аберрационное время (1/1)

you taught me the courage of stars before you lefthow light carries on endlessly, even after death. // sleeping at last — saturn — Мой птенчик, ты снова возвращаешься ни с чем. Ворон, склонившийся в почтительном поклоне, изучает пыльные носки собственных сапог, предпочитая не поднимать взгляд на импровизированный трон самопровозглашенного хозяина Спутанных берегов. Паук возвышался над ним бесформенной глыбой, задумчиво и с претензией на угрозу крутя в руках безжизненную оболочку давно погибшего призрака. — Мои извинения, Барон. Задание было до невозможного простым, одно из тех, которые он мог выполнять с завязанными глазами — выяснить, куда пропадают многочисленные подручные Паука, вот только в этот раз что-то шло не так с самого начала. Не далее как вчера Савек, одна из знакомых Ворону эликсни, ушла вместе с небольшим отрядом к одной из отдаленных пещер, чтобы изучить неизвестный всплеск энергии, но после на связь никто из них так и не вышел. Та самая Савек, которая притащила ему оборванный кусок ткани, который они, тихонько переговариваясь и даже смеясь, умудрились превратить в жалкое подобие плаща — не слишком стильно, зато практично, потому что теперь плотный капюшон скрывал лицо Ворона, а остатков ткани хватило на то, чтобы соорудить некое подобие платка. Та самая Савек, которая найденной краской вырисовывала на его груди знак Паука и пусть воспринималось это по большей части клеймом, словно он являлся какой-то вещью, но в то же время в этом было ощущение сопричастности, словно он наконец нашел свой дом. Та самая Савек, за которой он не уследил... — Ты потерял свое оружие? — с интересом продолжает Паук, меняя положение грузного тела, и Ворон вскидывает на него напряженный взгляд золотистых глаз. За пропажу собственноручно перебранного и переделанного дробовика обидно было до сих пор. Должно быть он достался одному из тех стражей, с которыми ему довелось не разминуться несколькими днями ранее. Стоило ли Пауку знать о том, что за одну не полную неделю Ворон успел трижды умереть по дурацкому стечению обстоятельств вкупе с собственной неосторожностью, а еще дважды потому, что он потерял бдительность и его узнали? — Ты! Стражи шипели, выплевывая единственное слово, а после — ослепительно короткие вспышки боли и пустота. Ворону хотелось бы не помнить и этого. — Знаешь... кем бы ни являлся тот человек, которым я был раньше, — раскрыв ладонь, Ворон позволяет Глинту удобно уместиться в ней, пальцами свободной руки ласково скользнув по фиолетовой оболочке призрака, заставляя того восторженно крутануть закрылками, — если он заслужил к себе подобное отношение, то я не хочу знать его имени. — Возьми, — по тону Паука становится понятно, что слово он произносит не в первый раз. Револьвер в его руке похож на забытую детскую игрушку и Ворон, не сдержавшись, досадливо морщится. Он ненавидит револьверы и Паук знает об этом. — Потому что у каждого охотника должен быть туз в рукаве, — голос падшего клокочет в хорошо читаемом намеке на усмешку и Ворон медлит ровно на один удар сердца. Он искренне не любит револьверы, один звук выстрела из которых приводит его в состояние необъяснимой тревоги, но, протянув руку, страж неуверенно касается рукояти предложенного оружия, — спасибо, Барон. — ?Жуткое обещание?, — чуть позже щебечет Глинт, когда они остаются вдвоем и Ворон принимается изучать внезапный подарок. — В смысле? — не поняв, отзывается он, подняв от разобранного до последней пружины револьвера взгляд. Барабан лежит на столе в окружении всех прочих составных частей и где-то в глубине души Ворон хочет оставить все именно так, в первозданном хаосе. — Револьвер, — маленький призрак заинтересованно двигает задней панелью, когда спускается ниже к столу и его блестящий глаз скользит по простой рукояти и лишенному гравировки стволу, — он называется так, — револьвер выглядит слишком простым, неприметным, лишенным любых намеков на индивидуальность и это странным образом нравится стражу. — Что ж, это было очень мило со стороны Паука давать нам жуткое обещание, — не весело ухмыляется Ворон, принимаясь собирать свой подарок обратно. Новости о Савек приходят спустя неделю. Он замечает ее среди стайки гневорожденных, издающих свои жуткие песнопения возле похожего на инородный шип или носовую часть безобразного бура осколка криптолита. Ее тело, потерявшее былые формы, извивается в жутком подобии на танец и Ворон прикрывает глаза, борясь с подступающей тошнотой. Шепот криптолита в голове становится невыносимым и прямиком в черепной коробке что-то начинает давить на глаза. — Ворон, — тихо зовет его появившийся рядом Глинт. Маленький призрак толкает его в плечо, но настойчивый голос в голове звучит все громче, глуша все прочие звуки и расходясь по нервным окончаниям, словно круги по воде после попадания камнем в ровную гладь. Черная