1 часть (1/1)

Холодная зима 1942 года. 8 января. Сегодня ветер задувает сильнее обычного. Снег падает не хлопьями, не красивыми большими снежинками, нет, он падает маленькими льдинками, прилипающими к носу и ни в какую не отстающими. Солнца нет уже пять дней. Пять дней на небе только облака. Взрослые радовались этому. Хотя маленький восьмилетний Слава Хордов никак не мог понять. Он слышал только фразу ?Не попадут?. И не понимал, кто и куда не попадет. Знал только, что это было к лучшему. Но сегодня тучи рассеялись, и все меньше на улицах было людей. По крайней мере, живых. Живых было мало. А вот замерзших было много, очень много. Маленькому Славке казалось, что он тут совсем один. Нужно было торопиться, потому что опоздать значило рискнуть потерять Митьку. Митьку, который ждал хлеба. Митьку, который ждал уже второй день, и который не мог даже встать с кровати, не то что пойти за ним сам. Оставалось пройти два квартала до булочной и лишь надеяться, что билет от Митьки примут за настоящий.Добравшись до спасительной, но такой же холодной булочной, Слава юркнул за дверь. Очередь была не очень длинной, но стоять каждую лишнюю минуту было страшно?— вдруг Митька не дотянет? Нет, он сильный. Он справится.Наконец-то очередь дошла и до него. Он подтянулся до прилавка на цыпочках и протянул свой билет. За прилавком стояла молодая женщина, которой, по мнению Славы, очень бы шла улыбка. Но кто же на Войне улыбается? Только дети. Вот Митя умеет улыбаться даже когда ему больно. А больно ему почти всегда.Женщина протянула Славке кусок хлеба, грамм 150, не меньше. Редкостное везение.—?А… простите пожалуйста, у меня есть еще билетик… Он от моего друга, Димы Грасевича, вот он. Он очень болеет, я ему хлеб ношу, он сам не может. Пожалуйста, разрешите и ему хлеба взять! Он очень болеет… —?тихо повторил мальчик.—?Нет. Прости, но я уже дала тебе хлеб. И не нужно придумывать всяких ненастоящих друзей, чтобы получить добавку.—?Но он существует! У меня даже билетик его есть! Вот, смотрите! И фотокарточка есть. Смотрите, вот же он, Митя!—?Мало ли что можно на бумажке написать! Почему он сам не может хлеба взять?—?Но он очень болеет! Очень-очень. У него гастрит, он ходить не может. И он голодный. Совсем голодный, он же там дома с голоду помирает! —?из глаз маленького мальчика потекли слезы,?— Пожалуйста…Он уже собирался уходить, как прямо за ним раздался мягкий и слегка хриплый женский голос:—?Так я его знаю! Это ж Славка, с моего двора мальчик. Славный мальчик. И дружочка я его знаю, Диму Грасевича. Что, совсем захворал Димочка? Но ты ему привет от меня передавай, и пусть выздоравливает! Доченька, дай ему еще хлеба. Ему на доброе дело, ему друга выручать надо.—?Тётя Катя? Спасибо вам большое! —?ответил мальчик пожилой женщине, которую хорошо знал. Ее морщинистое лицо всегда было теплым. Как бы страшно ей не было, она всегда была спокойна. Как школьная учительница, мудрая и добрая. Еще раз поблагодарив девушку за прилавком, он побежал домой.На своих коротких и худых ножках он бежал как мог быстро, ведь понимал, что должен успеть. Его уже заждались дома, хотя ждать было почти некому.Добежав до родной Кирочной улицы, он забежал за угол, влетел в подъезд и понесся по лестнице наверх, на последний пятый этаж. Дома было ничуть не теплее, нежели на улице. Но было одно различие?— здесь был живой маленький мальчик. Двери в квартиру не было?— она давно пошла на дрова, поэтому он просто прошел в коридор. Зайдя в маленькую комнату в конце квартиры, он тут же обратил внимание на печь, которая горела. Оглядев комнату, он прямо в уличной обуви робко подошел к маленькой кровати в углу. Из-под одеяла виднелся маленький бугорок и доносились всхлипы.—?Мить? Эй, Митька! Митька, это я, Славик! Вылазь!Из-под одеяла высунулась маленькая голова с копной лохматых черных волос. Бледное, исхудавшее лицо с впалыми щеками и синяками под глазами. Тонкие, сильно покусанные губы. Из-за этой невероятной худобы и без того большие и заплаканные глаза мальчика казались еще больше.—?Славик? Это ты? Я тебя ждал,?