1 (1/1)

- Как тебе ничто? Удобно плывется? - Да-да, волны спокойствия, море безмятежности, в котором точно нет никакой боли. Совсем никакой.- Почему мне так жарко?- Это горячее солнце стократно отражается от волн. Не открывай глаза, или ослепнешь!- Я бы и не смог их открыть. Мне все лицо залепили водоросли. Я не хочу быть в этом море. Я даже не уверен, умею ли я плавать. - Будь это действительно море безмятежности, оно бы само тебя несло. - Но в твой тур по ?ебись-оно-все-конем? включена только поездка на твоё любимое море. - Море самокопания. - Ты начинаешь тонуть.Гарри судорожно хватает ртом воздух, но водоросли залепили все лицо. Они затхлые на вкус и запах, и через них начинает литься вода. Гарри не помнит, тонул ли он когда-нибудь, но сейчас его мозгу, в котором ревет сирена, не до воспоминаний. Гарри тонет и не видит ничего кроме мрака. Его пиджак отсырел, и руки сдались под его тяжестью. Роскошные диско-ботинки он, видимо, потерял, когда ещё пытался барахтаться. Что ж, на дно спускаться ему не в первой. - Хорошо, что в эту передрягу Ким со мной не полез. - Кислорода твоему мозгу перестанет хватать через тридцать секунд. Может быть, стоит подумать о собственном спасении? - У моря безмятежности был бы оранжевый цвет. На мгновение сознание Гарри действительно окрашивается в оранжевый. Слегка пахнет потом и кожей, чуть сильнее - машинным маслом, очень настойчиво - кровью. Гарри перестаёт чувствовать толщу затхлой воды вокруг. Вроде бы, даже можно дышать, хотя к запаху крови примешивается что-то ещё - да, так пах мертвец, когда Гарри в странном порыве гладил его по волосам. Но запах не сильный, от него не хочется вывалить содержимое желудка наружу и спрятать лицо в заботливо протянутый платок. - Заканчивай с этим. - С чем? - С тем, от чего тебя не спасёт даже алкогольная кома. С привязанностями. Длинное оранжевое мгновение обрывается, и мокрого, жалкого Гарри швыряет на асфальт. Соленая вода катится по его плечам, заполняя трещинки, вымывая из них грязь, пачкая ровные белые полосы краски. Гарри не хочет вставать, не хочет даже голову поднять, одного запаха абрикосов достаточно, чтобы понять, чьё платье невесомо шелестит впереди. Гарри молчит. Он хочет, чтобы она заговорила первой. Чем-то сегодня Гарри так разозлил свой мозг, что защита неведения (алкогольная кома, алкогольная кома, алкогольная кома) рухнула. Гарри не нужно было больше ничего вспоминать, этот кошмар он видит уже на протяжении шести лет. Он смертельно устал. Гарри чувствует на себе взгляд и с трудом поднимает голову. Мокрые волосы неприятно касаются шеи. Дора смотрит мимо него, прижимая к себе чемодан так, будто он может удрать от неё.Кто же тогда смотрит?Гарри не помнит, какие у неё глаза. Ее лицо размывается акварельным пятном.Это не ее взгляд сейчас жжется на коже Гарри. - На коже? Ты одет! - Нельзя быть в этом до конца уверенным.Гарри стискивает голову руками. Не очень помогает. - Привет, Гарри.Нежный голос. Слегка искажён помехами, будто доносится из холодной трубки телефона. - Привет, Дора. - В этот раз ты быстро вспомнил. Ты принёс для меня игрушку? - Нет. У меня в карманах только водоросли из моря самокопания. На акварельном пятне лица прорисовывается розовая губа. Ее обидчиво прикусывают зубы, и пятно вновь становится нечитаемым. Дора всегда отвергала его жалкие подарки. Может, не хотела открывать свой напуганный чемодан, чтобы их убрать. Может, сама боялась подойти к Гарри. Может-ты-дурак-поймёшь-что-это-сон-и-ее-здесь-нет. - Почему мы снова здесь? - А где нам ещё быть? Ты так успешно пытался выжечь воспоминания, что сохранилось только это. - Ночь, улица, фонарь, аптека?