими.- Ох, ох, ну что ж ты, солнышко… лежи спокойно. Тяжко в больничке без родителей-то? Сколько годков тебе, милочка? – этот противный звук половой тряпки, что елозит по дешевому линолеуму, кажется, еще больше растирая грязь, наконец-то прекратился. Старушка оперлась на швабру и посмотрела на меня сожалеюще. Меня аж перекосило от этого взгляда, но женщина, видимо, истолковала этот жест по-другому.- Может, врача позвать?... – неуверенно произносит она, ну а я начинаю елозить по кровати, пытаясь привести себя в полулежащее состояние, хотя бы голову приподнять.- Нет, спасибо… Пятнадцать мне, пятнадцать… - хотелось было махнуть рукой, мол, это пустяк, но вовремя вспоминаю, что игла в вене, капельница ведь.И какого черта мне поставили капельницу? Ах да, ее всем ставят нынче. Только вот спросить бы, что именно мне дали.
- Пятнадцать?Такая маленькая, а уже… - видя мое нахмуренное лицо, старушка вовремя осеклась, что-то буркнула себе под нос, перехватила свое орудие труда, вновь надраивая полы.- Так как зовут-то тебя? – повторяет вопрос женщина, я кривлю лицо. Не хочется отвечать, но все же будет невежливо.- Ли.. Eliz. – поправляю сама себя. Кому-то покажется странным, но я люблю свое имя именно в этой интерпретации. Так меня называет одна очень хорошая подруга, из ее уст имя звучит довольно красиво, с французским акцентом, мне нравится. Солнце отвлекает меня от мыслей, нагло слепя и призывая к более решительным действиям.- А как вас зовут? – чисто из вежливости интересуюсь я.
- Галина Михайловна, - отвечает старушка, скрупулёзно выметая сор. Такое чувство, что здесь живут гопники, что грызут семечки целыми днями, а шелуху отправляют сразу на пол.Внезапно с ноги распахивается дверь, просовывается рыжая лохматая голова, с короткой стрижкой.
- Добра страждущим! – веселый голосок разносится по пустой палате, отталкивается от облезлых стен персикового цвета, разлетается на тысячи осколков, и вновь возвращается к девушке. Моя кровать находится прямо напротив двери, поэтому я могу позволить себе разглядеть говорящую. И вот как раз она заходит – не очень высокая, худощавая, кажется, аж до дистрофии, резко выделенные скулы, немного вздернутый носик и большие карие глаза. Больница полна таких подростков с потухшими взглядами, а у этой особы взгляд живой, глазки поблескивают,а тонкие губы растянуты в полуулыбке. Завидев меня, она буквально влетела в палату, мигом присела на край моей кровати и протянула руку:- Анна Эйхольц, будем знакомы, твоя соседка по комнате. Прошу любить и жаловать, слушать и прислушиваться… Сразу говорю – крайне болтлива и неуемна. – девушка склонила голову набок и светло улыбнулась, тонкие губы разомкнулись, обнажая ровные белые зубы, мелкие, но, видимо, острые, как у хищника. Галина Михайловна хмыкает, и Анна быстро поворачивается в ее сторону, весело заявляя:- Галина Михайловна, как ваша работа?- Ох, милочка, да в шестнадцатой-то опять насорили, семечки грызли, видимо, да чипсы-шмипсы свои… Ох, а там ведь три человека с гастритом острым лежат, ох… А в седьмой весь пол кровью залит – видимо, приступ у кого-то был… - покачивая головой, рассказала старушка. Я невольно морщусь, но следующие слова приводят меня в явно шоковое состояние.- Да нет, Галина Михайловна… Я слышала, там девочка, Аллочка…ну, помните, такая вечно тихая…так вот, она себе вены перерезала!- Ох, а с чего-сь это она вдруг? – швабра старушки замирает, она вскидывает свои зеленые глаза на Анну, а та невозмутимо отвечает:- А надоело ей здесь все. Она же так хотела выйти, постоянно плакала, а все никак. Ну вот и не выдержала.- А сколько ей годков-то?
- Ей? Семнадцать две недели назад исполнилось… у нее же воспаление легких, да еще и почек, ей даже на улицу выходить запрещают. – Анна откидывается назад, и, конечно, прямо на меня.
- Эмм… - я немного посторонилась, отодвигаясь, и тут же тупая боль в затылке дала о себе знать, невольно морщусь.- Да не боись ты, не выдерну я твою капельницу… скажешь, как тебя зовут, али мне гадать? – Анна рассмеялась, ее смех, молодой и задорный, вновь разнесся по палате, на этот раз стены поглотили его. Галина Михайловна слегка покачала головой, а губы ее растянулись в тонкой улыбке, старушка домела до порога и скрылась.- Ну… Eliz. – вызывающе вцепляюсь своими серо-голубыми глазами в ее глаза, поглощающие цвета и оттенки, картинки, образы… Она не отводит взгляд, лишь на секунду ее улыбка исчезает, а через мгновение вспыхивает вновь.- Ооо.. ну тогда я Annete! – она вскакивает с кровати, и только сейчас я замечаю, что на ней чисто белая майка и черные шорты. Странно, не думаю, что в середине зимы в этом клоповнике тепло, да и меня поразило, насколько незаляпанная у этой особы майка. БЕЛАЯ. Не успев я ничего сказать, рыжеволосая развернулась ко мне, хлопнула в ладоши и заявила:- Ну что… будем дружить!