Книга вторая. Заговор теней. Часть I. Перекресток Двух Лун. Окрестности Эдирне. Март 1451 года (1/1)

Книга вторая. Путь Фатиха.***—?В Эдирне я сражаюсь с тенями. Отражения на стене, достопочтенный Махмуд-паша, отвлекают мое внимание от главного,?— с горечью сказал Мехмед, бросая короткий взгляд на кавалькаду за своей спиной.Немногочисленная, но преданная свита молодого султана все дальше и дальше удалялась от ненавистной столицы; здесь, на свободе, воздух был по-весеннему прозрачен и чист. Набухшие, полураспустившиеся почки каштанов казались бронзовыми на фоне бледных дождевых облаков, сквозь которые процеживался робкий солнечный свет. Скромные кафтаны верховых выделялись темными пятнами на фоне мощеной римской дороги.—?Весьма изящно звать партию Халиля-паши ?тенями на стене?. Ведь если мы проиграем или дадим слабину, эти тени растопчут нас без всякой жалости,?— отозвался бывший ромей, обращая твердый взор к нахмурившемуся султану.Их триумфальный февральский въезд в Эдирне не у всех вызвал приступ искренней радости, хотя собравшаяся на улице толпа ликовала. Но то были всё больше простые жители Эдирне, для которых приезд здорового, сильного, энергичного, а главное, совершеннолетнего наследника означал лишь одно: в империи Османов еще долго не будет династических распрей и их извечных спутников?— гражданских войн.—?Вы не почувствуете себя в безопасности, Повелитель, пока жив этот ребенок, которого все недовольные вашей политикой смогут использовать в собственных корыстных интересах,?— тон Махмуда-паши остался ровным и учтивым, но ясно давал понять, что старинная знать не слишком счастлива от его воцарения, и что партия Халиля и остальных обойденных молодым султаном бывших царедворцев по прежнему очень сильна.—?Этот ребенок?— полугодовалый шехзаде Ахмед. И он?— мой брат. А посему закончим на этом,?— отрезал Мехмед, в глубине души с неохотой признавая, что искушенный в придворных интригах Махмуд-паша как никогда прав.Дорога пошла под уклон. Сопровождающий Мехмеда Кючук-бей сделал знак державшемуся около своего юного господина Хуршиду и решительно устремился вперед, намереваясь возглавить кавалькаду.—?Коран говорит, что казнь принца предпочтительнее потери провинции. Впрочем, как вам будет угодно, Повелитель. Тем более, что наш друг уже успел припугнуть Халиля свидетельствами о его… весьма недвусмысленных взаимоотношениях с венецианцами и генуэзцами,?— Махмуд-паша одобрительно фыркнул и обратил лицо к Шихабеддину, о чем-то вдохновенно беседующему с Раду.Мехмед втайне улыбнулся, потому что взгляд белокурого юноши как и раньше был прикован только к нему одному. То был особый, нежный и трепетный взгляд, выдававший влюбленного, для которого любовь и преданное служение объекту всех его помыслов было смыслом и главным богатством жизни.—?Ваш юный друг слишком красив,?— Махмуд-паша вздохнул, отвел глаза в сторону и смущенно добавил, дуя на озябшие пальцы:?— Иногда я сильно жалею, что Всевышний не создал его девушкой.Дорога спускалась все ниже и ниже. Теперь путь конников пролегал сквозь редкий пролесок, переходящий в густой сосновый лес. За влажными от выпавшего накануне дождя величественными деревьями скрывалась цель их путешествия?— загородный дом Махмуда-паши, где молодой султан и его окружение намеревались уединиться, выработать план дальнейших действий, а заодно?— развлечь себя охотой.—?Его брат приезжает,?— поспешил сказать Мехмед, ревниво уводя собеседника подальше от зыбучих песков восхищения. Заметив, что его советник выпрямился в седле и весь обратился в слух, он процитировал по памяти строки из послания валашского Господаря: Мой брат и друг! Позволь мне явиться в Эдирне, дабы лично засвидетельствовать тебе свое глубочайшее почтение. Надеюсь, ты сочтешь сей жест залогом моих добрых намерений и подтвердишь мои полномочия*.—?Рад, что Валахия не станет головной болью,?— Махмуд-паша удовлетворенно кивнул. —?Для осуществления намеченных нами свершений потребуются верные союзники.Задуманное ими касалось дальнейшего расширения границ империи. Смелый взор нового султана и неотделимого от него окружения устремился к величайшей жемчужине на берегу Босфора, где сходились богатые торговые пути, одинаково принадлежащей Востоку и Западу. ?