Гарри пытается ее рассмешить. У неё должен быть замечательный смех, иначе он бы ее не полюбил. Но пятно лица холодное и неподвижное, как фрески с Долорес Деи. - Утро, улица, перекрёсток у видеопроката. Я опаздываю на самолёт. Ничего нового здесь не может произойти, Гарри. Лимб, чистилище. День сурка. Шесть лет одного и того же зацикленного разговора.Был ли он когда-нибудь на самом деле? Ничего нового здесь не может произойти.Незнакомый звук будто ножом режет ватную тишину, будто говоря ?как тебе такое?!?Дора оборачивается на звук, чемодан послушно едет за ней. Гарри наконец поднимается с асфальта. Вода высохла, оставив на одежде белые разводы соли.Звук повторяется. В Гарри поднимает голову ревностный коп, требующий немедленно найти нарушителя устоявшихся многолетних правил этого перекрёстка. Звук повторяется. В нем есть что-то невыносимо горькое, но в то же время приятное. Гарри окончательно запутывается, реальность вокруг начинает плыть перед глазами.Перекрёсток, видеопрокат. Линия берега. Останки мотокареты. Старые качели.Нарушителем порядка оказывается Ким Кицураги.Где-то в голове Гарри до хрипоты и икоты хохочут голоса. Гарри хочется посмеяться вместе с ними, но в горле предупредительно начинает булькать соленая вода. Ким едва-едва толкается ногой, и качели жалостливо поскрипывают. Он реалистичный до боли в глазах, будто какой-то художник дотошно рисовал каждую деталь его фигуры, а весь остальной мир небрежно залил пятнами цвета. Гарри пытается напрячься и вспомнить лицо Доры, чтобы акварельное пятно обрело хоть какие-то черты, но ощущает только болезненный гул в голове. - Непривычно видеть здесь новое лицо.Дора плавно идет к качелям. Чемодан теперь кажется стелющимся у ее ног опасным зверем. Гарри хочется вытащить пистолет и пристрелить пластиковую гадину. Мысль о пистолете прошивает Гарри такой вспышкой боли, что он пропускает момент, когда тонкая кисть Доры нежно касается щеки Кима. Вытерев слезящиеся глаза, Гарри смотрит на них. Ким выглядит потерянным. - Ещё бы, наверное, его никто ещё не засовывал в сон. - Тем более в кошмар. - Тем более в кошмар Гаррье Дюбуа. Врагу не пожелаешь. Если бы у Доры было лицо, она бы улыбалась. Если бы Гарри так прикасался к Киму, он бы улыбался? Обычно по плану где-то здесь Гарри начинает чувствовать стыд. Потом идет ненависть. Потом отчаяние. Сегодня почему-то Гарри ощущает легкое смущение (у тебя щеки горят, черт возьми, они краснее, чем твой нос!) и ещё не распробованное на вкус замешательство. Ким и Дора остаются неподвижными, пока Гарри гримасами с разной степенью удивления пытается вернуть себе самообладание. Новое странное (нездешнее?) ощущение отрезвило его. - Это были руки. - Что? - Жесткие пальцы. Твоя нога. Они что-то делали вместе. - А можно мне чуть больше подробностей?Ответа не последовало. - Гарри, почему ты не познакомил нас раньше? Цветное пятно лица Доры становится чуть более розоватым. Она... смущена? Ким наконец поднимает глаза и чуть хмурится, глядя на узкую руку, касающуюся его лица. Гарри очень хочется, чтобы Ким ответил за него, чтобы Ким сказал хоть что-то своим спокойным, уверенным голосом, но мысль об этом снова вызываетбульканье морской воды в глотке. Гарри поперхнулся ей и закашлялся. - Я бы не хотел видеть кого-то ещё в своих кошмарах. - Милый, ты до сих пор не понял? Все, что ты любишь, появляется в твоих кошмарах.