глава 4 (2/2)
Несколько месяцев относительного затишья в войне и эмоциональных перегрузок – отходняк. У нас с братом.
Все это время мы провели в штабе Ордена Феникса в Норе, рассудив, что и пользу принесем, и сами оправимся. Первые недели две я постоянно просыпался по ночам, будя своей возней и Джорджа, и потом до утра не мог уснуть, впадая в какой-то анабиоз, уставившись в стену и не реагируя на внешние раздражители. Близнец поначалу пытался меня вытрясти из этого состояния, но со временем успокоился – понял, что так я справляюсь со стрессом. Сам Джо предпочитал сутками отсыпаться, замотавшись с головой в одеяло и плед. Впрочем, в стремлении укутаться потеплее я от него не отставал – помимо ночных кошмаров, появился постоянный озноб, это было еще одно ?наследие? Азкабана. От него не спасали ни теплые свитера и мантии, ни толстые пуховые одеяла – казалось, могильный холод навеки поселился где-то в костях, вымораживая все внутри.
Каждую ночь у нас был секс. Отчаянный, сумасшедший, когда не ласкаешь партнера – кусаешь до крови, больно впиваясь зубами и царапая спину до шрамов. Кажется, мы не всегда даже успевали наложить Заглушающее, а про то, чтоб добраться до смазки, я вообще молчу. И все на каком-то надрыве, пугавшем меня самого.
Родители как-то странно посматривали, но ничего не говорили, за что им огромное человеческое спасибо.Никто и не знал, что мы побывали в Азкабане. Слишком тяжело и мерзко было рассказывать, слишком это наше, личное, поэтому мы решили умолчать. У всех на уме сейчас была только борьба с Волдемортом и его приспешниками, фактически, на нас никто и внимания не обращал, что было только на руку. Какие-то стычки, диверсии и постоянное напряжение в преддверии финальной битвы. Такая атмосфера висела в воздухе, что позволяло отвлекаться от своих собственных мыслей, но только лишь днем. Ночью воспоминания возвращались, и я не знал, от чего проснусь утром – от собственных криков, тормошения Джорджа или стынущей вязкой липкости в трусах. Пожалуй, это были самые сладкие и одновременно жуткие кошмары – во сне заново терять анальную девственность с двумя рыжими извращенцами, теряясь в смеси боли, отвращения и наслаждения. Я сходил с ума и утягивал за собой брата – что бы он ни говорил, как бы ни пытался строить из себя сильного, но я знал, сердцем чувствовал, нашей ментальной близнецовой связью – я не один тону в своих кошмарах. Это приносило какое-то извращенное чувство удовлетворения, сопричастности.
Однако затишье не могло длиться вечно. С первого же сообщения, что Гарри движется к Хогвартсу, где-то внутри, рядом с сердцем, поселилось липкое ощущение тоски и неясное предчувствие завершения чего-то. Я уговаривал себя, что завершения войны, а не потери кого-то из родственников и друзей. Благодарил Мерлина, что Джорджи, взбудораженный сводками новостей ?с фронта?, ничего не замечал. Не хотел еще и его расстраивать, заставлять волноваться. Но отделаться от едва заметной иголочки больше не мог.Битва за Хогвартс началась как-то буднично. Как долгожданный рывок после мучительного вынужденного бездействия последних месяцев. Вместе с семьей добрались в Выручай-комнату, дождались Гарри. Успели даже немного поспорить с мамой из-за Джинни. Мимоходом помирились с вернувшимся в лоно семьи Перси. Смеялись, шутили, пусть с небольшой натяжкой - близость сражения чувствовалась – но… Как-то отстраненно. Как будто не здесь.
В мои размышления ворвался голос брата:- …Разумеется, все мы надеемся, что наши старосты возьмут на себя руководство в такое трудное время, как сейчас! - сказал Джордж, явно передразнивая витиеватую манеру Перси. - Что ж, пошли скорее наверх сражаться, а то всех стоящих Пожирателей смерти разберут.Мы по ступенькам кинулись наверх, отошли немного дальше по коридору. А дальнейшее я помню только кусками.
