Замирающее. (1/1)
28.07.13Тишина нависла над ночным царством обволакивающего округу сна. После знойного воздуха летних улиц через форточку катит свежий прохладный ветерок, по которому на жаре послеполуденного солнцепека иной раз взгрустнешь. За окном постепенно неуступно светает и через серое небо начинают пробиваться золотистые лучики рассвета. Вдали по ту сторону стекла слышится неизменное постукивание вагонного состава мимо проезжающего поезда. Чух-чух чух-чух - мерно убаюкивает не спящий замученный мыслями и бессонницей разум, а эхо от многоэтажных домов ему в ответ - ух-ух, ух-ух у-уууух-х.Голова устало покоится на мягкой простыне щекой, и набухшие сонностью веки от дневной усталости скрывают прочь все еще блеклые утренние краски, пока не раздвинешь их обратно небольшим усилием воли или же наконец-то врата в царство переменчивого Морфея не будут открыты.23.08.13Прекрасен ночной город своими огнями и таинственным налетом сумрака наступающей ночи. Машины едут навстречу друг другу по своим параллельным дорогам; а недалеко, за коротким недавно подстриженные газоном, есть дорога для прохожих, таких не похожих, но без приглядки очень серых и размытых в чертах, ведь мы не стараемся запоминать кого-нибудь из них. Эта дорога вытянулась от перекрестка до самой развилки конца целого микрорайона, извиваясь зигзагами и снова возвращаясь на прямую линию к горизонту.
Редкие кустики, как еще более редкие сиротливые скамейки, расположены по краям у обочин этой дорожки и навивают очаровывающий силуэт игры теней и света фонарей. Вот напротив скамейки три слоника, чуть дальше по левую петушок, дельфин и хорек, а по правую сурикат и собачка такса. Нет, это уже настоящая живая и теплая собачка, наверное, так же прозябшая на предосеннем ветру, как и её хозяйка в светлом жакете.
Они идут, кто домой в тепло, а кто еще гулять да гулять дальше, мало обращая внимания на высокую фигуру с блокнотом и карандашом на скамейке, ведь после бурного дня город успокоился и затих – чем не лучшее место, чтобы послушать тихое дыхание только дремлющего великана, ведь до его сердца так далеко на окраинах. А здесь тишина и пробирающий холодок до бодрящей дрожи, не дающий или наоборот способствующий погрузится в себя, словно пловцу посреди усмиренного моря, кочующего на спине без цели и без мыслей, а лишь за тем, чтобы слиться с природой как её часть и ощутить безмятежность душой и телом. Но зачем ему море где-то там, за неизвестным берегом закрытым камнями и кустарниками, когда над его головой распростерся океан из облаков. С каждой последующей минутой погружение все глубже, а краски все темнее и насыщение. И все началось с разлитой синьки по чуть серому листку только недавно, теперь уже давно, протертой влажной тряпкой неким расторопным художником жизни. Творчество его, как и жизнь, непредсказуемо и полно сюрпризов в образе... самых милых и нежных образов неизвестных танцовщиц с востока или нимф из пены берега Вероны.Детский смех под ухом сквозь сонность нескромным стуком в наваждение и все нимфы разбегаются, а художник просыпается. Рядом на скамейки сидит, болтая ножками, девочка в розовом чепчике да в цветных колготках и у ног карандашик, случайно выпавший из пальцев. Негромкий ох, осознание миража и легкая дрожь в теле. Но нет ни нимф, ни океана, есть только небо в сумраке наступающей ночи, на которое кто-то синькой разлил облака.