Гарри кашляет снова, хотя вода не подступала к горлу. Какое громкое слово, как неловко оно прозвучало в этих уродливых декорациях! Примерно такой же стыд Гарри ощущал, когда Ким разглядывал его уничтоженный гостиничный номер. В нос снова бьет запах пота. В этот раз это точно его, Гарри, пот. Так воняет рубашка, если ее не снимать несколько дней. Так воняло в его номере, так вонял диван, на котором он провёл несколько ночей. Так вонял он сам, часами находясь возле человека, которого, как сказала Дора, он любит. Флирт, достойный высшей награды на дерьмо-фестивале имени Гаррье Дюбуа. Ким все так же отрешенно смотрит на Дору, и Гарри надеется, что его супер-внимательный напарник впервые в жизни пропустил слова мимо ушей. - Дора, а мы не могли бы отложить этот разговор? - До следующей ночи? - Да, пока мы не будем одни.Наконец-то Дора смеётся. Гарри не ошибся - смех у неё как колокольчики, звонкий, переливистый. Она часто смеялась рядом с ним. Гарри вздрагивает от того, насколько сильно он скучал по этому смеху. Но пятно ее лица все ещё ничего не выражает. - Милый, мы теперь никогда не будем одни! Тебя же предупреждали: завязывай с привязанностями. Теперь из-за тебя лейтенант застрял здесь. - Это же Ким, он не может взять и застрять. От звука своего имени Ким поворачивает голову в сторону Гарри. Рука Доры безвольно опадает. Гарри по-прежнему некомфортно от того, насколько реалистично выглядит Ким на фоне всего прочего. Еще более некомфортно от того, какой у лейтенанта растерянный вид. Он смотрит на Гарри и быстро отводит взгляд. Ему страшно? Неприятно? Стыдно?Дора шумно вздыхает. - Гарри. Я опаздываю на самолёт. А лейтенанту пора вернуться в 57-й участок. Внезапная ярость вскипает в желудочном соке и вырывается вместе со слюной. - НУ И ПРОВАЛИВАЙТЕ!Дора строго качает головой.- Это твой сон, но приказывать здесь ты не можешь. Кошмары не работают по твоим правилам, Гарри. Гарри хочет возразить, но затхлая вода (на этот раз с привкусом рыбы) опять наполняет рот, и он кивает, пытаясь откашляться. - Бедный лейтенант. Ему ты тоже будешь звонить ночами? Размазывать пьяные сопли по телефону? Или будешь колотить в двери его участка, чтобы тебя взяли под стражу, и ты мог видеть его хотя бы через решетку? Или встанешь перед его мотокаретой, мокрый и жалкий в свете фар, чтобы он или пустил тебя в сухой, тёплый салон или переехал насмерть?Гарри кажется, что у него ещё один сердечный приступ. Его жжет изнутри, эти слова не принадлежат Доре, Дора никогда такого не говорила, Дора не знает про Кима, Дора...Ее силуэт расплывается кляксой. Чемодан, лишившись поддержки, падает беззащитным пузом вверх. Дора ушла, но запах абрикосов стал настолько густым, что его можно резать ножом. Абрикосовое желе. Абрикосовый пирог. Абрикосовый бетон.Гарри дышит с трудом, что-то мешает ему дышать - то ли загустевший воздух, то ли повязка на груди (ты сломал рёбра?), то ли вес чьего-то тела. - Прекрати его мучить. Ты непробиваемый. Ты не понимаешь намеков. - Ты каждый раз случайно даёшь ему надежду непонятно на что. - Будет лучше, если ты умрешь у него на руках. - Про это должны написать песню. Чтобы какой-нибудь другой жалкий коп пел ее в караоке.