— произнес мальчик, просветлев. На его измученном лице появилась слабая, насильно вытянутая улыбка. Он начал быстро вытирать мокрые щеки дрожащими ручонками.Митя был на год младше Ростислава, но всю жизнь они прожили в одном доме, поэтому на эту разницу внимания не обращали.—?Как ты тут? —?старший мальчик присел на край кровати, нечаянно задев рукой через одеяло своего друга, отчего тот отчаянно заскулил. Он уткнулся носом в подушку и начал громко хныкать и все чаще поскуливать.—?Прости меня, я не хотел, клянусь тебе! —?Славик положил руку на мятую подушку и обнаружил, что она насквозь мокрая.—?Ты опять плакал? —?на это ответом было еле слышное ?угу?, которое быстро сменилось всхлипами,?— Это из-за живота, да? Он снова болит?—?Оооооочень болит! Ох, когда же это кончится, Славик, когда? —?он снова захныкал, сильнее прежнего.—?А ну не хнычь!—?Да как же тут не хныкать, если больно? —?Митя поднял удивленный взгляд на соседа.—?А ты не хнычь! Вот, папа мой, на войне фашистов бьет. Он же не хнычет! Сильные не хнычут, так мама мне говорит!—?А почему сильные не хнычут? Им никогда не больно?—?Да, никогда! Вот я сильный, так мама мне говорила всегда.На это Дима, собрав в своем маленьком кулачке всю силу, которую смог, попытался сильно ударить Славу в плечо.—?Ай!!! Ты чего??? Больно же!—?А сильным же не бывает больно! —?с упреком сказал темноволосый и снова забрался под одеяло.—?Ой, Митька, я же тебе хлеба принес! Смотри, даже не пробовал! Тебе немного дали, но я от своего отдам!Митяй начал с интересом на лице вылезать из-под одеяла.—?Славик, спасибо тебе! Ты настоящий друг!Повисла тишина. Слава начал хрустеть корочкой.—?Ты что!!! Крошек знаешь сколько потеряешь?! Ужас! На, держи газету! —?с этими словами Митя повернулся в кровати, чтобы дотянуться до газеты, частично выползая из-под одеяла. Перед Славкой открылся ужасающий вид на костлявое и мертвенно-бледное худенькое голое тельце.—?Ты чего ж это не укутанный сидишь?! Совсем дурак?—?У меня дро-дрова кончились, еще вчера. Рубашку я свою сжег, зато теперь печка горит! —?явно довольный этим сказал мальчик.Слава, не сказав ни слова, размотал с шеи свой старый серый шерстяной платок и накинул на плечи друга. Тот сразу перестал дрожать и завернулся в него посильнее.Через время, показавшееся вечностью, они доели хлеб, растягивая удовольствие.—?Эй, Славик! Ко мне вчера бабушка моя заходила, в праздник. И подарок оставила. Это такое сокровище, ты не поверишь!—?Подарок? Какой подарок? Где он? Покажешь?—?И даже поделюсь! —?с этими словами Митя поднял свою подушку. Под ней лежало 4 белых кубика, каждый размером с ноготь на большом пальце.—?Сахар?! Настоящий?—?Ага! Я не хотел без тебя его есть. Даже не смотрел на него.Слава взял один кубик в руки.—?Эй, ты что! Руками не трожь!—?А у меня зато теперь пальцы сладкие! —?старший мальчик сунул в рот свой тонкий палец и замычал от удовольствия.—?Ладно, давай уже есть! Один мне, один тебе, два на завтра!—?Митька, А с каким праздником бабушка тебя поздравила? Новый год же давно прошел!—?А это она меня с Рождеством поздравила. Она у меня в Бога верит. И меня учит, как правильно!—?Рождеством?! Это которое церковное что-ли? Которое про Бога?—?Да, оно самое. Здорово, правда? Еще один праздник!—?Но ведь нельзя же в Бога верить! Я про это читал, а мама книгу забрала. Есть люди умные, и они не верят. Нельзя!—?А бабушка верит. И меня учит.—?Да ну тебя! —?обиженный мальчишка отвернулся к стене. Родители всю жизнь говорили ему, что это плохо. Всю жизнь он считал, что делает правильно. А сейчас его самый дорогой человечек на свете идет против этого.—?А еще бабушка мне об ангелах рассказывала…—?О ком?—?Об ангелах.—?А кто это такие?—?Они живут на небе и на земле. Помогают нам. И защищают. Только их нельзя увидеть…- мечтательно пробормотал Митя.—?Тоже мне, защитники, которых даже увидеть нельзя! Вот папа мой, командир отряда. Вот он защитник!—?Он защищает нас, а они?— его. Ничего тут такого нет.—?Хмм… А расскажи побольше! Какие они?—?Они… они красивые. Очень красивые. Наверное, самые красивые на свете.