От звезды направо и так до самого Рагнарёка (1/1)

Что я делаю, куда я бегу, что могу и не могу, что умею, что только хочу, о чём думаю, о чём плачу — ударение не туда, это ловушка, мы все попадаем сюда, как на грабли, всё так же дружно.Что я делаю, почему не делаю ничего. Никуда не бегу, ничего не хочу, объясни хоть ты мне, добрый человек, я тебя не забуду вовек. То ли белка я, то ли колесо, — только знай себе хохочу, подставляя под солнце и дождь лицо.Рататоск, Рататоск, от корней и до неба, быстрей и быстрей, туда, где больше любовь, и надежда, и вера, где всё это не концепты, а что-то реальное, до чего можно дотронуться. Я бегу по верёвке висельника, привет, Один, ах, лишь бы не тронуться.Наверху только бездна космоса и застывшие в прошлом звёзды, я не слышу собственного голоса, хотя открываю рот. Поздно, поздно, я роняю слова наверх, и они исчезают в небытии. Кричать в бездну — конечно, не грех, я не жду ответ… хотя, погоди.Давит — и неизвестность, и пустота, и то, чему нет имени, и тишина, и отсутствие времени. Вниз, вниз, Рататоск, по коре, так похожей на кожу, на мозг, на чужие мысли, чужое «можно», чужое «нельзя» и чужое «я».Ниже, ниже, пока не увидишь лёд, пока не почувствуешь на языке горький поэтический мёд, пока не поймаешь глазами и сердцем осколки зеркал, чтобы мир увидеть таким, каким он никогда не стал.Ниже, ниже, до царства мёртвых, что корнями уходит в жизнь. Здесь наоборот слишком громко, и у всех два лица… ты держись. За всё, что выстроила вокруг себя когда-то давно: за стены, за маски, за то, что отобрано и что дано.По хребту Нидхёгга, потом от звезды направо и так до самого Рагнарёка.Беги, беги, Рататоск, пока есть под лапами ветки, пока льётся песнь и пока ломаются клетки. Пока вестник конца трубит в рог, и сражаются боги. Почему здесь написано «Хрупко. Прошу, не трогай»?Мир кончается — значит, когда-то начнётся вновь. И вращается колесо, разгоняет по венам кровь. Вот загадка: считать ли упавшим древо, коль никто не услышал, как лопнуло его чрево, и все девять миров звёздной пылью осели на нас?Что я делаю, что мы делаем, Рататоск? Может, навернём по кружку ещё пару раз?Выше, ниже, и снова так. От весны до зимы, как последний дурак. А потом от конца до начала, от тьмы и на свет. От краёв Нагльфара до самых далёких планет. И по следу из пыли от звёзд, дальше, дальше и внутрь себя, там, где белка, и древо, и колесо — лишь ещё одна часть тебя.Что мы делаем, куда мы бежим, что умеем (того не храним), о чём думаем, в какую бездну кричим, почему так ждём конца света, но не того, что приходит за ним?Страшно, страшно открыть глаза, не увидеть двойного дна, не найти на полу тормоза, пролететь на красный, пока волк пожирает свет. Просидеть в темноте, пропустить много сотен лет. И начаться вновь.Это — помнишь ведь? — хуже всего. Это космос, и лёд, и кровь. Неизвестность и договор. Пытка. Боль, когда вновь растёшь вверх, и вдаль, и вширь, расправляя ветви — за миром ещё один мир.Это хуже… и лучше всего. Ты не помнишь, но так тут всё заведено. Ты — строитель, и древо, и белка, и Рагнарёк. Разрушитель, и тот, кто создать себя заново смог.Что ты делаешь? То же, что и всегда. Ты приносишь весну, перепрыгиваешь через года. И ты длишься. Ты радуешь, злишь. Ты зовёшь.И идёшь.Ты идёшь.