Глава 20. Конец (1/1)
POV МаксаВот только найти Романа Виноградова удалось только спустя три года после его побега. Я учился в 11-ом классе, когда до меня дошла весть о его местонахождении, и я посреди учебного года отправился к нему. А так как я был лучшим учеником нашей школы, меня спокойно отпустили на пару недель на ?каникулы?.
97 баллов – что-то да значат. Ещё в конце девятого я целенаправленно готовился к тесту, который проходил только в старших классах, потому что хотел поставить новый рекорд школы. Последним лучшим результатом были баллы Романа (95) и я во что бы то ни стало, решил перепрыгнуть его. И мне это удалось! Правда, сначала мне сообщили, что у меня 96 баллов, чему я уже был рад, но через пару дней меня вызвали к директору, где они уточнили кое-что в моей работе, оказалось, что при перепроверке возникли сомнения по поводу одного решения. В итоге, мне добавили ещё один балл. Один балл выше Виноградова конечно хорошо, но вот два – уже лучше. В тот день я гулял, будто отмечал день совершеннолетия. ?Я победил его?, — радовался я.Застал я свою бывшую любовь в больнице – именно поэтому я и смог его найти. Как бы я не злился на него ни за что бы не пожелал ему его же участи. Это было вовсе не отравление и даже не авария, после которой были хоть какие-то шансы выжить, это была болезнь № 6. Она была одной из самых мучительных, её сопровождали безумные боли, которые увеличивались в геометрической прогрессии с каждым днём, появлялся жар, сжигающий изнутри. Время, в течение которого люди могли терпеть постоянно увеличивающуюся боль, был всего лишь месяц, дальше организм не выдерживал. Но не каждый решится терпеть это в течение месяца, поэтому большинство сразу выбирали эвтаназию.
Когда я стоял перед палатой Романа, все мои нервы натянулись до предела, и в этот момент во мне не было ни капли злости. Гипнотизировал дверную ручку я около трёх минут, после чего ко мне подошла медсестра и легонько подтолкнула внутрь.Увидев его, лежащего в кровати с белыми простынями, меня волной захлестнули эмоции. Я почувствовал жалость как к нему, так и к себе, злость от своей беспомощности, тяжело видеть мучения родного тебе человека и знать, что ты НИЧЕГО не можешь. Я обессилено опустился на стул рядом с кроватью, вглядываясь в лицо человека, которое было перекошено от боли. До того как увидеть Ромку я даже понадеялся, что вдруг он меня узнает и нам удастся напоследок поговорить. Но увы, он был в бреду и только временами что-то шептал.— Макс, Максим, — услышал я тихий хриплый голос, в котором угадывалась смертельная слабость и отчаяние. ?Почему он зовёт меня? Неужели знает, что я здесь??, — удивился я.
— Ромочка, ты слышишь меня? — решил узнать я, прикоснувшись к его руке. На мгновение мне показалось, что он улыбнулся, всего лишь на мгновение, а после он снова начал бормотать непонятные слова. Через десять минут в палату зашёл врач, позвавший меня что-то обсудить.
Пригласив в свой кабинет, доктор рассказал, что Виноградова-младшего привезли сюда неделю назад. И когда тот был ещё в сознании, просил вколоть эвтаназию ровно через неделю:— Мне показалось, что он хотел успеть что-то сделать… — поделился мыслями врач, и продолжил, — неделя заканчивается сегодня, — моё сердце ёкнуло, — Поэтому если вы закончили я бы хотел провести операцию, — доктор выжидающе уставился на меня.У меня в горле всё пересохло от новости. Я, конечно, понимал, что моего Ромочкискоро не станет, но что бы вот так, прямо сегодня, когда я только нашёл его. Прокашлявшись, я с умоляющими нотками промолвил:— Нет, прошу Вас, дайте мне ещё пару часиков, пожалуйста, — на глазах наворачивались слёзы.
— Да, да, конечно, — понимающе улыбнулся доктор и похлопал меня по плечу.
Последние два часа Ромкиной жизни с ним был я, и хотелось надеяться, что от этого ему хоть капельку было легче. Сидеть рядом и видеть его мучения было больно, как он громко и тяжело дышит, будто не хватает воздуха, проводочки – ниточки, торчащие из всего чего можно и нельзя, которые на самом деле ничем не помогали, а только создавали видимость, определённо предназначенную для близких. Самое страшное было осознавать, что ты его больше никогда не увидишь, что это последний раз…, но я не смел двигаться. Это было что-то вроде испытания, которое я должен был пройти.За это время он ещё пару раз звал меня, и когда я откликался, мне казалось, что ему становилось легче. ?Возможно, я вижу лишь то, что хочу?, — твердило моё сознание, но я старался его заглушить. Мне хотелось верить, что я был дорог Ромке и что он думает именно обо мне в последние минуты своей жизни. Обо мне.— Жаль, что я так и не узнаю, почему ты мне ничего не сказал и почему уехал не попрощавшись, но я всё равно люблю тебя, Рома. Слышишь, люблю, — наклонившись, шептал я умирающему, а слеза, скатившись по моей щеке, попала на его лоб. ?Всё равно, люблю?,— только увидев его, я понял это. Я старался не думать о своих чувствах пока искал его, опираясь лишь на злость и желание узнать правду. Но увидев, меня снова пронзила стрела, как и в первый день, тогда на школьной площадке.При звуке моего голоса Виноградов вздыхал и снова повторял: ?Максим?. Сердце сжималось от горя, слёзы текли ручьём, а я молился и хотел поверить в чудо. Я очень ждал этого чуда. Очень.Спустя два часа в палату заглянул доктор и, увидев моё состояние, снова отвёл в свой кабинет, где дал мне успокоительного и попытался отговорить меня куда-либо ехать сегодня.— Нет, мне надо, — как робот повторял я. Хотелось поскорее уехать отсюда, надеясь, что всё плохое останется здесь, и я смогу спокойно жить дальше…Я не был свидетелем самой операции, да собственно на такие процедуры никого и не пускают, но видел как его отвозят в крематорий. Ноги просто подкосились и я сел в кресло, с которого только что встал. Мне захотелось прямо тут лечь и умереть – так было плохо и грело душу лишь одно – моему Ромке больше не больно!