—?И нет никого красивее ангелов? Никого-никого?—?Никого-никого. —?ответил Митя со всей своей детской серьезностью.Славик прищурился, всматриваясь в исхудавшее лицо своего друга, а потом просиял лучезарной улыбкой.—?Значит, ты ангел.- так же серьезно, но не переставая улыбаться ответил мальчик. Митя лишь испуганно на него посмотрел.—?Ты чего! Нельзя такое говорить, они же могут обидеться!Слава с той же самой детской улыбкой присел ближе к Мите, обнял его и прошептал:—?Мне можно. Я же не верю.На это младший мальчик сразу расслабился. Они сидели рядом и грелись друг о друга, ведь печка уже остывала. Все еще голодные. Все еще замерзшие. Все еще сироты, не осознающие этого. Но уже не одинокие.Внезапно, стало очень тихо. Мертвая, пронизывающая тишина окутала родную Кирочную улицу. Снег перестал идти. Казалось, больше не осталось на улице ни людей, ни уличных кошек. Будто даже воздуха больше не было. Пустота и абсолютная тишина. Воздух сотрясал лишь тихий стук, который стал слышен только сейчас, когда все остановилось. Стук, которого боялись больше всего. Стук метронома. Метроном каждый ставил в квартире по разным причинам. Кто-то боялся тишины, и это его успокаивало. Кто-то считал, что так легче ждать и отсчитывать время. Бабушка Митьки поставила его на полку над его кроватью, сказав, что после тишины наступает грохот. Что тишина это лишь затишье перед бурей. Она купила самый тихий, чтобы услышать его стук можно было только в абсолютной тишине. Тишине, предзнаменующей свист пуль и бомбежку. Поэтому у маленького мальчика стук метронома означал только одно?— большой шанс того, что он не переживет следующие полчаса. Он понимал, что возможно так даже лучше?— он перестанет мучиться от болей в животе. Боялся он не смерти, хотя он прекрасно знал что это такое. На его глазах погибли мать, сестра и отец-инвалид. Он знал, что такое смерть не по наслышке. Но боялся он не этого. Он боялся больше никогда не увидеть солнце. Никогда не пробежаться по дороге в деревне, в которой родился. Боялся никогда не увидеть свою старую бабушку, но больше всего?— никогда не увидеть Славу, который был ему самым родным и любимым человечком во всем мире. Родителям всегда было все равно на то, что с ним происходит. Отца больше волновало состояние его здоровья, а мать думала лишь о старшей дочери. По-настоящему любили его только два человека.И теперь, один из них сидит рядом и испуганно смотрит на метроном на полке. С каждым новым стуком неизбежное становилось ближе.Они просидели так довольно долго, уже ожидая грядущего грохота, когда воздух прорезал крик взрослого мужчины и невероятный шум. Что это было?— никто из них не понял. Но это была не бомба. И это пугало еще сильнее.—?Обвал!!! На лестнице обвал! —?послышались крики людей и суматоха. Слышались отдельные фразы:—?Есть кто наверху?—?Там дети! Маленькие дети!—?Они смогут спуститься?—?Смогут, я думаю. Бегите вниз!Митька и Славик переглянулись. Все. Момент настал. На весь дом завизжала сирена. Свист. Крики людей. В маленькой каморке на последнем этаже все было отчетливо слышно. От тишины не осталось и следа, по всему дому стоял дикий гомон, все кричали, что пора спускаться в подвал.—?Пора, Мить. Пора идти.Митя безнадежно на него посмотрел, будто пытаясь что-то сказать глазами. Будто боялся произнести вслух. Как загнанный зверек он отчаянно начал осматриваться.—?Что такое? Идем! —?Слава потянул за руку друга, и тот попытался встать, но тут же согнулся пополам от резкой боли. Он сжал свои детские ручонки в кулаки и попытался встать снова, опираясь на стену и держась рукой за живот. Он резко вскрикнул, а из глаз брызнули слезы.—?Я не могуууу!!! —?завыл темноволосый мальчик.—?Можешь, ты все можешь! —?пытался подбодрить его белобрысый. Митя попробовал сделать один шаг, но его снова скрутила дикая боль в животе. Ощущение было такое, будто в живот всадили несколько ножей, а потом вставили вилку и начали накручивать на нее внутренности.