Глава 9 (1/1)

Михаэлю было всё время холодно. Он ни разу больше не переступил порога спальни в башне, ни разу не прикоснулся к постели, на которой ему когда-то было так тепло. Ночуя возле костра под открытым небом, затянутым тяжёлыми тучами, низким и неприветливым, викинг мёрз постоянно, но упорно не шёл в палатку. Не просыпался ночью, чтобы подбросить сучьев в костёр. Было ни больно, ни грустно, было никак. На душе плескалась застоялая болотная вода, которую, как ни пытайся, расшевелить невозможно. Но викинг упорно продолжал выполнять раз и навсегда установленные действия, заставляя себя, обязывая чем-то. Беспощадный словно оправдывал своё прозвище, будучи беспощадным прежде всего к себе, наказывая себя за что-то.Нехотя открывал по утрам глаза, стряхивая иней с толстой медвежьей шкуры, служившей укрытием в ночную пору, медленно начинал двигаться, готовясь встретить новый день. Всё чаще ему хотелось просто сидеть, бездумно уставившись на водную гладь, которую упругий ветер укладывал в мелкие складки, ни о чём не вспоминая и не жалея.Природа вокруг готовилась к зиме, выпуская на волю холодную морось, сменяющуюся прохладным полумраком короткого дня. В сыром воздухе чувствовалось обещание первых морозных месяцев. Лёгкие кололо, стоило вдохнуть поглубже. Лес сбрасывал на землю пышную осеннюю красоту, кустарники топорщили голые ветки с редкими остатками ягод цвета огня. Серые стены замка, так причудливо вписавшиеся в окружающий лагерь викингов пейзаж, добавляли мрачности обстановке.Утром, чтобы умыться, приходилось раскалывать острые кромки наледи близ берега, и Михаэль с удовольствием черпал полные горсти обжигающей влаги с мелкими льдинками, плескал в лицо, на секунду зажмурившись и задержав дыхание. Мягкая пресная вода, скатываясь каплями с крутого лба к тяжёлому подбородку, становилась почти тёплой, отдавая весь бодрящий пыл сонной коже. Михаэль становился на колено, снова погружая ладони в воду, и чудился ему в шорохе колючих льдинок серебристый смех, задорный и ласковый, который таял так же быстро, как и тонкий лёд под тёплыми пальцами.С одной стороны не хотелось лишний раз шевелиться и действовать, а с другой?— нужно было подгонять события к желанной развязке. Впрочем, подгонять особо было нечего, силы распределены, противник известен, дело оставалось за малым: кто первым двинется навстречу. От франкской армии их отделяли лишь густой лес и обширное поле на берегу реки. Разведка следила за малейшим дуновение ветерка из королевского лагеря, воины были напряжены, и в каждом обыденном действии таилась скрытая мощь, готовая распрямиться в единый миг, словно согнутая упругая ветка.В эти часы ожидания особенно в пору была поддержка Флекса. Спокойный и сдержанный, никогда не выдающий истинных чувств, прямой и лёгкий на подъём скальд, не жалея своего времени и мелодичного голоса, дни напролёт просиживал на берегу реки, а вечером подсаживался к костру, распевая сновасложенные песни.На коленях я умоляю ветер,Чтобы колдовство никогда не развеялось.Когда оглушённый подхожу ближе,Видения исполняютсяМоё неистовое сердце в кулакеБудет командовать вами в разбойничьем налётеЗвонкий голос летит к небу,Призывая украсть у судьбы счастьеМоё неистовое сердце.Воины одобрительно гудели, прося ещё и ещё, подбадривая себя, стремясь отвлечься хоть на несколько мгновений от ожидания. Чужая земля, вмиг ставшая ничьей по воле неукротимых людей, тоже ждала, кто станет её хозяином.***Хрустящая корка пирога с олениной не поддавалась с первого раза. Флориан перехватил острый нож, словно забыв как нужно держать в руках оружие, и со скрежетом обломал румяный край.—?Скоро вам придётся вспомнить, как следует лучше использовать холодную сталь. —?Тихий голос, немыслимым образом перекрывающий весь лагерный шум, раздался за левым плечом. Сиру Шпекардту не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть бесстрастное, худощавое лицо с язвительно поджатыми губами. Епископ Савойский словно дал себе зарок не сводить глаз с вновь прибывшего домой рыцаря. Он не оставлял его в покое ни на секунду, считая своим долгом комментировать каждый шаг и поступок Флориана.