Град Константина неприступен,?— еще в Манисе предостерегал Заганос-паша. —?Стрелы его защитников затмят собой солнце?. Впрочем, тогда при разговоре присутствовал Раду, который с присущей ему мягкой вежливостью, но не без легкой, почти неприметной и оттого не обидной иронии заметил, что войско их молодого повелителя сможет сражаться в тени.—?Не думаю, что Влад поспешит к нам в союзники, хотя мой отец (как поговаривают, ослепленный любовью) некогда подарил ему престол Валахии,?— Мехмед покачал головой, вспомнив хмурого отрока и его извечное: ?Проклятые турки лишили меня родины и свободы?. —?В детстве мы не слишком ладили. Он может сколько угодно называть меня братом и другом, но это ничего не значит… Прекрасный дом, Махмуд-паша!Дом, показавшийся из-за сосен, представлял собой столичный дворец в миниатюре. Изящные пропорции его белоснежных, украшенных цветными глазурованными плитками строений гармонично сочетались друг с другом; высокие витые колоны увенчивались резными капителями; парадный вход за крепкими воротами по прихотливой воле строителей был непривычно развернут в сторону подъездной дороги**. За домом был сад, где на голых ветвях уже появились первые робкие листочки, предвещавшие скорое буйное цветение.—?У него странное, но невероятно романтичное название?— Перекресток Двух Лун. Люди верят, что предшественник вашего отца, султан Мехмед Челеби*** выстроил его для одной из наложниц, когда завоевал Эдирне,?— пояснил Махмуд-паша, направляя коня к широким ступеням.Там усталых и продрогших на сыром воздухе конников уже дожидались немногословные и предупредительные челядины. Среди их почтительных лиц Мехмед не без удивления узнал тонкий профиль и черные глаза юноши, который при приближении въехавшей во двор кавалькады поторопился укрыться за спинами молчаливых товарищей. То был пригожий и гибкий Седиф?— бывший наложник султана Мурада, некогда развлекавший гостей своим безумным танцем с факелами. Догадавшись, что его тайный маневр не остался незамеченным для хозяина, и мало того, вызвал его глубокое неудовольствие и явное удивление, он в конце концов вышел вперед и с заученной учтивостью склонился перед только что спешившимся Шихабеддином.—?Тогда, зимой, Седиф дерзнул быть с вами непочтительным, мой Повелитель? —?тревожно спросил Махмуд-паша, который взялся лично сопроводить молодого султана в приготовленные для него покои.Перекресток Двух Лун только снаружи выглядел небольшим; внутри он оказался поистине огромен. В просторной анфиладе его залов и комнат, с изяществом украшенных коврами тонкой работы и обставленных парчовыми диванами и великолепной резной мебелью, могло разместиться гораздо большее общество, чем то, что прибыло сегодня из Эдирне.—?Нет, отчего же. Седиф был весьма почтителен,?— отмахнулся Мехмед, чьи мысли и сердце занимал совсем не пылкий черноглазый танцор.В столице им с Раду редко удавалось провести время в желанном уединении; там для обоих оно было насыщено до предела. Мехмед по заведенной еще в Манисе привычке первым делом с головой погрузился в весьма запущенные в прошлое царствование дела канцелярского архива и опустевшей казны. Его прекрасный юный возлюбленный посвятил свой досуг тренировочным боям и углубленному изучению точных наук, литературы и языков под руководством выписанных из франкских земель наставников.—?Мой султан решил сделать из меня философа? —?с лукавой улыбкой вопрошал Раду, когда Мехмед, оставив пыльные свитки, заходил проверить, как продвигаются занятия, а на самом деле?— насладиться его чистой сверкающей красотой.Все, на что они решались под бдительным оком очередного ученого франка, были долгие взгляды и осторожное соприкосновение ладоней. Обычный незамысловатый жест, но для них двоих он значил слишком много и у обоих вызывал одинаковое сердечное волнение.—?Не философа. Своего визиря,?— обычно отвечал Мехмед, мечтая позволить себе большее, когда на часах у дверей его покоев встанут верные Хуршид и Кючук-бей.