башня зовет знакомым голосом и звук этот похож на взрыв. Подойди. Вокруг криптолита расходятся облачка зеленого пара, но гневорожденные продолжают свой замысловатый ритуал. Покажи мне. Продолжает нежно шептать чужой голос и Ворон смыкает веки. — Мне совершенно не нравится выражение твоего лица. Голос Джолиона далекий и звучит словно через сотню световых лет, хотя снайпер совсем рядом, наблюдает за ним со своего насеста через прицел верной снайперской винтовки. Ульдрен благоговейно проводит по коже легионера кабал самыми кончиками пальцев и на его перчатках остаются семена. То, что находится под отстегнутым шлемом похоже на перезревшую ягоду, лопнувшую от давления соков изнутри. Тайны пустили корни в голове кабал и он умер, разъедаемый ими изнутри, давая жизнь удивительным цветам. Грузное тело лежит на земле, а сквозь него уже начинают прорастать растения и принц, словно завороженный следит за тем, как тонкие лозы обвивают его пальцы. — Ваша светлость. Обеспокоенный голос Тиль Рахиса приводит его в себя и Ульдрен стряхивает со своих рук семена и тонкие ростки. Сквозь пустые глазницы легионера кабал распускаются ярко алые цветки асфоделий. — Здесь столько тайн, Джол, — благоговейным шепотом произносит Сов, но в ответ приходит только раздосадованный вздох. Путь до ворот обратно занимает, кажется, еще больше времени, чем дорога сюда. Они вновь лежат совсем рядом, дрожа от холода, пытаясь согреться, вместе с тем стараясь не выдать своего местоположения беспокойно снующим по саду вексам. — Они мне надоели, — раздраженно шепчет Ульдрен. Винтовка Джолиона лежит с другого его бока и чтобы добраться до нее принцу приходится практически перекатиться через снайпера. Чувствуя напряжение в чужом теле, он тихо смеется, стараясь не привлечь внимание вексов своей возней. — Расслабься, — ?Превосходство? будто давняя любовница привычно ложится в руки и принц смотрит через прицел на ворота, прикидывая расстояние, — будет весело. Когда они возвращаются, то первое, что делает Ульдрен — идет к сестре. Мара сидит на троне в расслабленной, почти ленивой позе, изящно скрестив лодыжки. Он протягивает ей ярко-алый цветок и едва заметно улыбается кончиками губ. — Я принес его тебе из Черного Сада. Принцу кажется, что Королеве должно понравиться. Ульдрен думает о том, что вдвоем с сестрой они могли бы посадить асфоделии в саду, притворившись, что его разбила их мать. Но Мара не протягивает руку и тонкий стебель нежного цветка оказывается в ладонях одной из ее техноведьм. Королева коротко кивает и та неслышной тенью выскальзывает из тронного зала, а Ульдрен чувствует тонкий укол разочарования, когда поднявшая на него ясные глаза Мара спрашивает его о сердце Черного сада. Это не то, вовсе не то... ?Подойди? говорит она, когда он рассказывает о мертвом легионере кабал и семенах, оставшихся на все еще не снятых перчатках. ?Покажи мне?. — Ворон! В тонкий механический голосок Глинта примешиваются нотки паники, но страж понимает это слишком поздно. Попав под тошнотворное влияние криптолита, он позволяет себе непозволительную роскошь — ослабляет бдительность. Налетевший откуда-то сверху падший опрокидывает охотника на спину и выпавший револьвер откатывается в сторону так, что достать его не предоставляется возможным. Пара рук сжимается на горле чуть выше защитного воротника, пара других принимается рвать кожаный нагрудник, стараясь добраться до плоти. За эту чертову неделю он так устал умирать, думает страж, без особого успеха стараясь скинуть с себя врага. Обезображенная пасть склоняется ниже и на щеку Ворона капает чужая слюна. Падший что-то шепчет и когда охотник понимает, что это не бессмысленный набор звуков, то холодеет от ужаса. ?отецотецотецотец? как заведенный повторяет эликсни, продолжая рвать его на куски. Спустя пару минут он больше не сможет сопротивляться и Глинту снова придется собирать его из остатков того, что останется после этого отвратительного убийства, думает Ворон. Звук выстрела разрезает тишину Берегов, будто яркая вспышка молнии в темную ночь, и тяжелое тело убитого врага придавливает охотника к земле. Как-то Савек сказала ему, чтобы он ходил осторожней, — ты ступаешь по земле, пропитанной кровью, — говорила она, — другой на Берегах нет. Теперь его собственная, смешавшись с эфиром, впитывалась в землю, добавляя ей красок. Должно быть здесь вырастут красные цветы, думает Ворон, даже не стараясь скинуть с себя тяжелое тело. Почему именно они? Мысль приходит сама и ноздри вновь щекочет смутно знакомый аромат духов. Тело сверху исчезает само собой, явно кем-то сдвинутое, и страж позволяет себе сделать первый осторожный вдох, отчаянно надеясь на то, что обезумевший падший не пробил ему легкие, потому что в противном случае... что ж, Глинт уже привык. Спустя пару секунд тошноты, Ворон открывает глаза и видит перед собой другого пробудившегося.