—?Значит, так тому и быть! —?франк поддёрнул широкий рукав холщовой рубахи и с аппетитом отхватил острыми зубами внушительный кусок пирога. Епископ порядком надоел ему, и он ещё толком не понял, что за игру тот затеял. А значит, следовало быть настороже.—?Вы рады, сир, что вам вскоре предоставится возможность отомстить варварам за унизительный плен? Как с вами обращались? —?шорох сутаны раздался совсем близко. —?Вы не ранены, не выглядите измождённым и запуганным. Язычники понимали, что вы… важная птица?Маленькая пауза, словно случайная заминка, говорила о том, что уж сам епископ важной птицей Флориана не считает никак, видя в нём лишь угрозу планам святого престола. Однако проницательности и смекалки старому болвану не занимать, бил он не в бровь, а в глаз. Рыцарь действительно не выглядел вырвавшимся из жестокого заточения, Флориан чувствовал, что даже, пожалуй, поправился на обильной пище северян.—?Понимали, ваше святейшество,?— кусок вкусной выпечки встал комом в горле,?— и до последнего думали получить неплохой навар с моего заточения. Я тоже до последнего надеялся на это, кстати.Флориану терять было нечего и он давно перестал выбирать выражения, общаясь со святошей, возвращая ему колкости и немыслимые в обыденной жизни откровения. Должно быть, софистика была у него в крови, если он с такой лёгкостью отвечал на витиеватые словесные ?прощупывания? епископа.Он подошёл ближе, издав что-то наподобие легкого, скрипучего смешка. Чёрный подол сутаны колыхнулся, задев столешницу, маленькая кисть приподнялась и узловатые пальцы едва коснулись края резной чаши для вина. Рыцарь перестал жевать, лёгкий холодок сквозняком задел затылок и он не удержался от того, чтобы сглотнуть, громко и судорожно. С этого замшелого мешка, набитого хитростями и интригами под самую завязку, станется подсыпать ему что-нибудь лишнее в питьё. Под самым носом и не скрывая своих намерений.Но епископ и здесь опередил насторожившегося было Флориана, тонко улыбнувшись и примирительным жестом убрав руки под одеяние.—?Не стоит бояться меня, сир Шпекардт! Я не причиню вам вреда, пока вы не лезете не в своё дело и не мешаете мне. —?Участливая улыбка могла бы показаться очень доброй и открытой, если бы не убийственный холод колючего взгляда, в котором собрался весь лёд вселенной.—?Когда наша славная армия разобьёт норманнов и прогонит их с нашей благословенной земли, тогда нам с вами, дражайший сир, нужно будет поговорить по-дружески о наших общих делах, и решить, как мы все вместе поступим. А пока… —?епископ выпрямился и, продолжая многообещающе скалиться в отворот капюшона, бесшумно выплыл из палатки.Флориан отодвинул от себя блюдо с едой. Аппетит пропал безвозвратно, потому что в спокойной и обманчиво безобидной речи святого отца прямым текстом звучало обещание быстрой развязки. Служитель святого престола уже понял, что Флориан представляет собой прямую угрозу их планам, слишком пылким и несговорчивым он был. Подкупить его невозможно, дворянская спесь не позволит склонить голову. А король не обладал изворотливостью и тактом, достаточным для лавирования в таких непростых условиях. Храбрый на поле боя, хороший военный стратег, Карл Лысый был совершенно беспомощен в тонкостях отношений между людьми. И он был слишком привязан к сиру Шпекардту.Всё это понимал и сам Шпекардт, удручённо подумав, что если он не сложит голову на поле боя, то не сносить ему её и в мирной обстановке. Он гораздо полезнее епископу мёртвый, чем живой. Внезапно Флориана как под локоть ткнули, до него словно только сейчас дошло, что впереди?— жаркая схватка с отрядом викингов и его, конечно же, ждут на передовой. А Михаэль поведёт своих людей в бой…Флориан поднялся, откинул полог палатки и пошёл, не глядя, всё прямо и прямо, пока извилистая, натоптанная в жёлтой траве тропка, не привела его на берег реки.