Подобное случалось нечасто. Потому совместная поездка в загородный дом Махмуда-паши стала глотком свежего воздуха. Здесь не было издревле установленных правил и церемониалов (и докучливых глаз), сопровождающих любой шаг молодого правителя, что несказанно радовало Мехмеда, который с улыбкой оглядел отведенную ему комнату и наконец-то свободно вздохнул.—?Счастлив, что вам нравится в моем доме,?— Махмуд-паша тоже позволил себе улыбку. —?Посмотрите: прямо за покоями есть купальня, созданная по примеру лучших образцов моей родины. Если пожелаете, то после ужина слуги наполнят бассейн горячей водою. А сейчас,?— продемонстрировав восхищенному Мехмеду все прелести прекрасно обустроенного банного чертога, Махмуд-паша почтительно склонил голову,?— позвольте мне покинуть вас, мой Повелитель, дабы самолично проследить за приготовлениями к вечернему пиру.Мехмед задумчиво кивнул. Получив дозволение, Махмуд-паша поспешил откланяться и покинуть комнату. После его ухода молодой султан еще раз осмотрел уютные покои, выдержанные в теплых нежно-золотистых тонах, низкую кроватью под шелковым балдахином, улыбнулся своим потаенным мыслям и велел над чем-то раздумывающему Кючук-бею помочь ему переодеться к предстоящему торжеству.***Тщательными стараниями Махмуда-паши пир был устроен со всей пышностью, возможной в загородном жилище. Просторный пиршественный зал с высокими сводами сверкал огнями сотен светильников; нарядные гости либо сидели, либо полулежали на пестрых шелковых подушках. После того, как общество насытилось, а усердные слуги обнесли всех присутствующих жидкой халвой и щербетами, наступило время милым мужскому сердцу свободным разговорам. Кто-то толковал о новой конской сбруе; кто-то?— об охотничьих трофеях; кто-то предавался воспоминаниям о красотах и ласках оставшейся в Манисе возлюбленной; кто-то (как радушный хозяин торжества) углубился в тему выигранных и проигранных сражений.Подобно многим опытным воинам, Махмуд-паша любил рассуждать о ратном деле, и подобно им же вцеплялся в нить беседы, не желая отдавать другим возможность поговорить. Но рассказы его были познавательны и интересны, ибо он не просто восхвалял победителей, а со всей тщательностью пытался разобраться в ошибках и просчетах побежденных.—?Любезный Махмуд-паша! —?позвал его Шихабеддин, которому быстро наскучило слушать о тактике и удачных стратегиях. —?Не пора ли, мой друг, развлечь нас музыкой и танцами? У вас есть один юноша. Седиф, кажется,?— продолжал Шихабеддин, довольный тем, что ему удалось отвлечь хозяина от любимого им бряцанья оружия. —?Говорят, что он отменно танцует с факелами. Быть может, сей молодой человек не откажется явить свое искусство нашему взору?—?Танец с факелами? Никогда такого не видел. Наверное, это будет замечательно,?— в криках общего одобрения, охватившего пиршественный зал, сидевший около Мехмеда Раду повернул к возлюбленному голову. Его щеки горели, глаза и волосы ослепительно блестели в свете ламп, делая его одухотворенный облик оторванным от реальности и совершенно неземным.—?Самое замечательное?— это смотреть в твои глаза, мой бесценный,?— восхищенно шепнул Мехмед, незаметно поглаживая тонкую ладонь, спокойно лежащую на пестром ковре.Их пальцы соприкоснулись, дрогнули и сплелись под странное и пока еще нестройное пение ребаба и цимбал, сопровождающее начало танца Седифа, которого слугам с трудом, но наконец-то удалось отыскать. Выслушав мягкие порицания Махмуда-паши, бывший наложник султана кивнул, сбросил любимый красный кафтан и покорно встал в центр мгновенно образовавшегося круга.—?Самое замечательное?— это целовать и ласкать тебя, Солнце мира,?— тихо ответил Раду, пряча счастливые глаза.Их руки все еще были сплетены. Меж тем, аккомпанировать Седифу взялись Шахабеддин-паша и один из гостей, который попросил принести из своей комнаты цимбалы****. Пригожий танцор удивленно посмотрел на диковинный музыкальный инструмент, но ничего не сказал.—?Ты придешь ко мне сегодня ночью? —?спросил Мехмед при первых звуках слаженной мелодии, в которой тон задавали бубен, взятый лично Махмудом-пашой, и ребаб в руках Шихабеддина.