Спустя час я вышел из здания, так до конца и не придя в себя, и на меня навалилось чувство безысходности. В 17 лет я потерял смысл жизни. Это было значительно тяжелее, чем когда я понял, что Рома уехал, бросив меня. Значительно тяжелее. До такой степени, что я сам оказался в больнице…Пережитое плюс успокоительное, которое мне вколол доктор, дабы хоть как-то смягчить смерть друга послужило тому, что я попал под машину. Очевидцы говорят, что я шёл как зомби и даже не отреагировал на сигналы водителя. Благо медицина ушла далеко и меня, как говорят, вытащили с того света. Пролежал я в больнице около месяца, ко мне даже родители приезжали, пытались забрать, но доктора не разрешили. Воспоминания о Том дне немного притупились и я даже не помню что было после того как я вышел из больницы. Приезд помню, переживания перед палатой помню, саму палату и Рому немного помню, но как я вышел из палаты, а потом и из больницы — нет. Говорят, что мозг человека умный, и он может стирать из памяти или же глубоко прятать плохие воспоминая. Если он понимает, что его хозяину тяжело или что тот вовсе не может справиться с пережитым, он старается заблокировать эту информацию. Что собственно и произошло со мной.
Неизменные белые палаты, запах лекарств – ничего не изменилось с 21-го века. За время ?отдыха? я успел обдумать сложившуюся ситуацию (собственно здесь больше ничем и нельзя было заняться) и понял, что я хочу жить! И что я должен жить. Побывав одной ногой в том самом месте, происходит резкая переоценка жизни и ты реально понимаешь, что неразрешимых проблем нет, жаль только, что для того чтобы понять и принять это нужно самому оказаться в подобном состоянии. После, я долго думал, что всё сложилось удачно с этой аварией. Ведь кто знает, что бы я сделал не будь её…
Ох, как я устал от всех этих анализов, уколов, процедур и был безумно счастлив вернуться домой – начать новую жизнь.Поступать в Универ на выбранную вместе с Ромой специальность я не захотел, мне показалось, что это было бы нечестно с моей стороны, поэтому и была армия…Вот так вот я попрощался с этапом жизни, где присутствовал, чаще хоть и косвенно Виноградов. Я знаю, что первая любовь не забывается, да я бы и не хотел, но боль со временем притупляется…POV КираМир успокоился только через десять минут, а я всё это время смотрел на прохожих из окна, ожидая продолжения истории.
— Дим, если это твоё настоящее имя, — вновь начал я разговор, и дождавшись его ?Настоящее? поинтересовался, — а зачем Тебе всё это, а?— Зачем, да зачем! Да потому что из-за вас, ваших исследований и появления новых болезней погибла наша семья! – снова перешёл на крик Дмитрий, — болезнь №4, — уже спокойно добавил он, отвернувшись к окну.Насколько я знал, болезнь №4 была одна из самых страшных, потому что заразившийся не проживал больше недели. Всего за неделю человек старился и иссыхал, выглядя на все 120, причём не процентов, а именно лет.Я знаю что такое смерть родителей, но что бы Так действовать против остальных людей, которых мы ещё можем спасти. Ведь решение проблемы совсем рядом… Опять выпирает исключительно человеческое: ?Если мне плохо, то пусть и другим будет плохо?. С этим нужно обращаться только в клинику, я в данном случае просто никак не мог на него повлиять.— А как Ольга узнала о тебе? – спросил я, что бы хоть что-то спросить.— Неважно, — отмахнулся Дима.Мне показалось, что времени у меня не осталось, потому что я ему наскучил и в ближайшее время он осуществит последнюю часть своего плана относительно меня. А я совсем не хочу терять память, терять себя, терять жизнь, поэтому вновь делаю попытку:— Ты упоминал, что мне предстоит узнать что-то пострашнее предательства, — подтолкнул я его в ту сторону, где он снова сможет чувствовать себя королём.— Нет. Всё. Ничего больше не скажу, — мрачным голосом отозвался Дмитрий.
Похоже, воспоминания о родителях разбередили ему душу, что приблизило мой ?конец?. А у меня осталось так много вопросов: ?Кто помогал ему с Ольгой, почему именно три кандидатуры и что за основная цель?. Насчёт последнего вопроса у меня сначала возникло предположение – просто уничтожить ?Жизнь?, но они могли это сделать и без всех этих придумок, следовательно, ему нужно нечто другое…