Предложение Волдеморта выдать Гарри, дабы не ?проливать чистую кровь волшебников?.Гудящая в воздухе магия, взрывы фарфора и стекол, пыль разваливающихся стен.Гул толпы эвакуированных школьников, спешащих скрыться из этого ада.Портреты, перебирающиеся друг к другу в рамы и выкрикивающие новости о происходящем в других частях замка, там, где уже прорвались Пожиратели.
Мы вместе с подошедшими старшекурсниками, решившими сражаться, делимся на небольшие группы и устраиваем засады у потайных ходов в ожидании врага.Замок трясется, поддается напору его защита, и мы оказываемся в гуще схватки. Я теряюсь в криках, порой с трудом уворачиваясь от шальных заклятий, бью противника Оглушающим, бегу дальше.В полуосыпавшемся коридоре чуть не врезаюсь в Перси, и уже вместе с ним мы отражаем атаку буквально из ниоткуда появившихся Пожирателей. Их много, нам приходится отступать к разлому в стене. Там оказываются Гарри с Роном и Гермионой, и они тут же кидаются нам на помощь. Одновременные вспышки нескольких заклинаний - и тут с противника Перси спадает капюшон. Ага, вот и Министр собственной персоной.
- Добрый день, господин министр! - крикнул Перси, ловко метнув в Толстоватого заклятие. Министр выронил волшебную палочку и схватился за воротник, явно борясь с дурнотой. - Я не говорил вам, что подаю в отставку?- Перси, да ты никак шутишь! – вставляю я и посылаю в противника заклинание. Тот падает, сраженный тяжестью трех Оглушающих. Рядом падает Пий Толстоватый, весь покрывшись тонкими шипами, похоже, он на глазах превращался во что-то вроде морского ежа. С восторгом смотрю на братца:- Ты и правда шутишь, Перси… По-моему, я не слышал от тебя шуток с тех пор, как…Меня прерывает раздавшийся совсем рядом взрыв. Короткий полет до ближайшей стены и обжигающая боль, уколами вспыхивающая в затылке и спине. Последнее, что я чувствую – мучительное приземление на пол под тяжестью обсыпающейся на меня каменной кладки, барабанящей по плечам, и перед глазами расплывается темнота.
Вот и все, Фредди, отвоевался. Прости меня за все, Джо…— Нет! Нет! Нет! — кричал чей-то голос. — Нет! Фред! Нет!
Перси тряс брата за плечи, Рон стоял на коленях позади них, а Фред глядел перед собой невидящими глазами, и на его губах ещё витал призрак отзвучавшего смеха…POV Джорджа(Soundtrack: Shannon Leto – L490)Я не помню, как закончилась битва за Хогвартс.
Просто раз – и все. Все кричат, все радуются, а я мешком оседаю на землю, как кукла, у которой кончился заряд, застываю, уперевшись кулаками в красную от чьей-то пролитой крови почву, и пытаюсь не думать.
А перед глазами, казалось, навечно застыла врезавшаяся в память картинка: мать с каким-то животным воем и обнимает неподвижно лежащего на полу Большого Зала Фреда. Тело Фреда, слепо глядящего в потолок стеклянными глазами, безвольно раскинувшего руки, с капелькой крови в уголке рта и усыпанного пылью.