Небольшой обрыв был достаточно крутым, чтобы подойти к воде, оставалось лишь стоять на холмике сухой земли, всматриваясь с его высоты в медленное течение.Лениво бились маленькие волны о тёмные камни, их плеск успокаивал нервы и радовал душу. Только не до радости сейчас было Флориану, вглядывающемуся в широкий отрез неумолимо катящейся мимо реки. Прямая и высокая трава, острая, как стрелы самого чёрта, доходила, должно быть, до самых плеч. Сир Шпекардт помнил её жёсткие листья у себя под спиной, она резала локти и запутывалась в волосах. А неподвижная, почти чёрная вода, искрилась всеми красками, разбиваясь на тысячи радужных брызг от ловкого удара тяжёлой ладони, которая могла быть такой нежной. Интересно, помнят ли эти холодные воды жар двух тел, жадные касания, нетерпеливые ласки. Где-то в памяти её волн наверняка хранится воспоминание о громком стоне, с болью сорвавшемся с губ, и о бессвязном шёпоте в горящее стыдом ухо.Рыцарь уселся на холодный склон, потом опустил на землю спину, раскинув руки, всматриваясь в толстый покров низкого неба над собой. Впервые в жизни не было в нём приподнятого ожидания боя присущего воину. Противна была мысль о гладкой рукояти меча и звенящих доспехах, не хотелось разглядывать противника сквозь узкое забрало шлема. Флориану подумалось, к чему эти споры и войны, неужели люди не могут договориться о мире и жить бок о бок, делясь опытом и нажитым добром? Северяне столько знали о кораблестроении и навигации, о разных способах земледелия, что этого с лихвой хватило бы поделиться с франками. А они сами, в свою очередь, обучили бы викингов письму и счёту, горному и ювелирному делу…А какие вкусные, незамысловатые блюда готовил обманчиво-добродушный здоровяк Пю из рыбы! Куда там королевскому повару!А сколько красивых песен и саг мог бы записать на пергаменты суровый певец Флекс, если бы умел?Люди были бы благодарны ему и через много лет, проливая слёзы над печальными строками прекрасных баллад Севера.Брат Михаэля так красиво орудовал мечом в тренировочном бою, что это можно было принять за танец. И этому тоже можно поучиться. Как и изящному ремеслу ткачества в поместье самого Флориана, такие умелицы были?— гордые северные девы вряд ли отказались бы от тонко выделанного отреза крашеной шерсти на платье.И франки могли бы перенять привычку к умыванию, хотя бы раз в три дня, а викингам можно было бы привить способы вести себя поэлегантнее, дабы не пугать жестокостью честной народ.Флориан зажмурился, отгоняя от себя крамольные мысли. То, что сию минуту пришло ему в голову, запросто могло привести его на плаху. Примирение с неукротимым врагом?— что может быть ужаснее для народа, подвергшегося нападению? Прогнать супостатов, изрубить на куски, стереть все воспоминания о ноге, поганящей землю предков! И никому, кроме больного своим несчастьем Флориана, не пришло в голову, что протянутая навстречу рука в доверчивом, дружелюбном жесте, может оказаться сильнее стрел и копий, желание разделить хлеб и воду на общей земле, возделываемой вместе добрыми руками, будет крепче щита, выставленного в обороне.Почему два таких разных и таких сильных народа не могут жить в мире? Кому нужна война, дарующая горе и тяжесть утрат взамен призрачной, приходящей славы?Неужели у франкского королевства не хватило бы земли, чтобы взаимовыгодно поделиться ею с трудолюбивыми норманнами? Рыцарь вспоминал рассказы Михаэля о рачительном использовании каждого самого маленького клочка плодородной почвы на его родине. Каких успехов они добились бы на богатом чернозёме в мягком климате Франции? А скотоводство? А охота?Флориан снова сел, с болью определив основной камень преткновения, который отнюдь не был решением простого, работящего люда. Власть и религия. Одноглазый мудрец Один против смиренного Белого Христа; оголтелые фанатики, лицемерно прикрывающие суконными рясами жажду наживы и крови, величественные ступени, ведущие к трону над головами и народами, против жёстких, мозолистых рук, с надеждой бросающих горсть зерна в удобрённую землю.