Гарри снова хватается за голову, пытаясь остановить голоса, но они струятся сквозь череп, сквозь волосы, сквозь пальцы. - Ким, мне правда лучше сейчас умереть?Лейтенант молчит. Он больше не покачивается на качелях, лишь смотрит на носки своих блестящих ботинок. - Он не заговорит с тобой. Пока что. Ты ещё не сотворил непоправимого в реальности, поэтому даже твоему изощренному мозгу сложно придумать эту сцену. Это снова Дора. Она шелестит платьем где-то за спиной Гарри. Ее шаги не слышны, потому что за ней больше не громыхает чемодан. - Ты так сильно его любишь, что даже не можешь специально придумать, как бы все испортить! Но это все равно произойдёт. Не важно, к кому ты пытаешься подкатить - к танцовщице, к пахнущему сигаретами и сексом мальчишке, к леди-на-колёсах, к человеку, одна лишь бровь которого авторитетнее тебя. Это все ненадолго, ты все равно все испортишь, никто не удержится рядом и не будет это терпеть!Гарри хочется ей возразить. Хочется встряхнуть Кима за рыжие плечи, показать, что Гарри не безнадёжен. Ким не сбежал в первый же день, Ким невозмутимо наблюдал за каждой выходкой, Ким спас его от начинающегося сердечного приступа, Ким улыбнулся, когда Гарри отвоевал для него панковскую куртку, Ким почти поверил в способность Гарри к телепортации, Ким...Ещё одну мысль Гарри подумать не смог. Он увидел Танцы-в-тряпье, парней Харди... и снова сильнейшая боль заставила его сложиться пополам. Виском он упёрся в тёплое бедро Кима, и это почему-то облегчило страдание. Дора права. Ким пробыл рядом пять дней. Этого слишком мало даже для самых смелых прогнозов. Никто не будет этого терпеть. - Помоги ему спастись от тебя.Мягкие руки Доры помогают ему распрямиться. Гарри уже и забыл, когда в последний раз видел сон, где она дотрагивалась до него. Прохлада. Абрикосы. - Хотела бы я, чтобы у меня был легкий способ покинуть твои сны. Когда Гарри встаёт в полный рост, руку приятно оттягивает пистолет. Дора снова нежно гладит Кима по щеке, а рука Гарри против его воли упирает пистолет лейтенанту в лоб. - Помоги ему. Я обещаю, ему не будет больно. Он нарастит ещё один слой брони и перестанет обманывать себя. Вы закроете дело, он вернётся в свой участок с отличным отчетом. Ким Кицураги всегда выполняет свою работу отлично. - А ты будешь ему мешать. - Слон в посудной лавке. - Цунами. - Помоги ему. Спаси от себя.Гарри шевелит рукой. Дуло пистолета оставило красноватый след на лбу Кима. - Почему все так уверены, что мы с Кимом не сработаемся? По-моему, мы отличная команда. Голоса в голове наперебой начинают кричать. - Он ДО СИХ ПОР не понял? - Кто-нибудь, принесите уже эту мысль. Он ее додумал, но не осознал. - Какую мысль? Про двери? - Про человеческую сексуальность! - Он не сможет ее осознать во сне. Возможно, даже после сна не сможет. - Даже если ему в лоб сказать: ?Лейтенант Ким Кицураги не-платонически-и-совсем-не-профессионально влюблён в лейтенанта-дважды ефрейтора Гаррье Дюбуа??!Гарри моргает. И медленно отводит пистолет в сторону. - Меня нельзя любить. - Верно, милый. Ты сейчас - чёрная дыра, никакая любовь не остановит твоего саморазрушения. Проглотит, пережует. Одного напарника ты уже пропустил через мясорубку. - Если я выстрелю, Ким забудет про это? Про меня? - Не думаю, что он сможет забыть полностью, как это сделал ты... Но ему станет легче. Возможно, он даже один закончит это дело, чтобы минимизировать твоё пагубное воздействие.