Часть 1. До встречи с Робином (1/1)

Робин Гуд. С этим именем Малютке Джону всегда становилось легче дышать. Все беды казались преодолимыми, когда неуловимый главарь разбойников бросал на него лукавый взгляд и, усмехаясь, говорил:—?Разве это стоит тяжёлых дум, дружище! А давай-ка сделаем так!И они делали невозможное, переворачивались вверх ногами, но выбирались из любых ям и ловушек, и вытягивали за собой других.Стоило Робину подойти, день становился ярче, солнце теплее, и не было в душе места боли, обидам или страхам. Робин выделял Малютку Джона из всех, чаще звал с собой пройтись по лесу, поболтать только вдвоём, рассказывал то, что?— Джон был уверен?— не знал больше ни один человек на земле. Звал лучшим другом. И казалось, так будет всегда. До сегодняшнего дня. Дня, когда Джон убежал без оглядки, не уверенный, что сумеет вернуться. Увидеть Робина ещё раз. Заговорить. А даже если и да… никогда и ничего уже не будет как прежде. Так легко и понятно. Потому что понять, что с ними двумя произошло, Джон не мог. Но должен был, чтобы как-то жить дальше.Малютка Джон добрёл сюда, до самого края владений Робина Гуда, до этого обрыва, которым заканчивался Шервудский лес и осторожно уселся в корнях исполинского дуба. Джон сделал это с таким почтением, каким только мог. Старое дерево, что знало, наверняка, его прадедушек, так вцепилось корнями в обрыв, что, наверное только его усилиями и держался, не осыпаясь дальше. Предстояло заняться довольно непривычным делом. А именно?— размышлениями.Джон прислонился затылком к стволу. Вот бы можно было посоветоваться с деревом. Оно живёт давно, и наверняка накопило мудрости побольше, чем бестолковый деревенский парень. Солнце било прямо в глаза и Малютка Джон прикрыл их. И стал вспоминать.С самых ранних лет он был куда крупнее и сильнее своих сверстников. Двое его старших братьев едва доставали макушками ему до груди, а про младших шутили, что он может качать их в ладони, вместо люльки. Сила нужна крестьянскому ребёнку. Чуть ли не с семи лет он работал почти наравне с отцом и его братьями. Но эта же сила и габариты стали его проклятьем.Если среди ребятни случалась драка и кому-то навешивали синяк или разбивали нос?— первым виновником всегда был Малютка Джон. Даже если он в тот день с рассвета до заката пас коз на дальнем пастбище.Если что-то ломалось или разбивалось у кого-то во дворе при участии вездесущих мальчишек, ни у одной матери не возникало сомнений к какому дому идти и на кого жаловаться.И отец Джона молча снимал ремень и стегал непутёвого сына, под довольные улыбки соседки и виноватые взгляды её собственного отпрыска. Джон не мог вспомнить ни одного дня, когда бы этот ремень не погулял по его плечам, спине или заднице. Быть битым стало привычно, но от того не менее обидно и больно. А вдвойне обидно, что когда в семье появлялись какие-нибудь лакомства, вроде пирожков или пряников, их всегда давали только ?детям?, из числа которых, почему-то, выпадал Джон.Однажды он расплакался и сказал, что тоже ребёнок, и тоже хочет пряник, отец засмеялся:—?Ребёнок он! Вполовину меня ростом уже! Дитя! Малютка!Прозвище ?Малютка? приклеилось моментально, но не сделало жизнь лучше.Джон понял, что его будут бить всегда. И всегда будут считать неуклюжим, всё ломающим здоровяком, от которого нет семье особой пользы. Хотя он работал не покладая рук и чуть ли не за пятерых.Если бы не мама, утешавшая и обнимавшая его тайком от отца, жизнь была бы совершенно невыносима. Но, родив очередного братика, мать больше не встала. Полежала полдня в жару, а к вечеру уже остыла. Джон сам сколотил для неё гроб, сам отвёз на кладбище, и могилу рыл сам. Отец в это время пил с горя. На счастье, он выпил достаточно, чтобы не суметь побить сына, когда тот вернулся. Но с лихвой компенсировал это на следующий день. И что-то сломалось с Джоне. Он вырвал ремень из мозолистой руки родителя и без особых видимых усилий порвал его. Да не напополам, а в клочья. После чего швырнул обрывки к ногам отца, развернулся и ушёл прочь из родного дома. А потом не останавливаясь?— и из родной деревни. Было ему тогда хорошо если десять, хотя выглядел он на все шестнадцать.Уйти удалось недалеко. Без денег, без запасной одежды или хотя бы еды, он попросился на ночлег к вдовцу-мельнику, чья мельница стояла аккурат на середине дороги от его деревни, до соседней, предложив ночлег отработать. Глядя, как парнишка ворочает мешки, неподъёмные для большинства, мельник предложил остаться и дальше. Здесь жизнь у Джона пошла вполне счастливая. Кормили вдосталь, не били больше, а тяжёлая работа никогда его не пугала. Так прошло шесть лет, пока ему не сравнялось шестнадцать. И в тот же возраст вошли дочери мельника. И если прежде они не обращали на него особого внимания, то тут стали приставать с разговорами, которых Джон не понимал. Глядя, как руками ломает дрова для печи, старшая, прижимаясь к косяку двери, мечтательно сказала:—?А меня не хочешь заломать, Джон?Едва ли она хотела, чтобы ей переломали все кости, но что тогда?Когда же Джон сбивал с крыши сосульки, ловко работая длинным и прочным дрыном, младшая спросила:—?А со своим ?дрыном? ты так же ловок? Он у тебя тоже большой и толстый? Покажешь мне?Малютка Джон не мог понять, что значат эти речи, а спрашивать у девчонок что-либо зарёкся давным-давно, зная, что не объяснят, а высмеют. И пошёл за разъяснениями к их отцу.Тот сначала побагровел, потом схватился за попавший под руку ухват… но потом посмотрел в растерянное лицо парня и чуть охолонул.—?Ты правда не понимаешь, Джон? Хотя… откуда тебе… Дома на такие темы не говорили, а тут кроме нас троих ты ни с кем и не общаешься… Ох. Прости. Об этом тебе отец рассказать должен был, но придётся мне. Пойдём-ка, присядем на крылечке. Не такая простая эта беседа…