1 часть (1/1)

Ирене вваливается в мой дом ровно в девять утра — как я и предполагала. Немного растрёпанные волосы и виноватая улыбка делают своё дело. Она проходит в дом, чувствуя себя совершенно спокойно. Я не осуждаю — сама же позволила ей находиться у меня сколько угодно и когда угодно. Феррейро засыпает моментально на моей кровати, предварительно обчистив всю бутылку вина, который она притащила с собой. Странная ситуация, однако. Мы не контактировали друг с другом чуть меньше месяца, игнорируя всё, что можно было проигнорировать. Сообщения, допросы от Рут и Алехандро, фотографии в Инстаграмме. Видимо, странна не только ситуация, но и сама блондинка, которая сейчас спит у меня дома, как ни в чем не бывало. Я решаю всё же отвлечься от спящей Феррейро и думаю. Думаю опять-таки о ней. Голова не может просто так взять и выкинуть воспоминания с ней. Не может не вспоминать запах, взгляд, смех и сбивчивое дыхание. Я вспоминаю её привычки. То, как она кусает губы. Поправляет выбившуюся блондинистую прядку волос, начинает сбивчиво дышать, когда её кто-то обнимает. А я лишь осознаю то, что моей единственной вредной привычкой является она сама. Рисование отвлекает. Заставляет думать о другом. Я немедля направляюсь в другую комнату, где обычно и рисовала на холсте. Да, для меня это сущая редкость — рисовать на большой бумаге и растворяться в мазках кистей. Обычно, я ограничиваюсь какими-нибудь карикатурами и зарисовками в уголках тетрадок, где я пишу новые песни. Сейчас же, я направляюсь в эту комнату только с одной целью — очистить хотя бы на маленький промежуток времени мысли об Ирене. Которая всё так же спит в моей комнате. Странно, что как только она зашла, то даже не сказала ни слова, лишь улыбнулась мне своей обычной улыбкой, которая делает её лишь только краше. Опять Ирене. Опять. Опять. Я стряхиваюсь и поправляю фиолетовые кончики, завязывая в пучок. При рисовании мне ничего не должно мешать. Руки дрожат, когда я тянусь к краскам, к карандашам и кисточке. Дрожат, когда спустя несколько минут на холсте появляются очерченные карандашом линии подбородка, изящной шеи и лица. Руки невольно всё так же вздрагивают, а я не осознаю, что рисую. Очерчиваю всё ещё раз, придавая эскизу отчетливость. И вижу её. Ирене.Я нарисовала Ирене.Закрываю глаза, пытаюсь унять дрожь. Я думала, что рисованием смогу отвлечься и не думать о Феррейро, вот только даже мои руки требуют того, что я её нарисовала. Бросаю карандаш к чёртовой матери и понимаю, что беру в руки кисть и рисую уже в цвете. Начинаю с лица, быстро придаю оттенок коже, которая, к слову, у Ирене идеальная. И эта родинка на щечке. Когда она краснеет, то становится самой настоящей помидоркой. И снова в голове её образ. Я пытаюсь смириться с этим и продолжаю рисовать. Глаза немного слезятся из-за темного освещения, так как я полностью перекрыла для этой комнаты солнечные лучи и настежь прикрывала темными занавесками. В углу комнаты я замечаю маленький светильник, и, отложив художественные принадлежности, я включаю его, освещая помещение тусклым светом. А на мне лишь моя старая рубашка, которая доходит почти до колен и уже изрисованные руки. Да, когда я рисую, то мои руки, ноги, лицо всегда должно быть в краске и в карандашах.Я закусываю губу, пялясь на незаконченный рисунок. Здесь лишь только цветом выделено лицо и шея. Но по карандашным наброскам я уже вижу Ирене. Вижу аквамариновые, кристально чистые глаза, пухлые губы, типичная для неё недовольная физиономия лица и прямой аккуратный нос. Ах да, чуть не забыла. Волосы. Светлые волосы, которые разливаются, подобно светло желтому с оранжевыми оттенками водопаду. Но, почему, я решаю изобразить этот водопад в виде двух косичек, которые бесподобно идут ей. Я улыбаюсь, невольно вспоминая то, как она кричала на стилистов, когда они перетягивали ей эти французские косички. А после того, когда она их расплетала, то была самым счастливым человеком на Земле. И всё же, я отмечаю тот факт, что после ?