Гарри прикрывает глаза, позволяя картинке расплыться. Он пытается прислушаться к чему-то извне. Вот бы услышать рёв уезжающей мотокареты. Тогда этот сон был бы не важен, тогда можно было бы избежать ответственности и принятия решений. Но вместо этого Гарри снова чувствуетэто.Внимательный взгляд. Прохладные руки, жесткие пальцы обхватывают бедро. Чуть-чуть больно. И полузабытое чувство маленькой судороги в животе. И ещё одной, сильнее. Тот же голос, который требовал при лейтенанте слизать со стола разлитый ром, сейчас в экстазе кричит?есть ещё порох в пороховницах и ягоды в ягодицах!?.Дора щелкает пальцами у него перед носом. Ощущения, подаваемые телом, тут же пропадают. - Гарри, перестань отвлекаться. Помнишь? Я опаздываю на самолёт, а лейтенант - на работу. - Я не хочу стрелять в Кима! Я хочу проснуться и... и поговорить с ним об этом!Дора печально качает головой и снова растворяется в воздухе. - Разговоры тебе даются плоховато. Наверняка скажешь что-то вроде ?я хочу с вами перечпокнуться?. - И тут же умрешь от сердечного приступа. Давай лучше вернёмся к героическому плану. Не просыпаясь, ты умираешь на руках Кима Кицураги. Занавес, овации.Гарри рычит от ярости. - Я хочу ПРОСНУТЬСЯ!Ким никак не реагирует на его крик. Он похож на нелепую куклу. Очки с толстыми стёклами. Растрепавшиеся волосы. Острые скулы. Пустые глаза и безвольно приоткрывшийся рот. Гарри отводит взгляд. Даже в такого Кима он не будет стрелять. На самом деле, ему хочется губами прижаться ко все ещё алеющему на лбу пятнышку от дула пистолета. - Кажется, мы были плохого о нем мнения. До него стало доходить. - Я же говорил, вы просто поторопили его с мыслью. Не каждый день запрягаешь голову в двадцатичасовой мыслительный проект. Запах пороха и мертвого тела Гарри почувствовал ещё до того, как его увидел. Лели и его бронированные наемники выстроились в круг позади ржавых качелей. Они тоже казались размытыми картинками, броня и оружие так ослепительно сверкали, что было больно смотреть. - Я хочу проснуться. - Мы тебе поможем.Голос покойника гулко отразился от керамической брони. Щелкнули затворы. Четыре наемника взяли Кима на прицел. Кровь, кровь, кровь. Снова эти жесткие пальцы. Они впиваются Гарри в бедро, потому что? Что? - Потому что ему хочется прикоснуться к тебе. Везде. - Потому что ты ранен, идиот! А он тебя спасает и не видит, что сам на волоске от смерти. Гарри одним движением накрывает собой тряпичного Кима. Выстрелы обжигают, и мучительный сон наконец сменяется чёрным ничем.А затем Гарри начинает, захлебываясь, кричать от боли и открывает глаза.У моря безмятежности был бы оранжевый цвет. Такой же, как у перчатки, в которую Гарри вцепился зубами, превращая крик в приглушённый всхлип. Глаза слезятся, но Гарри все равно узнаёт вентилятор на облупленном потолке. Он разжимает зубы и сглатывает слюну. Боль, которая привела его в этот мир, ослабла, потому что?Что?Потому что тонкие пальцы Кима Кицураги плотно обхватывают бедро Гарри, прижимая к коже пропитывающуюся кровью повязку. В темных глазах ещё виден испуг, но его уже вытесняет холодная уверенность. - Ким живой. - И даже не похож на тряпичную куклу. - И ЕГО РУКИ НА ТВОЕЙ ГОЛОЙ НОГЕ.Странным образом новая тянущая судорога в животе уменьшила боль. - С добрым утром, парабеллум.