От безысходности и желания хоть как-то облегчить мучения, мальчик сел на пол и поджал ноги. Он сидел так около минуты, смотря в угол, будто что-то обдумывая, при этом всё ещё поскуливая от боли.—?Тебе нужно идти,?— холодно произнес он. Видно было, как тяжело ему дались эти слова. Он ждал ответа. И надеялся, что Слава послушается.—?Нет! Я не брошу тебя здесь! А если ты погибнешь? Нет, нет, нет, я не уйду! Если ты не можешь идти, я тебя понесу! Но я не пойду без тебя! —?отчаянно закричал Слава, сильнее сжимая руки в кулаки.—?Славик, ты меня не унесешь…—?Унесу! Унесу, я тебе говорю! —?У него началась истерика, и он уже не сдерживал своих чувств.—?Не надо. Даже если так. Ты не пройдешь там. По сломанной лестнице не пройти, там можно только пролезть. А для этого руки нужны. Я буду тебе только мешать. Беги, хотя бы ты. А когда все закончится, ты снова поднимешься. И мы снова будем здесь вдвоем.—?А если… А если… —?Слава боялся сказать вслух о своем страхе того, что возможно эта бомбежка закончится хуже, чем верит его лучший друг. Он, как и Митя, боялся не погибнуть, он боялся больше не увидеться. Старший мальчик встал с пола, на котором сидел, и Митя уже поверил, что он решил уйти, но Слава лишь подошел к углу, в котором сидел его друг, громко вздохнул и сел рядом.—?Митя, я не хочу уходить. Если что-то случится с нами, то я хочу увидеть тебя как можно ближе к этому. Я хочу быть тут, а не в подвале. Тут, с тобой. И если сегодня,?— он взял Диму за руку,?— мы с тобой погибнем, то сделаем это вместе.—?Славик, ты дурак. Ты не понимаешь, что я хочу, чтобы ты жил.—?А я хочу быть тут.—?Но почему? Почему ты хочешь быть тут?На это Ростислав лишь пожал плечами.—?Я не знаю. Просто хочу. Я же могу чего-то хотеть? Вот с сейчас я хочу быть тут. Мама говорила, что если ты чего-то хочешь, и можешь это получить честно, то глупо отказываться.Он хотел ещё что-то сказать, но его прервал грохот, раздающийся рядом. Бомба упала на соседний прилегающий дом, по всей видимости проломив крышу.От неожиданности и испуга дети кинулись друг к другу, оба с застывшим ужасом на лицах. Митя поднял глаза на своего друга в надежде увидеть в них надежду, но увидел такой же страх. От мысли о том, что Слава тоже боится и никто не может их успокоить, прижать к себе, по его щекам потекли слезы отчаяния. Он попытался отвернуться, но Слава обхватил его бледное личико пальцами. Сам он при этом смотрел на малыша с нежностью и любовью, хотя сам при этом тоже плакал, не скрывая этого.—?Митька, не отворачивайся. Смотри мне в глаза. Смотри прямо в них.Красные от слез и черные от страха глаза заглянули в другие, чистые и небесно-голубые. Обычно такие бомбы взрывались через полминуты после падения. Время подходило к концу. Никакой возможности выбраться не было. Были только бешено колотящиеся сердца двух детей, сидящих на полу, плотно прижавшись друг к другу и ожидающих встречи со своей смертью. Они слишком мало прожили, чтобы такой исход был хоть немного справедливым. Но неизбежное неизбежно. Тишина воцаряется снова, и единственный слышный звук- метроном.Один удар.Митя поднимает голову…Второй удар. …смотрит в глаза Славы…Третий удар.…его глаза наполнены страхом, а Слава дарит ему последнюю, самую чистую и по-детски искреннюю улыбку… Четвертый удар.…Митя резко прижимается к своему другу настолько сильно, насколько для него это было возможно, издает тихий всхлип… Пятый удар.Раздается невероятной силы взрыв, заглушая все вокруг. Грохот от рушившихся домов, крики людей. А после- тишина. Внезапно все звуки исчезают, а перед глазами белая пелена, которая после сменяется абсолютной слепотой.***Через пару дней начнут раскапывать вещи и трупы. И под обломками найдут двух маленьких мальчиков. Одного из них все знают как непоседу Славика Хордова, второго как вечно больного и мечтательного Диму Грасевича. Обнаружат и увидят двух детей, державшихся друг за друга до последней минуты. Двух детей, прижимающихся друг к другу. Защищающих друг друга, как могут. Но самое важное?— они все еще будут улыбаться. Потому что на Войне, под еле слышный стук метронома… только дети все еще способны искренне улыбаться.