Осторожно, все еще не веря, подхожу к тебе. Мать исчезает куда-то в сторону, я ее не слышу, в ушах только фантомный отзвук застывшего на твоих губах смеха. Дыхание стопорится в глотке, не давая сделать вдох, судорожно трясущиеся пальцы накрывают твое лицо, ласково разглаживают брови, прикрывают послушные веки, слегка касаясь, пробегают по щекам со следами пыльных разводов на успевшей пробиться щетине и на секунду задерживаются на губах. Давя в груди стон, утыкаюсь лицом в твою уже начинающую холодеть грудь. Меня никто не трогает, не пытается оторвать. Правильно, не надо. Дайте попрощаться. Я теперь один.На похоронах Фреда я не проронил ни слезинки – все чувства, которые были, словно заморозило где-то в груди. Я кричал, выл, утопал в истерике – но только внутри себя. Снаружи была только отрешенность. Я не хотел показывать, как мне плохо, даже семье, наверное, потому, что считал происходящее между нами слишком личным – будь то обычные братские чувства или же ?неправильная? любовная связь, начавшаяся в Азкабане.Я заперся в нашей квартире, забросив почти не тронутый войной магазинчик приколов. Дни проводил в купленной после тюрьмы огромной двуспальной кровати, носом зарываясь в оставшийся на твоей подушке запах, а вечерами накачивался огневиски до невменяемости, стараясь выжечь себе память алкогольным маревом. Недели через три – я как-то потерялся во времени и не вел подсчета дням – отец с Биллом и Чарли взломали запертый мной камин и на руках доставили в Нору. Здесь я немного оклемался, но до конца смириться с потерей, как остальная семья, так и не смог. У них жизнь продолжалась, моя же ушла в вечность вместе с частичкой души.
Они отпустили меня обратно в квартиру, взяв клятвенное обещание больше не пить, ибо ?этим ты себе не поможешь, Джордж?. Сам знаю, но лучшего способа забыться и хоть какое-то время не думать и не вспоминать, я найти не мог.
Жизнь постепенно входила обратно в накатанную колею. Вновь открылся наш магазинчик трюков и приколов, куда я вынужден был нанять продавцов – сам я встать за прилавок так и не смог. Я же существовал параллельно миру, отстраненно наблюдая, как мать, приходящая навестить меня вечерами несколько раз в неделю, в очередной раз молча убирает приготовленный мною на двоих завтрак, так и не тронутый.
Время лечит? Нет, только помогает забыть. А как забыть частицу себя? Все воспоминания – общие, нет ни одного момента, когда бы мы с Фредом были не вместе. Я хотел, чтобы мне стерли память, и в то же время боялся этого – тогда я потеряю все окончательно.
Я искал малейшие кусочки тебя и жадно их присваивал. Носил твои мантии. Продвигал и воплощал в жизнь твои идеи, которые ты сам не успел. Женился на твоей последней девушке, Анджелине Джонсон. И даже в какой-то мере, наверное, был счастлив. Насколько вообще может быть счастлив наполовину мертвец. Через какое-то время у нас появились дети – сын, которого назвали в твою честь, и дочь, но на этом и остановились – я каждый раз боялся, что будет двойня, и знал, что не выдержу рождение близнецов.Я не знаю (хотя хотелось бы), что произошло с братьями Лестрейндж, остались ли они живы или теперь мертвы, попали в Азкабан или гуляют на свободе. Малейшие зачатки чувств были выжжены насухо смертью самого близкого во всем мире человека, а вместе с ним ушла и способность любить, чувствовать и быть любимым. На парней, как и на девушек, я больше не смотрел – как отрезало. Но эти Пожиратели… Какая-то иррациональная, на грани, привязанность к насильникам осталась. Мне кажется, уж они-то смогли бы меня расшевелить, но… хотя, наверное, это и к лучшему.Я знаю, что ты не хотел оставлять меня одного. Мы всегда были только вдвоем, нет одного - не будет и другого. И ты наверняка сейчас сожалеешь и коришь себя. Не надо. Услышь только одно. Я люблю тебя, братишка. Мерлин, как мне тебя не хватает. Я прощаю тебя.
Помнишь, когда мы были маленькими, то любили бегать наперегонки? Ты всегда был быстрее, но я не обижался. Я думал, что мы выиграли эту гонку с судьбой, считал, что победили, прежде всего, самих себя, признавшись в таких неправильных, порочных чувствах друг к другу, добежали до финиша. Мы всегда были умнее судьбы. Но это раз цена оказалась слишком высока. Где ты сейчас? Ты ведь снова, как в детстве, убежал, умело скрылся от меня, а я не успел, не заметил. Ты пересек финишную черту, до которой мне еще долгие десятки лет. И кто знает, может быть, когда я добегу, мы покончим с этими соревнованиями. Осталось только догнать тебя.
Наперегонки. Навстречу тебе. Ты ведь меня встретишь?Конец.