Ответное "да" потонуло в сплетении постепенно нарастающего тревожного ритма и шипении огня. Седиф замер и медленно развел факелы в стороны, выдерживая эффектную паузу. Зрители примолкли; факелы вдруг полыхнули алым и снова сошлись; последовал выразительный взмах гибких рук и высокий прыжок, дающий начало огненному безумию.—?Танцор волнуется,?— заметил Раду, глядя, как наложник покойного Мурада куражится в центре круга, на потеху собравшихся вращая сначала факелами, а затем?— зажженными шелковыми платами над своей головой. —?Он хороший танцовщик. Но сегодня он будто танцует в последний раз в своей жизни,?— пояснил Раду после паузы. Помолчав, он вдруг улыбнулся и добавил, уже не пряча сияющих глаз:?— Что скажешь, Солнце мира, если я прямо сейчас, пока все заняты танцем, незаметно уйду в твою комнату и буду ждать тебя там?—?Что люблю тебя больше всего на свете, мое сердце,?— прошептал Мехмед, провожая поднявшегося на ноги возлюбленного страстным, загоревшимся взором.Наступающая ночь принадлежала им двоим. И никому из них не было дела до выходок безумного мальчишки, который в сегодняшнем танце словно решил превзойти себя самого.Седиф в самом деле сгорал и безумствовал; его движения, сначала изысканные, легкие и гармоничные, неожиданно стали резкими и вызывающе-откровенными. Шух! —?горящие факелы упали в медный таз; черноглазый мальчишка сверкнул очами, по-кошачьи изогнулся и дернул вверх белоснежную рубаху, которую тут же поджег под молчаливое удивление собравшихся зрителей.Светлая ткань вспыхнула и загорелась в наступившей тишине. Даже музыканты перестали играть, раздосадованные странным выпадом Седифа. Тот блеснул ровными зубами, бросил остатки догорающей материи к ногам опешившего Мехмеда и довершил поразившее его безумие совсем уже возмутительным кувырком вперед со стойки на руках.—?Не пойму, что на него нашло,?— сказал Махмуд-паша своему султану, который с облегчением дождался окончания этого дикого танца и поднялся, намереваясь уйти. —?Надеюсь, он не оскорбил вас, мой Повелитель? —?продолжил советник с тревогой. —?Раньше Седиф никогда так сильно не увлекался происходящим, чтобы перейти последнюю черту.—?Однако мальчик очень страстный. Видели этот отблеск пламени в его глазах? Подобные ему легко увлекаются и никогда не думают о последствиях,?— задумчиво произнес стоявший рядом Шихабеддин, с интересом разглядывая полуобнаженного танцора, который покидал пиршественный зал, с трудом переставляя ноги, будто погасшее пламя отняло у него саму жизнь.—?Веселитесь без меня, друзья. Мне еще нужно разобрать некоторые бумаги,?— подытожил Мехмед, спеша проститься с гостями и отправиться навстречу тому счастью, что несомненно ждало его в уединенных покоях Перекрестка Двух Лун.***Комната встретила его светом бронзовых светильников, а еще?— пустотой и тишиной. Ни у дверей, ни внутри не было неизменного Кючук-бея. Что ж… Должно быть, верный страж просто решил на время оставить службу и нашел уединение на кухне в компании безрадостных воспоминаний о погибшей русинке и чаши запретного красного вина.Но хуже всего было то, что в золотистом покое не оказалось никаких признаков прекрасного юного возлюбленного. Подумав со вздохом, что Раду скорее всего задержали какие-то неотложные дела, Мехмед сбросил обувь и шитое золотом верхнее одеяние, и босиком ступил в банный чертог, где все было устроено для радостей купания и отдохновения.Махмуд-паша ни в чем не солгал, когда утверждал, что купальня создана по примеру лучших образцов его родины. Как и стены, пол был выложен коричневыми плитами и украшен великолепной мозаикой. Сама ванна?— расположенный в центре просторный полукруглый бассейн, на широком бортике которого стояли блюда со сладостями и сосуд с гранатовым соком,?— стараниями слуг уже была наполнена прозрачной, словно слеза, и в меру горячей водой.Мехмед едва успел скинуть через голову рубашку и потянуть завязку шальвар, как тонкие руки с ласковой нежностью коснулись его обнаженных плеч, и самый любимый на свете голос произнес:?— Позволь помочь тебе, Солнце мира.—?Иди ко мне, мое сердце,?— давно сдерживаемые чувства в единый миг превратились в горячее возбуждение: Мехмед повернулся, обнял Раду за пояс, и не медля более ни секунды приник своими губами к его приоткрытым в улыбке губам.