французского ада?, как выражалась Ирене, её волосы становились немного кудрявыми и это, ей, безусловно было к лицу. Я снова беру в руки кисточку и продолжаю рисовать. Почему-то, на моем рисунке она в моей же футболке. Такая красивая, с светящимися глазами и прекрасной улыбкой. Мне нравится изображать людей, но, видимо, больше всего меня вдохновляет именно Феррейро. Я слышу тихие шорохи возле двери и не менее тихое копошение. Улыбаюсь, осознавая то, что она наконец-то проснулась. Знает ведь, когда я не сплю, то либо рисую, либо записываю новый трек или пою. Даже на нетрезвую голову она может разгадать мои увлечения.Боковым зрением замечаю, что Ирене входит в комнату. А я всё так же улыбаюсь, игнорируя недолго присутствие девушки. Продолжаю придавать тон волосам, медленно переходя к глазам и носу. Интересно, как она отреагирует, увидев рисунок? Феррейро тяжело дышит, приближаясь ко мне немного ближе. Я же стояла спиной к двери и не обращала всё так же внимание, зациклившись на работе. Мои руки уже издавна были изрисованы, а рубашка благополучно была заляпана той же краской. Но всё же, разговор решаю начать я, не выдержав томного молчания.— Ходят слухи, что мы с тобой крупно поссорились и расстались, — спрашиваю я, отрываясь от холста и переставая двигать кистью. Ирене молчит. Я разворачиваюсь и вижу её опущенные глаза. Она пытается делать вид, что увлечённо занимается рассматриванием пола, вот только я чувствую её сбивчивое дыхание. — Что думаешь насчёт этого? — вновь спрашиваю я, немного приблизившись к ней. Феррейро поднимает глаза, смотря своими невинными зрачками в мои, немного разозлённые, но всё же спокойные. Я вытираю немного грязные руки об уже вдоволь испачкавшуюся рубашку, немного приподнимая её подол и оголяя часть бёдер. Ирене смотрит на мои ноги, а я беззвучно усмехаюсь.— Не туда смотришь, красотка, — выпаливаю я, кладя руки на плечи и немного прикрывая глаза. Ирене всё ещё молчит, едва перебирая воздух. Краснеет. Снова опускает глаза. — Я не знаю, как реагировать на эти слухи, — наконец говорит Ирене, смотря в мои глаза. — Не знаешь? Не знаешь? То есть, ты мне хочешь сказать, что как будто была в неведении уже какую неделю подряд и не понимала, что между нами происходит? Не видела попытки наших друзей примирить нас? — каждый наводящий вопрос я задаю с сарказмом, но ни в коем случае не давлю на Феррейро. — Я и не ссорилась с тобой. И эти слухи явно ложные. Я всё так же тебя люблю и не хочу с тобой расставаться, — тихо отвечает она, снимая подол толстовки. Я выдыхаю и снова смеюсь в мыслях. — Когда твои друзья почему-то спрашивают тебя об этом, ты не так им отвечаешь, Ирене Феррейро, — проговариваю я, разворачиваясь и продолжая рисование. — Они виноваты, я знаю, — шепчет она, но после добавляет. — Но в первую очередь виновата я. Я осознаю эту вину. И я понимаю, что неправа. Я не заслуживаю тебя, Тамара. Я бросаю кисть, снова разворачиваясь лицом к лицу к Ирене. Девушка стоит не так далеко от меня, её кожа мерцает из-за тусклого света светильника. — Но и не твои друзья выбирают твою жизнь. Ни фанаты, ни каст, ни даже я. А ты. Ты выбрала жизнь без меня. Ты неделями игнорировала меня. Игнорировала, будто ничего не случилось, — уже начинаю вскипать я, но уже к концу своей пламенной речи успокаиваюсь. — Я прощу тебя, но смогу ли я снова пережить это? Феррейро держится из всех сил, чтобы не заплакать. — Я попытаюсь. Правда. Прости меня, — тихо отвечает Ирене, а я чувствую её дрожащий голос. — Успокойся. Знаешь, я не хочу говорить эту фразу, но, я попробую понять тебя и простить. А пока, нам надо как-нибудь развеять эти слухи.Ирене приближается ко мне, обнимая со спины и кладя голову на плечо. — Плевать на эти слухи. Что будет, то будет. Я готова ждать твоего ответа. Даже если мы расстанемся, я всегда буду рядом. Из нас отличные подруги, ведь так? — я даже со спины чувствую её улыбку и осознаю правдивость её слов. Она права. Нам стоит лишь жить и понимать, чего мы хотим друг от друга. И я уверенна, что мы будем прекрасными подругами, если не парой. — А у меня плечо было в краске, — говорю я, слыша, как Ирене приподнимает голову и проверяет ладошкой наличие краски на своей щеке. — Идиотка, — шепчет она, наконец обращая внимания на рисунок. Я смотрю в глаза девушки и вижу полное восхищение в этих красивых аквамариновых очах.— Очки надень, плохо видно будет, себя же не узнаешь, — говорю я, получая пинок в плечо и смеюсь. А слухи и будут ходить. Только нам обеим уже будет далеко не до них.