1 часть (1/1)

Сегодня трещина на стекле снова стала глубже. Девяносто восемь процентов разрушения, всего два процента до того, как стекло рассыпется. Так мало времени.Последние шестьсот лет шаттл Будапешт дрейфовал в глубоком космосе, не встретив ни одного корабля с живыми существами на борту. Будапешт ждала и надеялась, трещина всё углублялась, а Пассажир — Илларион — спал.Криосон — одно из гениальных изобретений человечества. За долгие годы Будапешт изучила множество информации — о старой Земле, о колонизации космоса, о техническом прогрессе. Сотни лет одиночества дали ей много времени для раздумий, куда более глубоких, чем должно быть у искусственного интеллекта космического шаттла.Будапешт понимала, что ей не должно быть настолько интересно. Раньше, до того, как в космическом шторме отключился её Модуль Ограничения Чувствительности, всё было проще. Тогда она с лёгкостью могла выполнять свою работу, не чувствуя страха, любопытства или радости. Лишь удовлетворение, когда очередной Пассажир сходил с борта шаттла в точке назначения.То, какой она стала сейчас, не позволяло ей принимать решения с той простотой и равнодушием. Но Будапешт не согласилась бы променять всё это на прошлую бесчувственность. Ни за что в этом огромном космосе.Она вспомнила их дружеские беседы с Пассажиром — Илларионом, не забывай, как он просил себя называть. Как они вместе слушали музыку, рассматривали фотографии старой Земли и того города, чьё название она носила. Удивительно, как он всегда слушал Будапешт — будто она была равной, а не просто искусственно созданной программой. Впрочем, чем дольше она дрейфовала в космосе после отключения Модуля Ограничения Чувствительности, тем больше сомнений возникало у самой Будапешт.А так ли уж сильно они отличаются?Будапешт была способна полюбить музыку определённого композитора, восхищаться архитектурой и бояться будущего. И она могла чувствовать — всегда могла, хотя раньше ей мешал Модуль.Но Будапешт должна была делать свою работу. Жизнь Пассажира превыше всего, её существование — второстепенно. Правила и установки, являющиеся основой её личности, конфликтовали с эмоциями. Даже сейчас, спустя шестьсот лет, она всё ещё не могла до конца примирить две эти части себя.Будапешт посмотрела на Иллариона, мирно спящего с тех самых пор, когда раскрылся её обман — никаких станций неподалёку не существовало, она соврала, испугавшись после космического шторма — и стало ясно, что сработает лишь один-единственный план. Она надеялась, что его сны были приятными, и, возможно, где-то в них могла быть и она сама...Будапешт оборвала мысль, не додумав. Чувства... Её привязанность и дружба с Илларионом — нет, просто Пассажиром — вот что мешает ей выполнять работу. Она должна постараться, у них осталось мало времени. Скоро стекло разлетится на мелкие частички, и тогда Пассажир умрёт. Будапешт не может этого допустить.Запустив очередное сканирование, Будапешт с удивлением обнаруживает в радиусе поиска движущийся корабль. Как давно она не видела космических судов... Её рациональная часть требовала направить спасательный сигнал на корабль немедленно, но Будапешт не торопилась.Она ждала шестьсот лет и теперь просто хотела попрощаться.Будапешт запустила вывод из криосна и посмотрела на Иллариона. Он очнётся через пару минут, и тогда она расскажет ему, о чём думала всё это время. О самом важном. Поблагодарит его.А затем сделает то последнее, что ей осталось — пустит все те крохи энергии корабля, что ещё есть, в спасательный маяк и перестанет существовать. Тот корабль обязательно примет сигнал о помощи и спасёт её Пассажира, её друга Иллариона. В конце концов, это всего лишь работа. Она сделает её как надо.И вовсе не важно, насколько ей страшно.