Ким улыбается краешком рта. Губы у него разбиты, на щеке пунцовеет синяк, по другой размазана ещё свежая кровь. Все как обычно. Дежурная вежливость. Чуть больше заботы, потому что Гарри ранен. Вот только его руки все ещё лежат на бедре Гарри (повязка уже перестала жадно напитываться кровью), а кончики ушей у него ярко-пунцовые, и даже жидкий свет из окна не может этого скрыть.Гарри бросает быстрый взгляд вниз, чтобы оценить степень своей одетости. Ещё одна судорога возбуждения грозит явить миру то, чего видеть он не должен. И Ким тоже. Трусы на месте. Брюк нет. Видимо, чтобы не мешали следить за раной. Признавайтесь, пунцовые уши. Только ради этого? - Я дал вам друамин час назад. После этого хотел проверить рану, но, видимо, был недостаточно осторожен. Снова началось кровотечение, и от боли Вы пришли в себя. Сожалею, что пробуждение выдалось таким. - Он гладил тебя по бедру. Осторожно, прислушиваясь к твоему дыханию. Он боялся, что ты очнёшься и увидишь это. Но все равно продолжал. - Он был смущен, когда заметил твоё возбуждение. - Он хотел прекратить, ведь это неправильно. Проверил рану. Стал накладывать повязку... - А потом ты заорал как припадочный! Конечно же, он испугался, и задел твою ногу - кровь фонтаном! Остальное тебе известно.Ким вздрагивает - хотя этого не видно под большой курткой - и убирает руки с бедра Гарри. Деловито вытирает от слюны перчатку, в которую Гарри впивался зубами, надевает ее на руку. Вторую. Он снова в броне, прочнее керамической. А броня Гарри опять трещит по швам. А была ли она вообще? На него обрушиваетсявнутренний шквал негодования.- Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не замечал? Майка с треугольным вырезом – это же хуже рубашки Курильщика, о которой ты думал столько времени. Кстати, твои жалкие попытки флирта его рассмешили.- Кончики его ушей тоже краснели, когда ты выпендривался перед ним со штангой.- А его самоирония? ?Ссаный п***р!? - более сильное заявление?.- Ему ПОНРАВИЛОСЬ твое дерьмовое пение.- Он как верный пес сидел подле Вас, мессир, ожидая вашего пробуждения. Или смерти.- Он готов был умереть, защищая тебя.Гарри сжимает волосы пальцами и с силой тянет, зарычав.- Да, я ПОНЯЛ, что все это ЗНАЧИЛО!Ким хмурится, наклоняя голову. Он протягивает руку вперед. И Гарри хватает его за запястье, чтобы прижать его руку к собственной щеке. Дора так делала во сне. Или это был не сон?Гарри страшно от того, что его прикосновение вызовет у Кима отвращение. Он боится посмотреть напарнику в лицо. Он боязливо, но крепко, держит Кима за руку, с ужасом понимая, что его ладонь холодеет и начинает неистово потеть. Гарри, тебе - а сколько мне?- 44 года, а ты ведёшь себя как жертва внезапно обрушившегося пубертата. Хорошо, что Ким успел надеть перчатки.- Гарри?Если бы броня Кима Кицураги была видна невооруженным глазом, от нее сейчас бы отвалился солидный кусок. Он никогда не звал Гарри по имени.- Звал. Когда ты истекал кровью у него на руках.Гарри прерывисто вздыхает, пытаясь сохранить тепло и запах – пот, кожа, машинное масло, кровь. Он откроет глаза, и все закончится. Хлопнет дверь. Заревет Кинема. Рыжее море безмятежности пополнит копилку горьких воспоминаний.Гарри не понимает, что происходит, когда диван слегка прогибается. Голым бедром он чувствует прохладу ткани. Гарри открывает глаза.За мгновение до того, как Ким целует его, вспышка света от окна и вентилятор обрамляют его голову. - Как нимб? - Как нимб.