Все мечты и чаяния о мире и труде разбивались о взмах скипетра, ведущего к насилию над самой природой человеческой. Не будет запасов на зиму, хлеба, спокойных песен, убаюкивающих дитя в колыбели. Только стаи воронья над горами искалеченных трупов в поле, пустые дома, насквозь продуваемые холодными ветрами, плач матери над безмолвным холмиком сырой земли.И расшитые золотом и серебром рясы епископов, убраные шёлком и бархатом покои знати. Величественный, скорбный лик распятого Христа, который, якобы, ведёт на священную войну с недостойными язычниками. Будто, не настрадавшись сам, он заставляет страдать свою паству, достойную лучшей жизни только в ином мире.А Флориан хотел быть счастлив и покоен в этой грешной и короткой своей жизни, а не где-то там, в многообещающем и никому не знамом далеке. Но он понимал, что все эти горькие раздумья?— пустое, слишком просто и честно в жизни не бывает. Ему следует покориться судьбе и не ждать милостей ни от людей, ни от бога. В которого он давно уже не верил.Вернувшись в лагерь, он застал необычную суету между многочисленных палаток. Солдаты шустро перебегали с места на место, укладывая копья в стойку, кони, словно предчувствуя, что недолго им осталось стоять привязанными и стреноженными, ржали и трепали гривами; всюду раздавался гул, крики и звон оружия. Флориан с недоумением прошёл к королевскому шатру, где под навесом его встретил парнишка, приставленный к нему новым оруженосцем.—?Что происходит, Жан? —?мальчик посмотрел снизу вверх на своего командира и восторженно воскликнул:—?Завтра поутру мы выступаем! Чтобы занять лучшую позицию на поле! Всё должно быть готово к ночи!?Ну вот и всё?,?— рыцарь опустил голову, встревожив своего слугу, который никак не мог понять, почему сир Шпекард не радуется предстоящему бою.***Лисица принёс из леса связку зайцев и теперь свежевал добычу возле костра, собираясь пожарить косых на вертеле*. Краем глаза он наблюдал за Михаэлем, расположившимся неподалёку. Беспощадный битый час приводил в порядок оперение стрел, что не входило в прямые обязанности вождя дружины, но однообразное и простое занятие успокаивало его.—?Значит, ты решил обойтись без выкупа, отпустив того рыцаря? —?Себастьян ловко стянул с тушки шкурку и отбросил её в сторону. Зверьки начали линять к зиме и мех стал негож для выделки.Михаэль поднял голову, словно только сейчас обнаружив присутствие дружинника рядом. Спокойно кивнул, отложив готовую стрелу, проговорил тихим, бесцветным голосом:—?Так будет честнее, я не могу продавать друга,?— следующее тонкое древко с острым наконечником оказалось в его руке.—?Друга? —?снова начал закипать гнев, против воли подогретый разочарованием. —?Не слишком ли опрометчиво ты выбираешь себе друзей?И отшатнулся в сторону от одного лишь прямого взгляда Михаэля. Тёмный провал ничего не выражающих глаз, какие бывают у снизошедших в Хельхейм**, маленькая точка зрачка жгла неотвратимо, и весь он, неподвижно-тихий, словно тролль под солнцем***, был тем не менее страшен. Он смотрел на Лисицу и будто сквозь него, словно живой человек уже не принадлежащий этому миру. Лисица испугался в первый раз, как не пугался ничего до сих пор в этой жизни.—?Иногда мы не можем выбирать, Себастьян, это делают за нас боги. —?Михаэль отвернулся к своему занятию и наваждение пропало. Досада и гнев сменились в душе Лисицы тревогой. Он насадил пару тушек на крепкий сук и подвесил над костром, мысленно дав себе зарок отбросить свои собственные пустые метания и быть поближе к собрату, судьба которого внушала теперь лишь безотчётный страх.Ближе к вечеру вернулись разведчики и относительный покой в становище викингов был нарушен новыми вестями.—?Франки готовятся к наступлению! —?эхом раздавалось меж палатками. Пустые разговоры утихали, лица становились задумчивыми и лишь Флекс, устроившись возле центрального костра, чуть тронул струны арфы.Опять разрежут воду весла,Ветрам и холоду назло.Моя душа давно замёрзла,А сердце снегом занеслоВзлетают к Одину молитвы,Пронзая неба пустоту.