После бесконечных ночей вдали друг от друга поцелуй и последовавшие за ним объятия и прикосновения стали подлинным взаимным наваждением. Задыхаясь и вздрагивая, Мехмед шептал слова любви, прижавшись лицом и губами к изящной белоснежной шее. Раду уже успел вымыться и переодеться в свободную рубашку и тонкие шальвары, но в безудержном мареве все нарастающего желания Мехмеду вдруг показалось, что он совсем обнажен.—?Где ты был, мой хороший? —?спросил Мехмед, всеми силами пытаясь взять под контроль инстинкты собственного тела, которое ныло от стремления отбросить нежность и прямо сейчас рвануться вперед, чтобы наконец-то любить и обладать.—?Ждал тебя здесь, Солнце мира,?— шепнул Раду, снова целуя?— глубоко и несдержанно, и увлекая его на мраморные плиты пола.Тщательно выстроенный контроль был разбит; тела пылали, одежда обоих?— сорвана чувственным порывом и отброшена в сторону. Мехмед вжал застонавшего юношу в пол, быстро провел губами по его плечам и груди; снова поднялся, приник теснее, и…—?Что ты? —?спросил Раду, с тревогой наблюдая, как возлюбленный отстраняется и кладет ладонь на его бедро.… вдруг вспомнил, какую боль обычно нес Раду первый момент их слияния. Именно ту, которую сам Мехмед не единожды испытал в его осторожных объятиях.—?Перевернись, мой бесценный,?— попросил Мехмед, мягко и ласково поглаживая стройные бедра. Нет, сегодня боли не будет. Только любовь, страсть и ничем не омрачаемое наслаждение. —?Пожалуйста, доверься мне.—?Я всецело доверяю тебе, мое Солнце,?— ответил Раду, с изящной легкостью переворачиваясь на живот.Тонкие, но выразительные и блестящие от пота мускулы его спины дрогнули под поцелуями Мехмеда. Тот не спешил: теперь, когда телесный голод вновь подчинился диктату любви, он медленно скользил ладонями, языком и губами по нежной коже, по выступающим бусинкам позвонков, по напрягшейся пояснице, по ложбинке между ягодиц, пока не коснулся самого потаенного.—?Ты...?— голос Раду сорвался на стон.Больше он не смог произнести ни единого связного слова. Только захлебнулся собственным криком, когда через некоторое время Мехмед оставил откровенные проникающие ласки и привлек его спиной к своей груди.—?Наконец-то я чувствую тебя, мой Серебряный принц,?— шептал Мехмед в белокурые волосы, в самом деле остро ощущая возлюбленного в том месте, где их разгоряченные страстью тела снова и снова соединялись в единое целое.Вскоре Раду содрогнулся, точно пронзенный молнией, и повернул к Мехмеду голову, ища поцелуя. Внутри него тоже все вздрогнуло и сократилось. Мехмед склонился к его губам, чувствуя, как начавшийся экстаз возлюбленного отзывается в его собственном теле ответной сладостной дрожью и освободительным взрывом. Но даже потом, вместе со слезами и криком растратив стремительно выплеснувшееся желание, он лишь ближе прижался к утихающему Раду, шепнул: ?Я так сильно люблю тебя, мой хороший? и что есть сил притянул его к себе.Так они и замерли на долгое время, слушая биение успокаивающихся сердец и тихий плеск остывающей воды. Много позже, когда телесная суть окончательно пошла на убыль, Мехмед поднялся и заботливо переместил наполненное сладостями блюдо и сосуд с питьем поближе к Раду, который отбросил назад окончательно спутавшиеся волосы и снова перевернулся на живот.—?Ведомо ли тебе, что день ото дня ты становишься все прекраснее, мое сердце? —?шепнул Мехмед, с восторгом единоличного обладания любуясь гармонией его движений. Раду расцветал; его красота, все еще бывшая пышным цветением юности, постепенно приобретала законченную форму. —?Знаешь,?— прибавил он с некоторым, неожиданным для него самого смущением,?— я даже немного ревную к тем, кто тоже это замечает.—?К кому, Солнце мира? —?с тихим радостным смехом спросил Раду, принимая из его рук наполненный гранатовым соком кубок. —?К моим важным франкским наставникам? Но те лишь заняты моим обучением. Или…?Или? прозвучало под оглушительный хлопок двери. Кто-то в черном ворвался к укрывшимся в спокойствии банного чертога влюбленным, как ураган, и подобно ему всей своей мощью обрушился на тонкую руку.Спокойствию, счастью, восторгам, страстям и гармонии наступил конец.