-1- (1/1)

Солнце. Его было слишком много. Казалось, что оно проникало во все уголки деревни, даже в самые темные, не оставляя Серис шанса спастись от его горячих лучей. Даже здесь, сидя под огромной кроной высокого дуба, дерева выше и величественнее которого, наверное, и нельзя было и сыскать, даже закрыв глаза, она чувствовала, что света было слишком много — глаза горели, как будто в них насыпали жгучего перца. Дома было бы еще хуже — там семья готовилась к предстоящему празднику, параллельно ругаясь и разбивая и без того немногочисленную посуду. Серис Аделла вздохнула и натянула капюшон накидки на лицо, но и это не помогло. Тонкая просвечивающая ткань капюшона была скорее очередным доказательством её бедности, нежели спасением.Где-то вдалеке послышались радостные детские крики, но они тут же растворились в жарком зное дня. Это был самый длинный день в году, и это означало, что к вечеру вся деревня соберется на площади, где сейчас проходили последние приготовления, чтобы праздновать Солнцестояние, отплясывать, как в последний раз, смеяться, пить сидр и желать друг другу, чтобы время, пока солнечный день не начнет снова увеличиваться, не было слишком тяжелым. Танцы обычно затягивались до тех пор, пока не наступало следующее утро, лишь тогда все веселые, но уставшие, разбредались по домам, крыши которых уже были залиты утренними теплыми лучами. Это был любимый праздник для всех. Для всех, кроме Серис.Это был первый год, когда мать не заставляла ее идти на площадь. Вероятно, потому что от нее все равно не было никакого толку в последнее время. Каждый год семья Аделла ждала Солнцестояния, чтобы торговать на площади амулетами и всяческими украшениями. В деревню съезжались люди с соседних деревень поменьше, был шанс, что кому-то из гуляющих на площади еще неизвестно, что в драгоценностях, что продают Аделла, ничего драгоценного и нет.Солнце будто светило все ярче и ярче. Время тянулось ужасно медленно.Внезапно солнце исчезло.Серис приподняла капюшон. Перед ней стоял кучерявый парень с окраины деревни, широкой спиной загораживая солнце. Терминус.Серис помнила его ребенком, в детстве они играли вместе, но когда об этом узнали ее родители, ей запретили с ним видеться без всяких объяснений. Серис пыталась спорить, но спорить с родителями оказалось больно. Почему-то семью Терминуса все избегали, да и жили те на отшибе и редко с кем пытались наладить контакт. За глаза их даже называли проклятыми и рассказывали про них всякие небылицы. Не то чтобы она была точно уверена, что это ложь, но Серис видела больше проклятого в своих родителях, чем в этом парне.— Почему ты здесь? — он наклонился к ней. Лучи солнца выбились над его плечами, и снова светили ей в лицо. Серис спешно натянула капюшон обратно, чувствуя, как в глазах от света собираются слезы.Они не разговаривали много лет, Серис даже забыла, как звучит его голос.— А где мне нужно быть? — ответила она из-под капюшона.— На площади. Там все. Сегодня праздник.— Сегодня слишком солнечно.Звучало как издевка. Терминус усмехнулся и сел рядом с Серис.— Так значит, ты не любишь солнце?— Да.— Живешь в самом солнечном месте во всем королевстве и не любишь солнце?— Именно так.— Значит, ты находишься в самом солнечном месте во всем королевстве в самый солнечный день в году и жалуешься на солнце?— Верно.Он заметил слезу на кончике её носа.— Это из-за глаз?— Да.— Покажи мне.— Зачем?— Может быть, я смогу тебе помочь. Или моя бабушка. Моя бабушка и не с таким справлялась.Серис вдруг вспомнилось, что о его бабушке говорили в деревне. Говорили, что она продала душу Бездне, и что все пропавшие люди на самом деле не пропали, а были скормлены ею Бездне. Серис видела ее в детстве, но вроде ничего страшного не заметила. День Солнцестояния был бесконечным. Серис подумала, что лучше продать душу, чем ощущать это нескончаемое жжение в глазах. Терминус снова загораживал собой солнце, и девушка осторожно сняла капюшон и открыла глаза. Он нахмурился, разглядывая почти белые радужки, узкие зрачки, сжавшиеся в маленькие точки, и слезы в уголках глаз.— Бабушка определенно справится, — наконец произнес он и поднялся на ноги. — Идем. Можешь не открывать глаза по дороге. Возьми меня за руку, я тебя проведу.***— Как давно это началось? — бабуля склонилась над Серис и задумчиво терла подбородок. От нее пахло какими-то горькими травами и печеньем. — Пару месяцев назад, — девушка старалась не моргать, но получалось плохо.— Редкая болезнь, за всю мою долгую жизнь, а мне уже больше ста лет, такого не встречалось. Почему же ты не пришла ко мне раньше? Серис неловко промолчала. Ее семья бы никогда ее сюда не отпустила. А сегодня они об этом не узнают.— Может, костянка поможет, — бабуля вздохнула и пошла к большому шкафу в дальнем углу комнаты, продолжая что-то бормотать себе под нос. Она вернулась с сушенными веточками какого-то фиолетового растения, и продолжила, — Я попробую что-то для тебя придумать, но это займет некоторое время.— Я уже не надеялась найти спасение, спасибо вам большое.— Посмотрим, что получится. Кстати, красивый камень, — бабушка бросила взгляд на кулон на шее девушки.— Он не настоящий, — еле слышно ответила Серис, смутившись. Она положила ладонь сверху, пряча камень под пальцами, на которых было несколько колец. Поговаривали, что каждый ребенок семьи Аделла рождается уже закованный в металл украшений. И в самом деле, Серис уже не могла представить свои руки без колец и браслетов, шею — без тяжелого кулона. Они будто срослись с ее кожей.— Я знаю, — бабушка улыбнулась. — Но красота не в цене камня, и не в его внешнем виде. Красота в том, кто этот камень носит. Красота внутри. Запомни эти слова, Серис. Девушка смутилась еще больше.— Я же помню тебя еще ребенком, — продолжала бабуля. — Мне было жаль, что ты перестала к нам заходить. С возрастом я стала видеть больше, а точнее, научилась смотреть в самую суть. Я вижу то, что внутри. Я вижу тебя, Серис. И сейчас я понимаю, малышка, что ты совсем не изменилась. Знаешь, наверное, я и сегодня смогу для тебя кое-что сделать.Впервые за пару десятков лет на день Солнцестояния небо затянулось густыми тучами. Всю следующую неделю лил дождь.