Свой смертный одр на поле битвыЗа смелость я приобрету.Мой брат, скорей готовься к бою,Опустошай, сжигай огнём.В Валгалле встретимся с тобоюИ эту песню допоём.*******Простёганная ткань довольно тяжёлого акетона ладно облегла стройную фигуру Флориана. Жан споро стягивал обвязки вокруг талии и запястий. Такие же стёганные из нескольких слоёв простого сукна штаны, но более легкие, надевались под кольчужные шоссы со стёганной же подкладкой. Сир Шпекардт надел матерчатый подшлемник и вытянул руки вверх, оруженосец, привстав на цыпочки, накинул на его шею кожаную кирасу, с подкладкой и железными пластинами на груди. Защитные вставки на доспехах укрывались небольшим сюрко с эмблемой дома Шпекардтов и его личным гербом. Рыцарь поёжился, наклоняясь вперёд и назад, позволяя доспехам сесть на тело как можно удобнее……После тщательной процедуры омовоения и необходимого ритуала нанесения рун на внутреннюю сторону шлема, Михаэль накинул на себя шерстяную рубаху с длинным рукавом, которая была чуть выше колен, следом на прикрытый тканью торс отправилась его обычная лёгкая кольчуга. Он привёз её довольно давно, из набега в Англию, беззастенчиво содрав понравившуюся вещь с полуживого рыцаря-британца. С тех пор других доспехов викинг не признавал: она была тонкой, почти невесомой и отлично защищала даже от прямого удара мечом. Под кожаные штаны до колена он надел более просторные исподние шерстяные. От колена до щиколотки перемотал их кусками ткани. Высокие сапоги из толстой тюленьей кожи завершали одеяние, оставалось лишь накинуть синий, короткий плащ, сколотый на левом плече затейливой фибулой……Поясной ремень с длинным мечом, железный шлем с назатыльником, закруглённый сверху щит завершали убранство франкского рыцаря. Флориан морщился, словно на него нацепили неподъёмные вериги вместо обычного облачения, привычного почти с детства. Жан с восхищением смотрел на своего господина, думая, что ему несказанно повезло служить такому храброму и знатному воину. И не важно, что сейчас он пребывал в унынии, кровавая сеча наверняка смоет с его лица печать тоски……Широкий пояс с серебряными заклёпками надёжно держал деревянные ножны с коротким односторонним ножом, с другой стороны крепился славный меч, не раз выручавший вождя викингов в бою. Бородатый топор привычно лёг в ладонь, поблёскивая острым лезвием. Лёгкий островерхий шлем с наглазниками и круглый щит с бронзовым умбоном посередине?— Михаэль тоскливо посмотрел на одевающегося рядом Кая.—?Ты готов, брат? —?тихо спросил его Лютый. Ответом был лишь кивок головы, едва различимое движение в предрассветной мгле.***Перебор копыт и звон оружия перебивали обычные звуки лесного утра. Стоило мелкой пташке сорваться с ветки, как её шустрый полёт изменялся, чтобы не зацепить ровный строй копий, неумолимо движущийся вперёд. С правого и левого флангов наступала конница, пехота двигалась в арьергарде. Лучники и копейщики выступали впереди. И хотя строго-настрого было велено командующими не перекликаться, да и вообще держать, по возможности, рот на замке, солдаты не шли в гробовом молчании, подбадривая себя разговорами и молитвами.На опушке армия остановилась, стремительно расходясь в стороны в соответствии с военной стратегией командиров. Огромное поле предстало перед ними, выстланное поникшей и пожелтевшей травой, сбитой в пуки сырой паутиной, забранное стелющимся рассветным туманом.Флориан вел левый фланг конников и против воли вытягивал шею, жалея, что его голову венчает шлем, мешающий ему разглядеть окрестности как следует. Внезапно раздался зычный крик и следом раскатистый рёв рога. Едва заметная вдалеке граница поля зашевелилась, словно пенный бурун на морской волне и отчётливо проступили очертания переднего строя армии викингов.Трубный глас рога повторился, отдаваясь эхом в седом тумане, пугая менее смелых и подбадривая тех, кого он звал на битву. Словно в едином вдохе обе армии на неуловимое мгновение замерли друг против друга.*****